– Случайно она может лишь забеременеть. В остальных делах Алька – баба смекалистая. Как только крякнул социализм и людям разрешили быть плохими, Тарасовна сразу скумекала, что казино – это крематорий, где игроки сжигают улики теневого обогащения – деньги, и возле официально узаконенной печи можно очень даже хорошо погреть на горящих ассигнациях зябнущие руки.

– И никаких проблем?

– Проблемы караулят бизнесменов на каждом шагу. Тарасовну они тоже не обходят. Недавно жаловалась, что налоговая инспекция душит. Чуть не всю прибыль забирает. А казино без денег – это кружок кройки и шитья в пионерском лагере. Предлагала на рынке открыть филиал игральни. Сказал напрямую: «Аля, поищи подельников в другом месте. Мне твои игрушки нужны, как козе баян». Поморщилась, но переубеждать не стала.

– Сейчас она вроде бы оборудует в казино зал для игровых автоматов.

– Игральные автоматы – для бедных, столы – для богатых.

– Вот эти, кто за столами, меня и интересуют.

Пузырев, словно задумавшись, взял рябенькую будто сорочье яйцо гальку, подкинул ее на ладони и, слегка размахнувшись, бросил в речку.

– Перебрал в памяти всех, кого знаю. Ни один из них на столь дерзкий скачок не отважится.

– Но, согласись, не случайно же накануне грабежа у Корягина угнали машину.

– Джон большой фокусник. «Ауди» у него могли умыкнуть в отместку за шулерство. Хотя, возможно, и ошибаюсь.

– В разборках со своими конкурентами ты не ошибался.

– Конкуренты сами лезли на рожон, а игроки – темные лошадки. У них, как у хитрых одесситов, «я тебе дам» – это еще не «на тебе».

– Лукавишь?

– Отнюдь нет. Осторожничаю.

– Прежде был решительней.

– Старею, Анатолий Викторович. Тоска по бурной молодости одолевает. В воспоминания впадаю. Да и от прежней деятельности, считай, совсем отстранился. Видишь, без охраны сижу, камешки в воду кидаю. Теперь я законопослушный коммерсант. Добросовестно плачу государству налоги…

– Исправно даешь чиновникам взятки, – вставил Таран.

– Даю. От чиновничьего произвола никуда не денешься.

– Берут без страха?

– И без смущения. Раньше хапуги стеснялись, прятали свой цинизм. Теперь им даже лень притворяться. Правда, я не сильно балую рвачей. К особо наглым подсылаю братков из охраны рынка. Короткое внушение и – наглец поджимает хвост. Вот тебя, Викторович, от чистого сердца мог бы сделать богатым.

– За что такое снисхождение к моей персоне?

– За порядочность. Когда я приводил к присяге кузнецкую шпану, в отличие от других ментов ты ни разу не подложил мне подлянку, чтобы обосновать задержание. Ни наркоту в мои карманы не совал, ни чужие стволы в машину не подбрасывал. А ведь шустрил я тогда на грани фола. Ты вправе был и обозлиться, но не обозлился. Наверняка ведь появлялось желание избавиться от беспокойного «авторитета»?

– Появлялось.

– Почему не избавился?

– По сравнению с другими «авторитетами» ты был самым умным. Не вгонял общество в страх крутыми разборками с оглушительной стрельбой и не засвечивался на убийствах. Словом, умел прятать концы.

– «Мокруха» на моей совести всего одна, когда в честной драке пришиб кулаком лагерного хама, покушавшегося на мою честь. Что касается заметания концов, то не надо быть папой римским, чтобы сообразить: нет трупа – нет убийства, нет убийства – нет и преступления. Русский народ даже придумал мудрую пословицу: «Не пойман – не вор». Больше ни у каких народов нет такой мудрости. В других странах воры и убийцы сидят в тюрьме. У нас же на одного пойманного – десять не пойманных. Лафа!..

– Не преувеличивай. И нашим ворюгам достается на орехи.

– Дураков всегда бьют. Мы же с тобой не дураки, но живем по-разному. Я меняю иномарки, как перчатки, а ты в совковских «жигулях» со скрипом ездишь. Почему не хочешь разбогатеть?

– Совесть не позволяет.

– Отбрось старомодный предрассудок. Бери пример с ментовского начальника вневедомственной охраны Лени Кетькалова. При майорском звании смекалистый мужик живет на генеральскую ногу.

– Разве он ворует?

– Леня тоже не дурак. Присосался к богатой любовнице и жирует.

Таран засмеялся:

– При моей служебной запарке на родную жену не всегда силы хватает.

– Есть другие способы заработать. Детективные мемуары не собираешься писать?

– Не собираюсь.

– Напрасно. Я мог бы шутя оплатить все расходы на издание книжки и отвалить тебе такой гонорар, который даже руководящим халявщикам не снился.

– За это можно без шуток оказаться в местах, где разучивают грустную песню: «Не жди меня, мама, хорошего сына, теперь я уж не тот, что был тогда»…

– Повторяю: мы – не дураки. Если не хочешь стать писателем из опасения, что спонсорскую помощь завистники окрестят взяткой, могу предложить вариант, к которому не прискребется самый придирчивый прокурор. Сказать?

– Любопытно…

– В какой-нибудь бульварной газетенке, которую нормальные люди не читают, я опубликую на тебя липовый компромат. Ты, естественно, возмутишься клеветой и через судебную инстанцию выставишь клеветнику иск за оскорбление чести и достоинства, скажем, на миллион баксов. При судебном разбирательстве я, без особой волынки признав свою вину и во исполнение судебного решения, выплачу тебе неустойку. Ты сам юрист, попробуй придерись… Как поется в другой, совсем не грустной, песенке: «Ну и что же здесь криминального?»

– Гениальный способ получения «спонсорской помощи», – вновь засмеялся Таран. – Прост и убедителен, будто правда.

– Россия – страна мечтателей, страна ученых. Только мы умеем разбавлять бензин водой, – с усмешкой сказал Пузырев и взглядом указал на отливающую вороным цветом «ауди». – Вот в такой красавице тебе, Викторович, надо ездить, а не в задрипанных «жигулях». Надумаешь сменить примитивную тачку на роскошный лимузин – дай намек. Без туфты говорю.

Таран посерьезнел:

– Раньше, Аскольд Денисович, ты меня богатством не соблазнял. Скажи прямо: что переменилось?

– Сам я переменился и стал «не тот, что был тогда». Укатали сивку крутые горки. Неинтересно жить. И возраст уже не тот, и здоровье иное. Могу в любой момент крякнуть, а наследников нету. И все мое богатство пойдет прахом. Поэтому хочется, чтобы хоть один порядочный человек помянул добрым словом откинувшего коньки Аскольда Денисовича. Конечно, в твоем цветущем возрасте трудно согласиться с этой скучной версией, но, как говорят французы, такова жизнь.

– У французов есть и другая пословица: «Мой стакан невелик, но я пью из своего стакана».

– Намек понятен. От моего каравая ты и крошки отщипнуть не хочешь, придется завещать состояние какому-нибудь приюту, где мыкают горькую долю покинутые родителями детишки, пожалуй, разумный будет поступок?..

– Разумный, – согласился Таран.

– Так и сделаю. Неуклюжую попытку обогатить тебя не прими за провокацию. Видит Бог, корысти я не преследовал. Перед угрозыском ныне моя совесть чиста. Каюсь, язык-враг опередил разум. Это тот случай, когда ружье само стреляет.

– Сейчас меня интересует автоматная стрельба.

– Никуда налетчики не денутся. Будь начеку, и Дамоклов меч правосудия отсечет их дурные головы… – хмурое лицо Пузырева посветлело, и он вдруг сменил тему: – Вспомнился начальник отряда в зоне, где отбывал первый срок в конце пятидесятых годов. Майор был сталинской закалки. Каждую новую группу осужденных он поучал одной и той же лекцией: «Вам дана возможность перевоспитаться. Если не одумаетесь, то над вашими дурными головами постоянно будет висеть Мандоклов меч возмездия». Выстроив отряд перед обедом и услышав матерную перебранку осужденных, строго одергивал: «Прекратите материться! Потом этими же руками будете хлеб брать».

– От сталинских майоров остались смутные воспоминания, – сказал Таран.

Пузырев вздохнул:

– Свято место пусто не бывает. Теперь в колониях бдят образованные хваты…

Вечерело. По отлогому берегу словно засыпающей тихой речки, попискивая, прыгал на тонких ножках одинокий куличок. От дачного поселка «Астра» доносились приглушенные расстоянием звуки, похожие на монотонное буханье барабанов. Видимо, какая-то компания кейфовала под ритмы наяривающих в полную силу стереоколонок.