— Он был у нас в руках, лейтенант. И если бы вы были повнимательнее…

Паче — отлично вымуштрованный полицейский. Служба в жандармерии и занятия в клубе айкидо научили его стойкости. Айя еще долго осыпает его упреками, а он все терпит.

Ей необходимо разрядиться.

А главное — надо произвести впечатление на полковника Лароша.

Он стоит неподалеку от них, в тени казуарины. Десять минут назад он вышел из новенького легкого вертолета «Ecureuil AS350 В», который поднял песчаную бурю, приземлившись на пляже, еще за несколько минут до того очищенном стараниями жандармов.

Кристос, молча наблюдавший за этой сценой с самого начала, наконец решает тактично вмешаться. Наклонившись к уху капитана Пюрви, он шепчет:

— Ну все, Айя, хватит уже. Не перестарайся. Кантен почти тринадцать часов провел на передовой, по-моему, с него довольно.

Айя кивает.

Кантен удаляется, и она поворачивается к Ларошу. В сравнении с тем человеком, которого Айя себе представляла, разговаривая с ним по телефону, он, пожалуй, выше ростом. И более привлекательный. Сорокалетний красавец, аккуратный и гладкий, во взгляде ровно столько юмора, чтобы дать возможность разглядеть прячущегося за маской холодного бюрократа искусного дипломата. Его можно принять за руководителя неправительственной организации, за банкира, работающего в области микрофинансирования, за генерального советника, придерживающегося социалистических убеждений.

Умный. Энергичный. Внушающий доверие.

Раздражающий.

Дождавшись, пока Паче войдет в здание полицейского участка, полковник говорит:

— Давайте не будем начинать заново эту историю, капитан Пюрви. Из-за Паче мы потеряли всего несколько минут. Желтый «ниссан» объявлен в розыск, у Бельона физически не было времени сменить номерные знаки. Далеко ему не уйти, мы подняли в небо все вертолеты, какие имеются в нашем распоряжении, и сейчас они, все одиннадцать, кружат над островом. Вы отлично поработали, Пюрви, я говорю вам это совершенно искренне. Сначала загнали его в тупик, потом заставили выбраться из логова. Он опережает нас не больше чем на полчаса. Шансов у него никаких.

Пока Ларош все это говорит, его нога рисует кружки на гравии, которым засыпан асфальт парковки, и Айя догадывается, что втайне он нервничает, хотя по виду этого не скажешь, он выглядит уверенным в себе. Перед тем как сесть в вертолет, полковник облачился в камуфляжные штаны и пуленепробиваемый жилет, на ногах у него берцы — словом, полный набор Кена-десантника. Полковнику, должно быть, непривычно было расставаться с галстуком и нашивками ради воздушного крещения и визита к туземцам… И он явно не рассчитывал по случаю своего прибытия на остров получить такой подарок, как план «Папанг».

Айя сдвигает брови так, что они сходятся в одну линию, — тем самым она хочет показать Ларошу, что несколькими дежурными комплиментами ее не улестить.

— А пока что будем делать, полковник? В ожидании возвращения вертолетов? Вытащим колонки и заполним паузу «Полетом валькирий»?

Ларош демонстрирует Айе безупречные зубы. Его улыбку кто угодно назвал бы открытой и заговорщической.

— Помолчим и будем молиться святому Экспедиту,[33] капитан Пюрви. Так ведь здесь у вас говорят?

9 ч. 57 мин.

— Айя, могу я с тобой поговорить с глазу на глаз?

Кристос тянет Айю за рукав, уводя ее подальше от остальных.

— У тебя важное дело?

— Да.

Кристос смотрит на Лароша, стоящего в трех метрах от них: полковник занят поисками того места на стоянке, где его айфон лучше всего ловил бы сеть.

— С глазу на глаз, — повторяет Кристос. — Не при Лароше. Ты способна понять. А он — нет… Закроемся в холодильнике?

Холодильник — это маленькая, десятиметровая комната без окон, где собраны архивы бригады за тридцать лет и стоят два железных стула и стол, тоже металлический. Сен-жильские жандармы окрестили ее холодильником, потому что она самая прохладная во всем здании. Здесь же при случае запирают на некоторое время обвиняемых, которых никак не удается разговорить.

Кристос затворяет дверь. Щелкает выключателем. Это новая модель холодильника, свет в нем зажигается, когда ты закрываешься внутри.

В прохладной комнате их уже ждет посетительница. Негритянка. Высокая. Толстая. Накрашенная в креольском стиле, но со вкусом, алая губная помада, синие тени на веках.

Кристос знакомит женщин.

— Айя, это Имельда. Моя подруга. Помнишь, я говорил тебе о ней сегодня утром? И ты сказала, что она может зайти. Тебе надо бы ее послушать, она много думала о нашем деле. И у нее больше отстраненности, ты ведь понимаешь, что я хочу сказать… Она не…

— Да, я помню, — перебивает его Айя, обращаясь непосредственно к Имельде. — Значит, вы и есть та единственная женщина на свете, которой удается заставить пророка-анархиста Кристоса Константинова работать сверхурочно. И, если не ошибаюсь, большая поклонница дедуктивного метода? И любительница Харлана Кобена? Простите меня, мадам, и в первую очередь простите Кристоса, он должен был со мной посоветоваться раньше, и я бы вас заверила, что незачем вам сюда приходить, не стоит труда. По крайней мере сейчас. Марсьяля Бельона в настоящий момент выслеживает десяток вертолетов. Все может начаться с минуты на минуту…

Кристос не сдается.

— Нет, ты обязательно должна ее выслушать…

— Отстань, Кристос.

Айя расхаживает по комнате, на ходу машинально поправляет криво стоящую папку и наконец сочувственно смотрит на негритянку.

— Мне очень жаль, Имельда, и я ничего против вас не имею, но…

— Я не обиделась, — Имельда улыбается ей. — Не надо извиняться, мадам. Я все понимаю, и я уже вышла из того возраста, когда легко обижаются.

Она встает и поворачивается к Кристосу.

— Твоя начальница права, я пойду домой. Говорила я тебе, что мне здесь нечего делать. Дома ждут дети, у меня гора стирки и глажки, надо купить на рынке овощи для карри и…

Кристос возводит глаза к облупившемуся потолку и внезапно грохает кулаком по столу, подняв тучу пыли.

— Айя, какого черта, тебе что — так трудно пять минут послушать? Имельда — свидетель, просто-напросто свидетель. Она замечала все, даже самые мелкие происшествия на острове, и складывала их в своей памяти задолго до того, как изобрели жесткие диски и поисковые системы…

Айя вздыхает, смотрит на часы.

— Ну хорошо, пять минут — и ни секундой больше.

Кристос придвигает стул, ребром ладони обтирает его. Снова в воздухе повисает облачко пыли, почти невидимое из-за того, что в комнату без окон не проникнуть солнечному лучу. Айя кашляет. Кристос прочищает горло. Чего-чего, а пива и льда в этом холодильнике не держат.

— Валяй, Имельда.

Имельда выступает вперед, останавливается под единственной тусклой лампочкой, темной горой возвышаясь в полумраке комнаты над Айей.

— Мадам, я нахожу, что поведение Марсьяля Бельона в этой истории с самого начала лишено логики.

В зависимости от перемещений Имельды лицо Айи то высвечивается, то скрывается в тени — как будто это ее подвергают допросу.

— Объясните подробнее.

— Так вот, если судить по тому, что говорит пресса, и по тому, что рассказал мне Кристос, складывается впечатление, что мы… как бы это сказать?.. Что мы имеем дело с двумя разными людьми.

Айя хмурится, брови сходятся в горизонтальную черту, напоминая запрещающий знак, но не перебивает Имельду.

— Поначалу, мадам, все наводит на мысль о самом обычном происшествии. Ссора. Несчастный случай. Марсьяль Бельон впадает в панику, вызывает полицию, признается в преступлении…

— Да-да, — нетерпеливо подтверждает Айя.

— А потом разворот на 180 градусов. Марсьяль бежит. Скрывается от полиции. Превращается в неуловимого преступника, действующего будто по заранее и тщательно продуманному плану или по меньшей мере стремящегося к определенной цели…