— Да ладно. Я же не мог догадаться… Это ты у нас пророк…

Младший лейтенант пропускает это мимо ушей. Айя сведет с ним счеты потом. Сопоставив обрывки сведений, полученных от Габена, он продолжает.

— Хорошо. Вернемся к Алоэ Нативель. До какой степени она нравилась Бельону?

— Она была его любовницей, — отвечает бармен, поставив стакан на подлокотник. — Марсьяль любил срывать такие прелестные цветочки.

— Это было до или после того, как он расстался с Грациеллой Доре?

— Несколько лет спустя… Они развелись в 1999-м, а Алоэ взяли на работу в «Кап-Шампань» только в 2002-м. Ей едва исполнилось восемнадцать. Алоэ была милой девочкой, расторопной и сообразительной, старшей в семье из пяти или шести детей. Она привязалась к маленькому Алексу. Его мама, хозяйка ресторана, много работала. У официантки было больше времени для мальчика, который играл на террасе между столиками…

— А Марсьяль Бельон? Он когда появился?

— Он приходил за Алексом в «Кап-Шампань» два раза в неделю. Алоэ была там. Алекс рассказывал отцу про старшую подружку… Словом, Бельон был неглуп. Алоэ Нативель обладала двумя ценными для него достоинствами. Она носила очень короткие юбки, едва прикрывавшие ее попочку, и могла заниматься мальчиком, с которым не очень-то справлялся одинокий отец.

— У нее никого не было?

— Был, он работал в порту в Пуэнт-де-Гале и в море проводил больше времени, чем на суше… Алоэ Нативель была супернянькой! Роскошной приходящей няней, которую Бельон старался как можно чаще оставлять у себя. Дом, стол и койка…

Пока Габен с довольным видом допивает свою минералку, Кристос прикидывает, много ли дают им полученные от него сведения. Зюттор, похоже, уснул, за темными очками не поймешь. Наиво встал и раздает служащим «Аламанды» стаканчики с водой. Младший лейтенант не вмешивается, он сосредоточен на своем диалоге с Габеном.

— Алоэ Нативель была на работе в тот вечер, когда утонул Алекс?

Бармен качает головой.

— Понятия не имею. Я им свечку не держал. Надо спросить у ее тетки…

Кристос мысленно выругался. Как нарочно, Ева Мария Нативель сегодня не работает. По словам других служащих, она каждый понедельник ходит к кому-то убирать. Левый заработок. Имени клиента никто не знает. Мобильника у Евы Марии нет. Связаться с ней можно будет только после того, как она вернется домой, не раньше шести вечера…

Чтоб ее…

— А что стало с Алоэ?

— Для тропического цветочка настали не лучшие времена. Для начала ее вместе со всеми уволили, когда закрылся «Кап-Шампань». И у Марсьяля Бельона после смерти Алекса были другие заботы, и в няньке надобность отпала. Алоэ вернулась к своему моряку…

— И что тогда?

— Слухи пошли, люди языки чесали. В конце концов и этот тип ее послал. По последним сведениям, которым тоже уже лет пять, она пошла на панель, стояла у старого автовокзала в Сен-Дени. Не уверен, что узнал бы ее, если бы встретил…

Кристос молча усваивает информацию. Почему-то рассказ о судьбе Алоэ заставляет его вспомнить про девочек Имельды, Жоли и Долену. И про Назира с его коноплей тоже. По какую сторону водораздела ты окажешься — на этом острове почти всегда дело случая. Родиться с наветренной или подветренной стороны. Жить без забот или всю жизнь огребать по полной.

Младший лейтенант в последний раз звенит льдинкой в стакане.

Дзинь-дзин-дзинь.

Обратный отсчет начался. Он должен найти Еву Марию Нативель до шести вечера. Если ее свидетельство рассыплется, посыплется все. Может быть, Лиана Бельон вышла живой из номера 38… А если она не умерла, то обвинение против Бельона утрачивает всякий смысл, несмотря на пятна крови и отпечатки пальцев на ноже.

Кристос решает пока больше не строить предположений. Все становится слишком сложно. Если у него будет время, он позвонит Имельде, все ей расскажет, и они во всем разберутся. Он задает Габену последний вопрос:

— А ты случайно не помнишь, как его звали, парня Алоэ Нативель?

— Помню! Я время от времени его встречаю. Толстячок такой. Иногда он доставляет ящики с пивом в местные заведения. Его зовут Муругаин Панианди.

— Панианди? Он малабар?

13 ч. 19 мин.

Ларош напоминает полководца, сбитого с толку неожиданным поворотом в ходе сражения. Он стоит на крыше полицейского фургона, и от ползущего пластами тумана кажется, что у него седые волосы и борода, как у патриарха. На шее у него висит инфракрасный бинокль ночного видения, теоретически способный помогать во время облавы в экстремальных ситуациях, но сейчас совершенно бесполезный.

Десятка два полицейских бродят вокруг, почти не видя друг друга под покровом медленно рассеивающегося тумана, — так бывает после манифестации, когда, разогнав толпу при помощи дымовых шашек, они без дела топчутся в облаке дыма.

Айя приближается к фургону в сопровождении Жипе, которого все это явно забавляет. Среди растерянных полицейских она выглядит вызывающе свободной и беспечной. Ларош поворачивается к ней, смотрит на нее сверху вниз. Сбросив доспехи непробиваемого дипломата, встречает ее нелюбезно.

— Только вас здесь и недоставало, Пюрви! Разве вы не должны сейчас, вместо того чтобы путаться у нас под ногами, вести расследование в Сен-Жиле?

Обычно Айя в таких случаях отвечает резко, не стараясь успокоить собеседника, но сейчас полковник, торчащий на крыше, словно петух на насесте, и кудахчущий распоряжения перепуганному курятнику, вызывает у нее жалость. Он, должно быть, уже доложил наверх, может, даже уже и до кабинета министров это дошло, что, хотя в операции были задействованы силы, каких никогда не собирали за всю историю острова, этот тип, который был один с шестилетней дочкой, выскользнул у них из рук.

Бедный Ларош. Того и гляди, его переведут на Кергеленские острова, куда-нибудь на Крозе или Тромлен. Будет там у него автономная бригада из него одного среди крачек и пингвинов.

— Вам что, Пюрви, это кажется смешным?

Айя выбрасывает белый флаг.

— Нет, полковник, мне очень жаль, что так вышло. И особенно жаль, что я слишком поздно догадалась о ловушке, которую подстроил Бельон.

Ларош наклоняется и легко спрыгивает с крыши, подошвы его новеньких армейских ботинок впечатываются в песок. Он строит из себя крутого, как будто избыток властности может восполнить отсутствие результата.

— Не стоит извиняться, капитан, он нас всех поимел.

Ларош нервно закуривает и с удивлением смотрит на оранжевый вертолет с надписью «Высокий полет» и логотипом ассоциации — длинноногой птицей — на борту. Осмотр он заканчивает, остановив удивленный взгляд на расстегнутой рубашке Жипе.

— Капитан, вы добрались сюда автостопом? Решительно, островитяне располагают ошеломляющими возможностями… Я говорю не только про этого придурка Бельона…

К ним приближается человек в белом кепи, в руке у него развернутая, помятая ветром карта, на которой толстым фломастером нарисованы концентрические круги. Ларош тычет пальцем и отдает формальные распоряжения. Центробежное развертывание от вулкана. Систематическое прочесывание. Связь по радио.

Напрасно старается, думает Айя. Обследовать сто квадратных километров леса…

Она снова обращается к Ларошу:

— Полковник, вас интересуют реюньонцы? Если хотите, я изложу вам мою собственную теорию насчет неисчерпаемых душевных ресурсов островитян. Я называю это синдромом додо.

— Да?

Ларош провожает взглядом своих людей, которые под стрекот электронных цикад исчезают в тумане. Затягивается сигаретой. Если появится что-то новое, он узнает об этом первым.

— Хорошо, Пюрви, хуже от этого не станет, расскажите мне что-нибудь про остров. Что представляет собой этот ваш синдром додо?

Жипе весело подмигивает Айе. Та не заставляет себя уговаривать.

— Когда люди попадают на остров, они нередко удивляются, встречая местных жителей, которые здесь не в отпуске, ходят не во вьетнамках и одеты не в цветастую рубашку, расстегнутую на загорелой груди… Хуже того — есть и такие, кто носит галстук и работает с бумагами, они ругаются, стоя в пробках, и мечутся, как самые задавленные стрессом парижане. Вот что такое синдром додо… Я расскажу вам историю, которая поможет понять, почему все это — тропическая беспечность, природная склонность креолов к созерцанию, словом, почему весь этот треп — всего лишь общее место, штамп, и ничего более. Вы, полковник, знаете, что за птица додо?