Возможно, что это присутствие Верро её так огорчает. Лишь бы только он не отпускал дурацких фраз даже малейшим намёком на трагический конец Бьянки! Ведь он так болтлив!

К счастью, мне он больше не понадобится после того, как приведёт нас к месту, где похоронена Бьянка… и я сразу же попрошу его уйти. Я мог бы отослать его даже сейчас, потому как Софи Корню знает, где могила, но Верро стал бы требовать у меня объяснения, почему… и я не хочу препираться с ним, пока мы будем на кладбище.»

Но Верро, впрочем, ушёл от него уже очень далеко. Он шёл столь быстро, что старуха с трудом поспевала за ним, и при этом он, без сомнения, одновременно держал интересные речи, так как не прекращал на ходу жестикулировать с чрезвычайным оживлением.

«О чем, черт возьми, он может говорить со старухой? — спрашивал себя Амьен. — С него станется рассказывать ей сейчас о драме в омнибусе. И я способен представить результаты его болтливости. Корню ещё сегодня пойдёт торговать вразнос этой историей по всему кварталу, и вскоре эти слухи дойдут до ушей комиссара, который тут же начнёт расследование. Вмешательство юстиции в это дело, вполне вероятно, приведёт к тому, что устроят эксгумацию тела этой несчастной Бьянки. Пия умрёт с горя от этого действа.

И Бог знает, для чего потребовалась бы эта отвратительная церемония! Держу пари теперь, что это было никакое не преступление, и ни мужчина из империала на крыше омнибуса, ни женщина из внутреннего салона не должны упрекать себя в смерти девушки. Да, они были вместе в театре на спектакле, хотя в тот день в омнибусе не казалось, что они знакомы друг с другом. Но что это доказывает? Они вполне могли познакомиться на улице, выйдя из омнибуса. Впрочем, я могу узнать имя мужчины и его адрес в любое время, когда только захочу. Мне достаточно попросить эти сведения у месье Дюбуа.

Что касается булавки, Верро придумал, что она была отравлена. Но Улисс мог просто умереть от спазматического приступа. Это — болезнь всех кошек.»

Давая, таким образом, волю своему воображению, Амьен продолжал брести рядом с Пией, более молчаливой, чем когда-либо, и пытался не слишком далеко отстать от Верро, шедшего впереди, как разведчик, в сопровождении Софи.

Вскоре авангард повернул направо, и Амьен оказался в боковой аллее, которую окаймлял ряд чахлых кипарисов.

Эта аллея должна была привести к могиле Бьянки, так как в конце её уже был виден участок со свежими захоронениями.

Расположенные вдоль аллеи могилы не походили на места, предоставляемые под погребения неимущим слоям населения. Но это и не был тот квартал кладбища, который предоставляется в вечное пользование богатым покойникам. Тут на могилах уже не было дерева, сплошь каменные памятники с вкраплениями мраморных элементов, ведь эти могилы заполнили жильцы не на пять лет, как ямы с деревянными крестами, а уже на несколько десятков лет.

Сделав сотню шагов по этой узкой дороге, Верро и старуха остановились и тут же исчезли за кипарисом, который был немного выше, чем другие.

—

Она там, — сказал Амьен, смотря украдкой на Пию, которая была ужасно бледна. — Наберись мужества, моя девочка! Обопрись на мою руку, и если хочешь, мы можем остаться здесь… если ты не чувствуешь в себе сил идти дальше.

—

Спасибо, — прошептала итальянка, — дальше я пойду… сама.

В этот момент Верро вновь появился на краю аллеи и сделал им знак идти. Они были только в нескольких шагах от Верро, и Пия пошла к нему, а Амьен следом, что позволило ему услышать хриплый голос Софи Корню, которая говорила в это время:

—

Как! Это — вы, госпожа Бланшелен! Лучше бы мой дом сгорел, чем я встретилась с вами здесь!

—

С кем эта старая сумасшедшая чертовка здесь разговаривает? — спрашивал себя Амьен.

Крона кипариса мешала Полю увидеть персону, к которой обращалась госпожа Корню, а имя Бланшелен было совершенно неизвестно. Но он был в ярости от того, что оставил Верро с болтуньей, которая приставала к женщине в двух шагах от могилы Бьянки, и Амьен поклялся себе уйти не попрощавшись, и чем раньше, тем лучше, с хозяйкой квартир на улице Аббатисс.

Он продолжил, между тем, двигаться вперёд, и Верро, который встал, как часовой, на краю аллеи, указал ему пальцем на один холмик, со свежей землёй вперемежку со щебнем наверху, который уже окружили деревянной балюстрадой, несомненно оплаченной щедрой рукой Софи. В двух шагах дальше зияла свежевыкопанная яма, затем ещё одна… целый десяток ям, готовых в любую минуту встретить вновь упокоившихся парижан.

Это было ужасное зрелище, и Амьен старался изо всех сил скрыть от Пии этот гадкий спектакль.

Бедная малышка была очень бледна, но у неё хватило сил выдвинуться вперёд до ограды могилы сестры, встать на колени и воткнуть в землю маленький крест, который она купила на пороге кладбища.

Затем Пия принялась молиться, прислонив лоб к балюстраде могилы.

Амьен, дабы не нарушать её молитву, тихо отступил назад и возвратился на аллею, где он оставил мальчика, ответственного за четыре цветочных горшка.

—

Помоги мне их нести, — сказал он Верро, потянув его за рукав блузы. — Я не хочу, чтобы этот носильщик прервал молитву Пии.

—

Да ладно! Я их отнесу сам, по одному, — ответил художник-недоучка. — Но нашу прекрасную Софи обворовали. Садовник, которому она вчера заплатила за цветы на могилу, даже не побеспокоился исполнением заказа.

—

Она невыносима, эта твоя Софи. Неужели она ходит на кладбище для того, чтобы болтать здесь, как в овощной лавке? И кто эта женщина, которая разговаривает с нею?

—

Боже мой! Откуда я знаю. Все, что я могу тебе сказать … она одета, как принцесса. У Корню прекрасные знакомые. Эй! Носильщик! Давай, иди сюда, я тебя избавлю от твоих горшков.

В то время, как Верро брал в руки цветочные горшки, Амьен, который чуть отошёл в сторону, чтобы его пропустить, оказался возле кипариса, за которым стояли и разговаривали друг с другом две женщины, и ясно услышал эти слова, сказанные спокойным голосом:

—

Значит это правда… то, о чем мне сказали, моя дорогая мадемуазель Корню… что один из ваших арендаторов был доставлен в Морг? Вы вспоминаете, что в последний раз, когда вы пришли на сеанс консультироваться со мной, я вам сообщила об одном несчастном случае. Мне бы не хотелось, чтобы с вами произошло тоже самое. Я беспокоилась, и пошла к вам. Там, мне сказали, что вы уехали в Сент-Уэн, и у меня было такое желания вас увидеть, что я взяла фиакр, чтобы вас догнать. И прибыла сюда первая.

—

Черт возьми! — воскликнула Корню, — я приехала на омнибусе. Но вы, получается, знали, где была похоронена малышка?

—

Мне сказали её имя. Я зашла к смотрителю кладбища, и он указал мне место захоронения девушки. Но я вижу, что вы здесь не одна.

—

Нет, я встретила у ворот кладбища одного индивида, ранее мне знакомого… тщедушное существо с козлиной бородкой… того самого, который позавчера меня предупредил, что малышка лежит в Морге.

—

А эта девушка, которая молится на могиле, с ним?

—

Да… и с другим художником… Куда он делся?

—

Художник? Тогда, наверное, этот ребёнок, одетый в какой-то сугубо итальянский наряд, модель, без сомнения?

—

Да, госпожа Бланшелен, и она, к тому, же-сестра покойницы.

—

Её сестра! Это не возможно! — воскликнула дама.

—

Но это так. Её фамилия Романо, как и у той, умершей, и она на неё походит, как две капли воды.

—

Это странно!

Амьен не пропустил ни слова из этого диалога, который, между тем, никак не помог ему хоть что-нибудь узнать о подруге Софи Корню. Он удивился, что незнакомка принимала такое участие в судьбе умершей Бьянки Романо, и ему захотелось увидеть, как она выглядит. Поль тихо вернулся на аллею, и прокрался между двумя кипарисами, таким образом, чтобы поместиться на одну линию с двумя женщинами, но в нескольких шагах от них.

Пия продолжала молиться, а Верро нагрузил себя заботой об установке цветочных горшков в промежутках между балясинами балюстрады.