11 Там были и удары. Удары металла о металл. Древняя роза ветров. Удары. Ржавчина ударов по вееру из косточек ножных. По ржавленой циновке из костей. По крашеным подмосткам. По миленькой миниатюре из молитвенника, чьи буквы — нервы, в чьих строках боль движется быстрей, чем боль в застенках пыток. Ударов отголоски. Ордена ударов. Ушные раковины ударов. Душа древесная. Душа ударов сплошь бездушных. Удары бедняги бочара. Удары бедняги плотника. Свищи в синюшном мясе. Дверные косяки, где линии от рук запечатлелись. И шея, и шея лебединая. 12 Вот славная работа. О, что за странная прогулка. О, что за похороны дивные! О, что за купы шиповника! Что за жара! О, что за мена в убыток ловкачам! О, что за день обманов и прельщений! Я прошу слова, которого меня лишили. Его связали. Его бичом стегали. В него плевали сверху вниз. О, всюду столько швали! 13 На мосту в этом крайнем раздрае пираты — жертвы наважденья — организовали сносное существованье эмигрантов на основе многокрасочного сна, не забывая о том, что остается от лесов, сведенных злоупотребленьем власти под ураганом бешеным рубах. Палец ноги поставлен в центр циклона, и вровень с ним верхушка знамени. Приметы, которые нельзя прочесть: рога быков, хвосты коней, козлы, орлы, истерзанные вдрызг. 14 На слишком знаменитом сукне зеленом сплошь толпятся крошечные косточки скелета, проворно испещренные пометом пещерных мух. Солдаты — по группам, как в борьбе греко-римской. Конная статуя — один лишь чих коня пятнает ужасной пеной все приспособленья для пригородных фейерверков, в которых намертво пригвождены светила мертвые. 15 Военачальник в дурном расположенье духа из-за свиданья неудачного взмывает ввысь над толпами на рьяном скакуне, чьи доблестные ноги свисают до земли. Он — при помощи гривастых оплеух — зеленых мух гоняет, не ведающих боле, куда главу им, бедным, приклонить. Вот церемония, что заставляет вспомнить театр мясных рядов, что изукрашен полотнищами отбивных и золотыми листьями кокард. 16 Гордиев. Так назову я узел из мышц, из жил стервятника, что только и мечтал о ранах и наростах на острие воображаемого майского шеста. Он дурно жил, он проглядел бездарно пролеты лестницы из палочных ударов, по коей перла вверх орда белоколпачных поваров с гусями щипаными в пол обхвата. Тут и петух фанфарой затрубил. Высь вдруг сравнялась с низом. Ложись! Ложись! — ему кричали из ближних кухонь. 17 Несчастный случай так быстро подоспел. А пугало одно воззрилось жадно на метаморфозу веток древесных, гнезд древесных, косточек древесных, всю внешнюю кору вырванной с корнем ели, кровоточащей, хрустящей горько в полузабытье бесчувственном, а пугало стращало ангелов, а те вопили: Скорей! Скорей! Нельзя вам медлить ни минуты! А эти простофили вокруг порхали, орали во все горло и роняли перья, которые ему в глаза летели и липли к разверстым ранам. |
