18 Светлейший. Звездный образ убийств. Все звери коленопреклоненные рыдают. Ключей семерка. Три грани колеса чудес. Длань, которая при этом и не длань. И око, которое при этом и не око. Смертельное, как в грезе, отвращенье. Простая трудность бытия. Цыганка уснувшая. Тура из шахматной игры. И слон ее — он вне удара. 19 За черной школьной партой, где она пестовала своих дурацких вертопрахов, смерть морит ногти ей и морит ей пенал, лижет златого скарабея чернил лиловых, морит, линует лист и льстит помаркам, вытягивает строки, морит бумагу, и бювара пегий бок, вытягивает строки, тянет, тянет язык туманный, лижет скарабея в присутствии аббата (вот геройство). Но как же мог он, зоркий, не заметить, что вознамерилась она переписать всю вереницу строк? 20 Все тело разом извергает наружу жидкости свои, чтоб прочь бежать по месиву дорог, утративших достойный облик. Все начинается в углублениях подмышек, идет в обход, теряется, вновь сходится — и создает речную сеть для анатомии. Ледоход пошел с проржавленных гвоздей, дробя предельно хрупкие устройства завода, привыкшего работать без освещенья ночью. Вот потому-то все нутро наружу вывалилось в поисках исхода. Вода тоски цепляла за угол карнизов, держащихся на честном слове, свои от страха обезумевшие капли, удерживая их от прыжка шального в пустоту. 21 То, что никак не назовет себя (и в то же время чего я не могу назвать с моей манерой заставлять слова молчать), то, что никак не назовет себя, — не что иное, как мед пчел смертной муки. Он изливается из улья, он крутит из одуряюще отвратной сетки неполный профиль в основанье кадуцея. И можно лишь гадать, из чего же он состоит. 22 И вот ведь что: с лица здесь проступает профиль, а с изнанки он связан с кистью руки посредством гардины синей, по виду как бы красной, и посредине лба, в завидном равновесье, стоит столп соляной. И вот — лицо иное, что в профиле сквозит бесформенном от стеклышка крутого слез, безвольно вдавливает щеку в ужасную, ужасную смолу. 23 Гром колесниц, увитых лентами гром царственных кистей акации гром ложа брачного со свадьбы, справляемой на верхнем этаже гром баррикад гром канонады гром криков: Все туда, туда! Гром из флагами украшенных домов выстреливает в небо струею крови, что превращается в вино. И ангелу Сежесту пришла пора трубить в фанфару. И тень объекта, воспрянув, превращается в объект. 24 Оно разодрало с восхода до заката ткань тишины. И все услышали: вдруг тишина вскричала столь истошно, что вынесть не достало сил слуховищу сердца. Гроздь чернильных брызг из мастерской руки, исполненная ценностей нетленных, чернящая полет тлетворный позорящих бумаг, сожженных впопыхах. А в это время прямо бьющий ливень штыков настиг, верша неистовство, дрожащих жертв. |
