Алгойцы, не ведая того, открыли свой собственный ящик Пандоры и, ничего не подозревая, заглянули внутрь. Заглянули...

... в Бездну!

А возле кабинета стояла Елена. Всё с той же папкой в руках, всё так же прижимая её к груди, словно защищаясь от чего-то. И взгляд какой-то отрешённый, будто внутрь себя. И бледная, какая-то потерянная. Будто заблудившийся ребёнок в огромном мегаполисе. Баев как-то сразу это определил - и её потерянность, и скованность, и некоторую отчуждённость. Словно шла куда-то да и потерялась, заблудилась в лабиринтах улиц. Потерялась, как маленькая девочка в тёмном, дремучем лесу. Но, как ни блуждала она где-то там, внутри своей души, но, увидев Баева, сразу пришла в себя: взгляд и прояснился, и потеплел.

- Здравствуй ещё раз, Ким, - еле слышно произнесла женщина, смотря на него с грустью. А потом невольно зарделась вся, вдруг пошла пятнами, ибо показалось ей, что всю её пронзили острым, навылет, взглядом. Пронзили как остро заточенным клинком. В самое сердце. Она тихо охнула и покачнулась, но Ким уже был рядом и поддержал. Он так сейчас хотел тепла и участия, что готов был отдать за это всё на свете. И поэтому совершенно не думал, что творит своими способностями.

- Здравствуй, Леночка,- всю ласку, нежность, все нерастраченные чувства свои, всё, что в нём ещё оставалось от старого, полузабытого, вложил он сейчас в это "Леночка". - Пойдём, присядешь, родная.

И сам себе удивился: как просто и естественно у него это вышло - родная... А как же иначе? Конечно, родная!.. Увидеть, а потом и понять, и принять - это дорогого стоит. И он не собирался этим разбрасываться. Совершенно!

И чуть ли не на руках внёс женщину в кабинет.

Усадив гостью в своё кресло, сам пристроился в соседнем, в котором Ромка недавно сидел и курил, рассеянно поглядывая на чёрное небо за окном. Сердце сжалось... Он так отчётливо вдруг прочувствовал его остаточную ауру, что аж задохнулся от вошедшего в него, как зазубренный осколок, ощущения и переживания другого человека. Которого нет уже. Это было странно. Чересчур. И уже на пределе его сил.

- А Ромка где? - Елена пришла в себя, но не совсем: в голове по-прежнему туман, на сердце давила что-то тяжёлое, неприятное. С ужасом она осознала - это предчувствие беды. Близкой и... грядущей.

- Погиб... Час назад,- зачем-то добавил Ким. Совершенно безысходно, безнадёжно и тяжело упало это его "погиб", одним словом было соединено всё живое и нетленное с мёртвым, неизбежным.

- Что?..- Елена выпрямилась и неверяще уставилась на Кима. Сердце в очередной раз сжалось, уже спазмом тоски.

Баев не отвёл взгляда, погружаясь без остатка в эти светло-карие омуты, в которых плескалось сейчас неподдельное горе, горечь утраты и осознанность непоправимого. Она умела переживать и сопереживать, дано ей было это удивительнейшее свойство человеческой души и сердца. Помимо своей воли, желая и в то же время не желая, но Баев в каком-то полусне, заторможено, всё рассматривал и рассматривал внутренний свет, исходящий от сидящей рядом женщины. Сейчас он потускнел, проявились в нём тёмные пятнышки и крапинки червоточин, она переживала боль утраты и жила в этот миг на какой-то только ей доступной эмоциональной волне, которая с головой захлестнула женщину и где не было места никому.

Баев сжал зубы и отвернулся, заставляя себя убраться прочь от этого видения. Он, не колеблясь, с остервенением загнал своё проснувшееся не вовремя второе естество, ту Силу, что жила в нём с некоторых пор, в такой тупик подсознания, выбраться из которого той было бы в ближайшее время ох как не просто. Пропади оно всё пропадом!.. Ему сделалось противно, он ненавидел себя. Словно подсматривал сейчас в замочную скважину, с вожделением, ненасытно следя за тем, что не только руками, но и взглядом-то было нельзя трогать.

- Как погиб?.. Я же его совсем недавно видела, он... - и запнулась, до конца осознав это безнадёжное "погиб час назад". Вдруг, сразу, одномоментно поняла - Ромки Бессонова больше нет. И закрыла ладонями лицо.

Некоторое время они сидели в тишине. Баев сжимал побелевшими от напряжения пальцами подлокотники кресла, а Елена, прикрывшись ладонями, пыталась сдержать рыдания, что рвались из неё судорожными вздохами-всхлипами. Им обоим было тяжко и больно, но Баеву вдвойне,- что ни говори, а в гибели Романа был повинен и он, от этого факта не отмахнёшься. Эх, вернуть бы всё назад, не дать случившемуся произойти, сделать бы всё по-другому, по-умному - многое бы он за это отдал, не торгуясь! Но в том-то и дело, что цена-то уже заплачена и по-другому никак уже не получится. Не изменить обстоятельства, а по-большому, и судьбу, не изменить, как ни пытайся. Второй попытки просто не будет, жизнь шансами и возможностями не разбрасывается, в таких случаях она немилосердна, бьёт наотмашь, бьёт до смерти, наповал.

Баев тяжело вздохнул и опустил голову. Ничего ему сейчас не хотелось, голова казалась пустой, а тело ватным, рыхлым и чужим. Переступил он некую грань человеческих возможностей, за которой ждали пустота, беспомощность и тоска. И даже новые его способности не помогли бы здесь ничем.

И тут случилось то, что... случилось.

Елена, чьи глаза были полны слёз, вдруг взяла Кима за руку и сжала крепко-крепко своими горячими пальцами. Не уходи, даже не думай! - пронеслось у того в голове, и Баев внутренне содрогнулся, возвращаясь, будто из плена. Он посмотрел на Елену, прямо в эти заполненные слезами глаза, и хотел лишь одного - никогда, ни при каких обстоятельствах не потерять эту женщину. А та совершенно явственно прочувствовала это его сокровенное желание и прижала его ладонь к своим губам и стала неистово целовать. И слёзы хлынули неудержимо, через край. Это были и слёзы утраты, и слёзы облегчения одновременно - она чисто женским чутьём прочувствовала его состояние и его желание остаться с ней, найденной и обретённой им в этой круговерти из дней, событий и обстоятельств, подчас жестоких и безжалостных.

- Я с тобой, любимый... милый... единственный,- шептала она сквозь слёзы. Ким нежно притянул женщину к себе, обнял, будто закрыл собой разом от всех бед на свете. Прикрыл навсегда, на всю жизнь. И она опять это прочувствовала. Потому что её сердце и душа так же навсегда принадлежали этому человеку.

- Что ты, родная? - выдохнул он, погружаясь лицом в её волосы, в эти восхитительные каштановые волны. Он счастлив был утонуть, захлебнуться в этих волнах, чтобы никогда уже не всплыть на поверхность.- Что ты?.. Не плачь...

Рядом была ОНА. Единственная, неповторимая. Он отчётливо это понял, понял в такой ослепляющей вспышке озарения, что всё остальное вмиг померкло и стало второстепенным, а то и просто ненужным.

- Любимая... - только и вымолвил он и впился в эти зовущие, ласковые и ждущие губы, тут же потеряв и голову, и разум, и чувство реальности, всё, чем до этого жил и был наполнен. Всё это он сейчас отдал, не задумываясь. Отдал за эти губы.

И она ответила... Неистово, всем ждущим естеством своим, всем своим мудрым женским вторым "я", всей женской составляющей, имя которой - любовь; тем, чем женщина отвечает любимому мужчине, когда тот рядом и жаждет, и ждёт только её одну, неповторимую и единственную. Ту, которая уже навсегда!..

Он легко поднял её и отнёс в соседнюю комнатку, где были лишь холодильник, небольшой столик и диван-кровать. Тут коротали они с Ромкой ночи, когда выпадало дежурство по Сектору. Он бережно, как бесценный груз, положил женщину на этот диван, встретился с её глазами, в которых не было ничего, кроме призыва и ожидания. Боже, неужели это с ним? Вот это?!.. И ни о чём не думая, стал нежно и в то же время страстно, на одном дыхании, целовать её всю, куда только доставали губы, срывая всё, что мешало этим губам. Она отвечала взаимностью,- жарко, пылко, она растворялась в его безудержных поцелуях, как пересохшая почва под струями долгожданного ливня. Кусала от наслаждения губы, когда он целовал её всю и крепко обнимала в ответ. Она жила сейчас только им, забыла, кто она, где она и желала лишь одного - чтобы это не кончалось. Желала отчаянно, неистово. За эти мгновения она готова была отдать всё на свете. И отдала. Так же неистово и не раздумывая ни секунды. И он взял её, с нерастраченным жаром, сумасшедшей страстью, всю, без остатка. И упал в Пропасть, растворился в светло-ореховом омуте счастливых глаз, исчезнув в них и рождаясь уже внутри неё, уже не принадлежа ни себе, ни этой Вселенной. Целовал, нежил, сжимал в объятиях, делал всё, что она желала и не мог остановиться. Любил её как одержимый, как в последний раз, будто никогда и не обладал до этого женщиной. И она испытывала те же чувства и ту же страсть, пылко отвечая на ласки и вся горя желанием и торопясь, торопясь в полной мере насладиться этими безумными и счастливыми мгновениями, что наконец-то подарила ей судьба... Только женщина, до предела истосковавшаяся по ласке любимого, могла бы её понять и полностью разделить её чувства. Одиночеством собственной души и не растраченной страстью...