—

Какое ещё горе? — сухо спросила мадемуазель Аврора.

—

О! Поверьте мне… Большое. Она узнала только что… у неё сестра умерла.

—

Именно здесь, в этой студии… она узнала об этом?

—

Да, мадам, и совершенно случайно… этакий несчастный случай. Я не слышал никогда, что у неё есть сестра, и собирался рассказать моему другу Амьену, что я помогал только что на похоронах девушки, которую раньше никогда не знал, но случайно увидел её тело в Морге. Мне было известно только её имя, и я имел неосторожность сказать в присутствии малышки, что несчастную девушку звали Романо.

—

Романо! Девушку, о которой вы говорите, звали Романо?! — воскликнул месье Дюбуа.

—

Да, Бьянка Романо, — ответил Верро, довольно удивлённый тем, что видит, как на лице его собеседника появляются признаки заметного волнения.

—

И у вас есть доказательство, что она умерла!

—

Сугубо материальное доказательство. Её тело только что похоронили, и я присутствовал при этом.

—

Тогда… Это означает, что можно получить свидетельство о её кончине.

—

Безусловно. Вчера это было бы трудно сделать ввиду того, что никто в Морге не смог опознать тело бедной девушки, хотя оно было выставлено там на протяжении уже трёх дней, но сегодня все проблемы были решены.

—

Это был несчастный случай?

—

Да, месье … несчастный случай … но довольно странный…

—

Не могли ли бы Вы мне сказать, где она жила?

Этот вопрос, так неожиданно заданный месье Дюбуа, имел непредсказуемый эффект… Верро незамедлительно прекратил свой поток откровений. Он не любил буржуа, а именно так он называл всех людей, которые не имели чести быть художниками… и всегда был настороже с ними. Итак, он сразу же понял, что по его шкале деления людей месье Дюбуа был буржуа первого класса, то есть самого мерзкого, и если он уже успел сболтнуть лишнего, то это лишь благодаря тому, что мадемуазель Аврора его очаровала своей красотой. Но Верро сразу понял, что стоило поменьше рассказывать о трагической истории в омнибусе, ведь известный ему Фурнье заставил его поклясться не рассказывать о ней никому.

—

Я не знаю, — ответил Верро с апломбом. — Но если вы желаете узнать её адрес, вы могли бы справиться о нем в префектуре полиции.

Амьен, между тем, сидел как на иголках после ухода Пии. Он прекрасно видел, что мадемуазель Дюбуа украдкой за ним наблюдала, и догадывался, почему.

Поль хотел бы объяснить Авроре, почему он был вынужден обнимать молодую итальянку. А с другой стороны, он чувствовал, что ему не следовало самому идти навстречу вопросу, который его и так ожидал.

Пытаться оправдываться до того, как у него не попросили это сделать… это была почти дерзость и самонадеянность… это было равносильно тому, как если бы он сказал: «Я знаю, что вы ревнуете итальянку ко мне, и я постараюсь вам доказать, что я вам не дал, в сущности, никакого повода для этого.»

Но прекрасная Аврора не привыкла скрывать свои чувства, и без малейших колебаний затронула тему, которую Поль Амьен не осмеливался обсудить.

—

Она красива, эта малышка, — сказала мадемуазель Дюбуа небрежно. — Она что… позирует здесь каждый день?

—

Да, мадемуазель, с тех пор, как я начал работать над моей последней картиной, — ответил ей художник, который никогда не лгал.

—

То есть уже четыре месяца, если я не ошибаюсь.

—

Четыре с половиной месяца, мадемуазель, если быть точным.

—

Я понимаю, что вы не продвинетесь далеко в вашей работе, если вам приходится также часто прерывать сеансы, как вы это сделали сегодня.

—

Это случилось впервые, мадемуазель. Обычно, этот ребёнок держит позу великолепно, но сегодня, непосредственно перед ваши приходом, она внезапно получила столь печальную новость, что потеряла сознание. Я должен был поднять её и отнести на эту тахту.

—

Это вполне естественно. Как вы можете быть не заинтересованы в ней? Ведь Вы её видите каждый день в течение трёх или четырёх часов. И мне, впрочем, показалось, что эта итальяночка тоже к вам очень привязана. У нее были слезы в глазах, когда она говорила вам: «Я ухожу.»

—

Она плакала, потому что потеряла свою сестру.

—

Ах! Это её сестра, та покойница, которую только что похоронили, как я слышала?

—

Да, мадемуазель.

—

Что! Бьянка Романо была сестрой этой натурщицы! — воскликнул месье Дюбуа.

—

Да, месье. Разве я не сказал вам об этом?

Это был приятный сюрприз для отца Авроры-узнать из уст Верро, что месье Бланшелен ему сказал правду. В Париже не могло быть двух Бьянок Романо, и единственная живущая в этом городе действительно отправилась в мир иной, в этом больше не было никаких сомнений, так как персоны, не заинтересованные в его деле, подтвердили это совсем ненароком.

Он радовался, глубине души, смерти молодой девушки, этот превосходный месье Дюбуа. Он даже спросил себя, нет ли средства и возможности избегнуть выполнения своих обязательств по отношению к своему торговому агенту. Разве он нуждался теперь в нем… зачем ему платить сумасшедшие деньги за копию со свидетельства о смерти… теперь, когда он знал, где её достать? Но его радость тут же померкла после того, как он обнаружил только что, что у покойной была сестра. Кто был отцом этой неожиданной сестры? Это был большой… нет… важнейший вопрос, и месье Дюбуа попытался тут же его прояснить.

—

Фамилия Пии тоже Романо, — ответил на его немой вопрос Амьен. — Это — фамилия их матери.

«Тогда, все в порядке, — подумал наследник по закону покойного Франсуа Бойе. — Мой брат никогда мне не говорил об этой второй дочери. Следовательно, она не от него, и их связывает только общая мать. И, так как мой братец пережил на один день Бьянку, эта натурщица не имеет никакого права на его наследство.»

—

Но, мой отец, — сказала, улыбаясь, мадемуазель Аврора, — мы пришли к месье Амьену вовсе не за тем, чтобы устанавливать родственные связи этих Романо, и так как вы забываете об этом сказать, я сама желаю ему напомнить, что он нам обещал показать достопримечательности своей мастерской, и я прошу его это сделать, поскольку пока что кроме итальянки в красной нижней юбке, распластанной на зелёном диване, я ничего примечательного не увидела.

И Аврора отвесила Полю Амьену явный поклон, который был рад его получить, но тон, которым девушка произнесла слова, касающиеся Пии, дошёл до него не сразу и шокировал его своей грубостью.

Чёрствость, почти жестокость, ироничная манера, с которой она обсуждала бедную девушку… Пия не заслуживала такого презрения.

Она не была ни горда, ни насмешлива, эта Пия, и её не в чем было упрекнуть за столь внезапный уход. Она лишь страдала и терпела, ни на что не жалуясь и безмолвно любя своего благодетеля.

Прекрасная Аврора, напротив, демонстрировала больше уверенности, чем чувствительности, и если она соизволяла показать, что Поль Амьен ей нравился, то при этом совершенно не беспокоилась о том, что её слова могут ранить чувства Поля, ведь она говорила таким тоном о девушке, судьбой которой он, вполне очевидно, интересовался.

Художник был благороден и у него было большое сердце, поэтому он не смог удержаться от мысленных сравнений девушек, результат которых оказался совсем не в пользу богатой наследницы крупного состояния. Но Аврора была настоль красива, что он был готов простить ей её недостатки.

—

Мой Бог, мадемуазель, — сказал Поль, прилагая усилия, чтобы грациозно ответить на её любезные, в какой-то мере, слова, — я боюсь, что был нескромен, когда говорил вам, что в моей мастерской есть какие-то исключительные ценности. В надежде встретить вас здесь я позволил себе рассказать вам о чудесах… которые не существуют. Здесь у меня только эскизы, наброски, этюды… всякое старье, которое я собрал в римской провинции во время учёбы… несколько полуистлевших обрывков старых гобеленов, инкрустированная слоновой костью мебель… чрезвычайно ветхая… У месье вашего отца аналогичная коллекция намного красивее и обширнее.