—

Это она, — прошептал Амьен. — Послушай меня, мой добрый человек. Ты сейчас оставишь здесь все, что ты принёс, закроешь комнату и заберёшь с собой ключ. Если Пия вернётся, ты ей помешаешь вновь уйти, если же она попытается это сделать, ты немедленно пошлёшь кого-нибудь разыскать меня. И если женщина, которая её увезла, осмелится вернутся сюда, тебе следует найти комиссара полиции и задержать её. Понял ли ты меня?

—

S

ì, синьор, да— ответил Лоренсо, который никогда и ничему не удивлялся.

Амьен был уже на лестнице. Нотариус последовал за ним. Он принял близко к сердцу это дело, и хотел внести и свою лепту в его разрешение, внести в него ясность.

—

Идите, дети мои, — бормотал Верро, оставшись позади, — консультируйтесь с вашим буржуа. Существует ещё такой мой товарищ Фурнье, и только он в состоянии распутать это дело, и когда я пожму его руку при встрече, он задаст вам жару

…

Часть X

Верро последовал совету, данному ему Амьеном при расставании на пороге дома отца Лоренцо.

В то время как его друг Амьен и нотариус Дрюжон начали собственную охоту и пустились по следу преступников, он прямиком отправился в кабачок Гранд-Бок, где надеялся, наконец-то, встретить месье Фурнье, и он рассчитывал, благодаря этому своему умелому помощнику, прийти на финиш расследования раньше остальных защитников Пии.

Речь шла прежде всего о том, чтобы её обнаружить и освободить из рук, как все на это указывало, её врагов.

У Верро была очень большая вера в таланты Фурнье, и ему не терпелось бросить их по следу пропавшей Пии Романо.

Только Фурнье, который менее, чем за один час смог обнаружить адрес места жительства Бьянки, был в состоянии обнаружить вертеп, в котором удерживали сейчас её сестру.

Верро, впрочем, имел целую кучу других вопросов, ответы на которые он хотел бы получить у этого своего ценного товарища, так как он его не видел со времени их экскурсии на улицу Аббатисс, и даже не знал в настоящее время, закончил ли его знакомый химик, который должен был исследовать булавку, свои опыты.

Итак, он бегом примчался, полный иллюзий, в Гранд-Бок, где нашел лишь патрона этого заведения, меланхолически сидящего у своей стойки, и Верро ничего не оставалось делать, кроме как лишь справиться у него о своём товарище и узнать о том, что Фурнье больше не показывался в этом кабачке.

Отец Пуавро, который пребывал, как всегда, в промежутке между двумя порциями абсента, начал изливать изумлённому горе-художнику свои печали, жалуясь на то, что вот уже несколько дней, как вся его клиентура таинственным образом пропала.

Бильярд пустовал без игроков, а питейный зал оставался пустым. Ушёл в отставку самый верный из завсегдатаев-торговец аптекарскими товарами, Морель, второй в этом списке верных посетителей, который тоже забыл дорогу к бедному Пуавро.

А тот приписывал это дезертирство неким слухам, которые распространились среди потребителей его алкоголя.

Шептались, что один полицейский стал посещать его кабачок, а эти господа завсегдатаи, которые не любили полицию, пошли пить и играть в другое место.

Этот агент, персону, которого никто не мог вычислить, но утверждали, что он приходил каждый день в Гранд-Бок, и маскировался таким образом, чтобы никто не мог догадаться, кто он есть на самом деле.

Из чего следовало, что подозревали всех, и особенно мирных буржуа, для которых Гранд-Бок служил местом ежедневных встреч.

Подозревали мраморщика, подозревали торговца аптекарскими товарами, в числе подозреваемых был и Фурнье, и патрон думал, что эти приличные люди, услышав оскорбительные намёки в свой адрес, бежали прочь, не желая быть измазанными с головы до ног этими потоками клеветы.

Так, что несчастный Пуавро, покинутый всей своей клиентурой, имел в перспективе лишь только одни неумолимо приближающиеся очертания руин его банкротства.

—

Когда я думаю о том, что в стукачестве обвинили даже вас

, мне хочется грязно выругаться…! — воскликнул Пуавро, ударяя кулаком по стойке. — Ах! Если бы я знал негодяя, который изобрёл эти истории, чтобы сделать меня нищим, я бы с огромным удовольствием его убил.

Верро мало волновали эти признания и переживания кабатчика. Слова о том, что подозрения о работе на префектуру полиции затронули и его были неудачливому художнику безразличны, а финансовые несчастья Пуавро его трогали ещё меньше. Но он подумал, что завсегдатаи этого заведения не так уж были и неправы в своих подозрениях, потому что лично он сам был убеждён в том, что Фурнье работает или ранее работал в полиции. Но неприятной стороной этих слухов стало то, что вероятно Фурнье, предупреждённый о них и подозрениях в его адрес, больше сюда не возвратится.

Где теперь его искать? Верро безутешно сожалел о своей глупой промашке, о том, что он не настоял на том, чтобы узнать, где жил Фурнье, и не видел больше иного средства выяснить его адрес, чем отправиться за этими сведениями в префектуру. Правда, он сомневался, что там захотят ему этот адрес сообщить.

Так как больше ничего интересного вытянуть из патрона кабачка не было никакой возможности, Верро ушёл, попросив его на всякий случай сказать Фурнье, если случайно тот вдруг появится в его заведении, что его друг Верро желал его увидеть, и чем раньше, тем лучше, и он будет ждать его каждое утро у себя на улице Мирра, в антресолях над пятым этажом.

По правде говоря, Верро не чересчур полагался на свой визит в кабулё, и подумал, что может быть сейчас было бы лучше всего попросту пойти к Софи Корню, и рассказав ей об исчезновении Пии, попытаться получить от домохозяйки несколько полезных указаний.

Он задумчиво шёл по бульвару Рошешуа, когда заметил сидящего на скамейке и беседующего с двумя индивидами довольно скверной наружности бывшего аптекаря Мореля, о чьём отсутствии так сожалел совсем недавно бедный Пуавро.

Тотчас же в голову Верро пришла идея спросить у него, не мог ли бы он ему сообщить какие-нибудь новости о Фурнье.

Морель сидел спиной к Верро и не видел, что художник приближается к нему, но Верро его узнал издалека, по особой манере сидеть и, главным образом, по большой конусообразной шляпе тромблон, которую в их квартале, где любимым украшением причёски служила шёлковая фуражка, носил только один человек-бывший аптекарь.

«С кем, черт возьми, он там беседует? — спросил себя Верро, рассматривая двух мужчин, застывших перед бывшим аптекарем. Для бывшего торговца это не самые лучшие знакомые.»

Эти люди, действительно, были довольно плохо одеты, и они сознавали, без сомнения, своё социальное положение, поскольку стояли навытяжку перед аптекарем, а Морель, сидящий на муниципальной скамье, казалось, давал им какие-то распоряжения.

Верро, ни мало не смущённый этой странной сценой, подошёл к ним, совершенно не переживая по поводу того, что его появление прервёт этот разговор.

Но он не заметил, что оба индивида, которые ему противостояли, наблюдали тайком за каждым его движением.

Они предупредили, без сомнения, отца Мореля, что какой-то господин приближается к ним, так как этот респектабельный старик друг повернул голову и узнал тотчас же Верро, поприветствовав его поощряющей улыбкой.

Незамедлительно оба собеседника попрощались с аптекарем и направились медленным шагом к пляс Пигаль.

«Хорошо! — подумал художник-недоучка, — теперь, когда старик остался один, я могу у него спросить, не видел ли он Фурнье. Придётся кричать во все горло, но мне все равно. На бульваре больше никого нет, и впрочем, у меня нет тайн которые мне нужно было бы ему сообщить.»

—

Добрый день, мой дорогой месье Верро, — сказал ему аптекарь на пенсии. — Я вас не видел целую вечность и очень доволен тем, что снова встретил.

—

Я тоже, папаша, доволен, так как вы не приходите больше в Гранд-Бок, а мне нужно с вами поговорить, — ответил Верро, повышая свой голос насколько это только возможно. — Скажите мне, почему вы покинули отца Пуавро? Я зашёл сегодня в его кабулё, и нашел бедного отца Пуавро с глазу на глаз лишь с бутылкой абсента, но не с его любимыми завсегдатаями. Он собирался её опустошить, чтобы успокоить нервы, расшатанные потерей вашей персоны.