Имельда появляется из-под одеяла подобно лаве, выплеснувшейся из жерла вулкана, и застывает горой антрацитового пепла.

— Кристос, на твой мобильник пришло сообщение! Вчера вечером, в девятнадцать сорок три. Ты когда-нибудь проверяешь свой телефон?

— В твоей постели — никогда!

Кристос Константинов потягивается, упираясь головой в огромную черную грудь Имельды. Та бесцеремонно его отпихивает, тянется к ящику, заменяющему прикроватный столик, и берет с него мобильник.

— Это твоя начальница.

Перед его глазами раскинулась роскошная задница Имельды. Все остальное не имеет значения.

— Айя? В пасхальное воскресенье домогаться единственного на всем острове православного? Я подам на нее в суд за приставания…

Кристос с ворчанием подползает по кровати к Имельде и прижимается к ее черной коже. Имельда — заколдованная перина, которая с каждым годом делается толще на несколько сантиметров. Он нашел в ящике альбом с ее старыми фотографиями — двадцатилетняя Имельда позировала голая перед фотографом, а тот, должно быть, любовался ею, щелкая со всех сторон ее божественное тело, длинное, стройное и крепкое, такое, что и у мертвого встанет. И все же Кристос ни за что на свете не променял бы на девичье тело юной Имельды вот это вот сочащееся, растекшееся тело его любовницы двадцать лет спустя. Разве станешь восхищаться осиной талией после того, как насладился королевой? У Имельды шоколадное, тающее тело, которым хочется объедаться. Бескрайние телеса, текучие, меняющие форму, чувственное облако, которое можно вволю мять.

Знала бы она…

— Можно мне посмотреть? — жеманно тянет Имельда, не выпуская из рук мобильник.

Кристос вздыхает. Это запрещено. Это его служебный телефон. Ну и пусть — если он может доставить удовольствие Имельде. В ящике рядом с кроватью лежит стопка детективов. Имельда — черная мисс Марпл, и это тоже придает ей очарования.

— Если хочешь…

Имельда нажимает на кнопочки мобильника, а рука Кристоса тем временем ползет вверх по ее ноге, взбирается по тысяче холмов ее живота, потом, подобно утомленному альпинисту, снова нетерпеливо спускается с безводных вершин во влажную ложбину. Пальцы Кристоса зарываются в Имельдину шерсть. Она и не думает удалять волосы… Происхождение мира, реюньонская версия, какое блаженство… Темные джунгли, непроходимый, священный лес, часть всемирного наследия человечества. Кристос сегодня с утра в поэтическом настроении, и ему совершенно не хочется тащиться в полицейский участок.

Он смотрит на стоящую у стены коляску. Маленькая Долена спит. Если повезет, она поспит еще.

— Отель «Аламанда», — глядя на экранчик мобильника, сообщает Имельда. — Тебе надо искать отпечатки пальцев, следы крови, ДНК и все такое прочее.

Под напором настойчивых пальцев Кристоса она слегка раздвигает ноги.

— Хорошо, — соглашается Кристос, — все понятно, я пойду туда ко времени аперитива… Никто на всем острове не умеет так готовить ром с фруктами и пряностями, как их бармен, Габен Пайе. Явиться в час эспрессо было бы просто-напросто оскорблением…

— Тебя в конце концов выгонят с работы…

Указательный палец Кристоса оскверняет заповедный лес.

— Ты меня прокормишь. Одним больше, одним меньше…

— На кой мне сдался такой бездельник, как ты? Мне едва хватает пособия на моих пятерых детишек…

Кристос втискивает колено между коленями Имельды. Затем второе.

— Назвать бездельником Кристоса Константинова, — пыхтит полицейский. — Не надо было тебе провоцировать маскаренского жеребца…

Он опирается на руки. Она пристраивается к нему, обхватывает белые ягодицы горячими ладонями. Обливаясь потом, направляет его куда надо.

Кровать прогибается и пружинит, внезапно превратившись в батут.

В постель запрыгивают три чудовища. Дориан, Жоли и Амик. Лохматый, кудрявая и коротко остриженный. Двенадцать лет, семь лет и четыре года. И малышка в коляске — не хватает только Назира. Насколько известно Кристосу, потомство у Имельды от трех разных отцов, последний из них отчалил за одиннадцать месяцев до его появления. Веселая компания, в которой попробуй разберись. Креолы, малабары, зорей. Все они теснятся в трехкомнатной хижине, четырехкомнатной, если считать сад, старший спит в гамаке.

Троица метисов набрасывается на него. Кристос вяло отбивается.

Ни малейшего уважения!

— Тебе не надо идти на работу, Иисус?

— Кристос, а не Иисус! Вот именно что надо! Валите отсюда, малышня! А вы сегодня разве не учитесь?

Вместо ответа они так заливаются смехом, что и водопады Салази позавидовали бы.

Имельда уже встала, завернулась в парео. «Ну все, больше мне ничего не светит», — думает Кристос. И, смирившись, тоже встает.

— Что там пишет моя начальница?

Имельда даже не смотрит на мобильник, как будто с одного раза все запомнила.

— Турист остался без своей бабы. Исчезла вместе с чемоданом.

— Придурок!

Кристос натягивает полотняные штаны и сомнительной чистоты рубашку.

— А знаешь, как я поступаю, чтобы не остаться без своей бабы?

Имельда не отвечает. Она энергично дергает за простыни, стряхивая с постели малышню.

— Собственно, так же, как поступаю, когда не хочу остаться без ключей.

Ответа по-прежнему нет. Имельда наклоняется, собирает раскиданные по комнате подушки.

— Я запасаюсь дубликатами!

Кристос с хохотом выскакивает из комнаты за мгновение до того, как три подушки полетят ему в морду.

10 ч. 03 мин.

Отель «Аламанда». Кристос, повинуясь инстинкту, направляется к бару, словно кошка — к миске с едой. Он не наврал Имельде, ром у Габена самый лучший в Сен-Жиле, а может, и на всем острове. Чаще всего Кристос здесь бывает поздно ночью, когда требуется утихомирить разгулявшихся посетителей, покидающих одно из заведений по соседству, «Red White» или «Loft». Габен — своего рода местная знаменитость, джазмен коктейля, виртуоз, способный на любые импровизации. Вот уже десять лет все бары Реюньона его друг у друга переманивают, торгуются за него, как за центрального нападающего, который забивает гол за голом во время островного чемпионата.

Габен с улыбкой смотрит на идущего к нему Кристоса. Судя по его длинным седым волосам, стянутым на затылке в хвост, выгоревшей на солнце голубой рубашке и старым эспадрильям, легко догадаться, что он вот уже больше тридцати лет служит младшим лейтенантом в полиции.

— Смотри-ка, пророк! — восклицает Габен. — Что-то ты припозднился, мы тебя ждали с круассанами.

Вместо ответа Кристос делает движение большим пальцем — сверху вниз. Бармен не настаивает, он сам себе выдал диплом алкотерапевта, он наблюдает за клиентами, слушает, анализирует, потом подбирает лекарство для каждого. Кристосу он смешивает «Май тай»,[12] следом еще один, а младший лейтенант тем временем слушает подробный рассказ о том, что произошло: красивая пара, поцелуи в бассейне, шестилетняя девчушка, достающая родителей, мама, которая на секундочку поднялась в номер, а потом испарилась…

Кристос слушает, сочувственно кивает, поглядывая то на стакан, где льдинки тают в остатках рома, то на пустой бассейн. Там глядеть совсем не на кого, даже мамаши ни одной.

— Угу, вот что я тебе скажу, Габен, зореям надо бы остерегаться: этот остров — дьявольская западня. Слушай, сейчас расскажу тебе невероятную историю, знаешь, как я здесь очутился?

Габен вздыхает и качает головой. На самом деле его специальность называется психоалкотерапевт.

— Я жил в Курневе, — продолжает Кристос. — Когда мне стукнуло двадцать пять, я откликнулся на предложение перевестись в жандармерию Сен-Дени. Это в пятнадцати километрах от меня, машиной добираться полчаса даже с учетом пробок. Я всего лишь одну деталь упустил в этом объявлении. Совсем незначительную деталь, всего-навсего цифру…

Допив стакан, Кристос делает заключение: