—

Я не собираюсь брать эту булавку в руки, абсолютно не сомневаясь, что вы правы в отношении её предназначения. Я довольствуюсь тем, что попробую расшифровать, если вы позволите, то, что написано на этом клочке бумаги.

—

Как! Как это… если я это позволю! Да мне просто не терпится узнать то, что вы об этом думаете. Я лично нахожу доказательство совершенного ими преступления в конце каждой строчки этого письма.

В то время как Фурнье разворачивал измятую бумагу, Верро, поднимая голову, заметил, что отец Морель хитро улыбается.

Аптекаря не отвлёк от чтения газеты их разговор, который его глухота мешала ему услышать, но он неплохо видел, а потому явление на свет божий булавки, казалось, его бесконечно обрадовало.

—

Ах! Мой славный малый, — сказал он, указывая на неё пальцем, — вы коллекционируете реликвии, позаимствованные у ваших прекрасных подруг! Вот что значит… быть молодым. Она красива! Прекрасная девушка прикалывала свою шляпу этой булавкой?

—

Не прикасайтесь к ней! Вы можете уколоться, — закричал ему Верро.

—

И, для большей безопасности, он вновь закрыл футляр.

—

Хорошо! хорошо! Не будь так ревнив, мой мальчик, — продолжил глухой старик. — В моем возрасте уже нет места таким глупостям.

—

Тогда читай свою колонку происшествий в газете и оставь нас в отдыхе, глупый старик, — пробормотал Верро.

—

Вы сказали, что я хорошо сохранился… вы мне льстите, молодой человек, но я не виню вас в этом, — серьёзно ответил Морель, вновь склоняясь над своей газетой, которую он всегда изучал до последней строчки.

—

Решительно, мы не нуждаемся в том, чтобы нам мешали, мой друг. Но аптекарь ещё более глух, чем я думал, а отец Пуавро вновь начал храпеть на своей стойке, так что вы смело можете высказать мне ваше мнение о письме, мой дорогой.

—

Письмо ничего не доказывает, — прошептал Фурнье. — Нет ни одной фразы, которая была бы закончена и имела смысл.

—

Да, в этом вы правы, но мы можем прочитать кое-что, что называется, между строк. Послушайте: «Она прибыла уже месяц тому назад…» она-это, очевидно, имеется в виду умершая в омнибусе малышка. Читаем дальше… «Я возвращаюсь к моему первому плану…» вполне очевидно, что это план убить её булавкой. Дальше… «она выходит очень редко, но каждый день по вечерам…» Негодяй, который это написал, не знал, куда она ходит, но он знал, что куда-то в квартал Винного рынка, черт возьми! И он её поджидал на обратном пути.

—

Дорогой друг, вы очень искусны в чтении зашифрованных посланий… искуснее меня, так как я никогда не нашел бы в этом тексте всего того, о чем вы мне сказали только что. Но, что касается булавки, то я могу, если вы этого пожелаете, узнать, в какой яд было погружено её острие. Я знаю одного первостатейного в этих делах химика. Он проведёт опыты, сделает анализы… и установит правду.

—

Меня это устраивает! — воскликнул Верро.

—

Только, надо было бы вам вручить мне этот предмет, — добавил Фурнье.

—

Вам поручить булавку! — воскликнул Верро. — Конечно. Я уверен, что вы не используете её ненадлежащим образом, и в ваших руках она будет также надёжна сохранена, как и в моих.

—

Я бы вам предложил, конечно, поприсутствовать на опытах с этой булавкой, — продолжил Фурнье, — но это могло бы помешать моему химику… потому что… Вы понимаете, это— профессиональный судебный эксперт, а здесь речь не идёт об официальной экспертизе. Если я ему расскажу об истории в омнибусе, он стал бы опасаться, возможно, скомпрометировать себя, поставив на службу свою науку частному лицу, которого он не знает, в то время как у меня, его друга, он не попросит никакого объяснения или удовлетворится той историей, что я придумаю.

—

Это справедливо… отнесите ему булавку, мой дорогой, но при одном условии, однако …

—

Каком?

—

При условии, что вы мне в дальнейшем пообещаете работать по этому делу вместе со мной. Я поклялся, что разоблачу злодеев… но без вас я ничего хорошего не добьюсь.

—

Откуда вам в голову пришла идея, что я обладаю талантом следователя? — смеясь спросил его Фурнье.

—

Мой Бог! В той ситуации, что мы сейчас оказались, я могу вам признаться в этом, — воскликнул Верро. — Мне кажется… нет, я уверен… что вы прежде работали в этой сфере.

—

Это очень лестное для меня предположение… особенно учитывая то, как много сейчас в обществе людей с предубеждениями против полиции и всего, что связано с её работой.

—

О! Что касается меня, то если бы я не был художником, то хотел бы быть секретным агентом, то есть… давайте уточним… не стукачом-доносчиком… я хотел бы охотиться на убийц, как частный сыщик… для пользы моих друзей, как месье Лекок в романах великого Габорио.

—

Месье Лекок, если я не ошибаюсь, сделал это своей профессией.

—

Я… пока ещё нет. К сожалению, я упустил карьеру в этой области. Но вы в ней работали и поэтому я хочу, чтобы вы мне помогли.

—

Как бы там ни было, — произнёс Фурнье со скромной улыбкой, — я вас прошу поверить, что теперь я не работаю в этой сфере… куда вы так стремитесь.

—

Вот ещё одна причина, чтобы вам заняться моим делом. Если бы вы были привязаны к префектуре, это вас затруднило бы… тратить своё время на меня, в то время как вы, свободный от своих прежних обязанностей, можете без всяких ограничений принять участие в моем расследовании.

—

Действительно, мне ничего не мешает, но если мы достигнем благоприятного результата, в чем наш интерес?

—

Сладостное удовлетворение от мести за смерть бедной девушки, убитой злодеями.

—

Это — кое что… меня это устраивает. Вопрос лишь в том, есть ли у нас шанс на успех. Вы мне сказали, как мне показалось, что жертва не была опознана в Морге?

—

К несчастью, нет… и её похоронят этим вечером.

—

Черт побери! Нельзя терять ни минуты! Если мы не узнаем, кто она, то и не сможем установить, кто её убил. И я, признаюсь, пока даже не представляю, как мы можем узнать её имя.

—

Есть только один способ установить её адрес.

—

Значит вы полагаете, что это легко сделать …

—

Нет… это не так… но и не невозможно. У нас есть указание на место её жительства. Перечитайте ещё раз разорванное письмо. На третьей строчке… там упомянута улица и её название во множественном, а не в единственном числе …

—

Действительно, это так… и множественное число-точка отсчёта наших поисков.

—

Прекрасно… и я бы уже и сам обошёл все эти парижские улицы с названием во множественном числе, если не провел здесь три дня в надежде встретить вас. Я здесь, в Гранд Бок, буквально жил. Пуавро, если бы не был пьян, вам бы это подтвердил… и я мог бы обратиться к свидетельству отца Мореля, если бы это животное не было глухим.

—

Что вы хотите! Я был занят своими делами… связанными с наследством. Эта задержка досадна, но не фатальна, тем не менее, ничего не потеряно, и можно попытаться наверстать время. Обратившись к альманаху Боттана мы получим полный список улиц Парижа, которые нас интересуют, и когда он будет у нас на руках, мы сможем поделить между собой поровну нашу работу по их обследованию. Вы посетили бы половину этих улиц, в то время как я обойду другую. Впрочем, есть один способ значительно сузить район поиска. Эта несчастная девушка села, как вы мне сказали, на последний омнибус у винного Рынка?

—

Да… на тот, который прибывает на конечную станцию уже после полуночи.

—

Следовательно, она возвращалась к себе домой, чтобы лечь спать. Таким образом, девушка должна жить где-то в окрестностях пляс Пигаль, и таким образом было бы разумно начать поиски с этого квартала. Вы там знаете какие-нибудь улицы с названием на…?

—

Я знаю много таких: улица Мучеников, улица Аббатисс …

—

Отлично, тогда давайте осмотрим для начала именно эти две.

—

Хм! Улица Мучеников ужасно длинна. Она начинается у церкви Нотр-Дам де Лоретт и поднимается до холма Монмартр.