Не столько скучно, сколько омерзительно: подлые нападки, клеветнические рецензии, бесстыдная ложь. Дьявольски активно действовали эти «идеологи», комиздатчики и их услужливая челядь. Кто вспомнит теперь Стукалина (Госкомиздат СССР) и Свиридова (Госкомиздат РСФСР), Куценко, Ю. Медведева и прочих «борцов»? Но свое черное дело они сделали: стали как бы духовными отцами нынешних баркашовцев, скинхедов — фашиствующих молодчиков, марширующих под лозунгом «Россия для русских», рисующих свастики на стенах, нападающих на людей неславянской внешности, врывающихся с ножом и с криком «Хайль Гитлер!» в синагоги.
Жизнь основательно помяла, потрепала нас, бывших искателей счастья из бакинской «аллеи вздохов». Она оказалась совсем не такой, как в книгах, как в наших, так сказать, девичьих снах. Она испытывала нас страшной войной и блокадой, голодом, гонениями, долгой разлукой. Не раз грозила гибелью.
Но Господу было угодно сберечь нас с тобой. И мы вместе отправились в путь послевоенной жизни. Когда вдвоем, когда любишь и любим, не страшны никакие невзгоды.
Вот только болезни…
Мы долго им противостояли. Деформирующий артроз все более ограничивал подвижность твоих суставов. Инъекции, ванны, грязи, физиотерапия на какое-то время смягчали боль. Мы перепробовали всевозможные болеутоляющие средства. Однако главным лекарством была твоя стойкость. Ты никогда не жаловалась. Не хотела меня огорчать. Но я-то видел, понимал, когда усиливались боли… когда тебе требовалась передышка… Я хлопотал о санатории. Или увозил тебя в Дом творчества — в Переделкино, Малеевку или Пицунду.
Мы наводили справки об операциях. Теперь замена деформированного тазобедренного сустава искусственным стала обычной операцией, едва ли не рутинной. Но тогда, в 70-е и 80-е, были нередки случаи отторжения искусственных суставов. Мы колебались… Если бы один сустав — но ведь у тебя деформированы оба…
— Пока я хожу, буду ходить, — объявила ты. — И будем ездить, да?
— Конечно, — сказал я.
Из моего дневника:
<b>1 октября 1982 г.</b>
Вчера возвратились из Баку. Пробыли мы там 2 недели, но купался я всего один раз. Поездка была не очень удачная. Приехали мы в Баку 14-го, остановились у Анечки.
Сразу мы попали в нервную обстановку: в Баку готовились к приезду Брежнева, на площади перед Домом правительства шли репетиции манифестации. С утра до вечера тут толпились люди и гремел с трибуны усиленный микрофонами голос Юлия Гусмана, по чьему сценарию шло действо. На металлических сборных трибунах, срочно поставленных вдоль бульвара, напротив правительственной, сидели курсанты мореходки в белых форменках. По счету три они взмахивали флажками, пять — опускали, шесть — кричали «ура!» Гусман требовал: «Громче!» В центре девочки в красных трико делали что-то гимнастическое. На нескольких подмостках кружились девки в нац. костюмах. Стояли какие-то парни в джинсовых куртках и красных беретах… Гремела музыка, без конца повторялось «Пусть всегда будет солнце». И так — каждый божий день, и с каждым днем нарастали толпы, встали в бухте против трибун корабли флотилии и два пожарных корабля, и воздвигся гигантский портрет Брежнева. Творилось нечто невообразимое. Бакинцы не работали и не учились в эти дни — только репетировали, махали флажками, ну и, конечно, шастали по магазинам, в которых, кроме продуктов, выдаваемых по талонам (1 кг мяса и 0,5 кг масла на нос в месяц), «выкинули» дополнительный, праздничный харч — худосочных кур, сосиски и какую-то рыбу. Фантасмагорическая жизнь.
Мы жили у Анечки на 10-м этаже, и перед глазами все время была Бакинская бухта. У Анечки теперь собачка… шоколадного цвета тойтерьер длиной 16 см, шириной 4,5, с размахом ушей 1 м 19 см. Странное создание. Его мама, видно, согрешила с тушканчиком.
…24-го с раннего утра площадь перед Домом правительства запрудили толпы. Томились на солнце до 11 час., включая и массу детей. Около 11 со стороны Черногородского моста показался огромный кортеж черных ЗИЛов, впереди мотоциклисты. Въехали на площадь — к трибуне. На трибуну Б. не поднялся. Бережно поддерживаемый Алиевым под локоток, вышел из машины, и тут Рашид Бейбутов повесил ему на грудь огромную медаль почетного гражданина Баку, а потом — сразу в машину и поехали. И двух минут он не пробыл на площади — а тут! Пришла в действие машина отрепетированного ликования — белые форменки махали флажками, девочки в красных трико крутились в одну сторону, девки в нац. костюмах — в другую, «кызылбаши» махали ветками хлопчатника, в море били мощные струи гидрантов с пожарных судов, толпа кричала «ура!» Но все это было впустую. Одряхлевший властитель ничего этого не видел и не слышал. Правда, в телевиз. выпуске вечером все это выглядело иначе: монтаж был сделан так, что создавалось впечатление, будто Б. оставался на площади до конца манифестации…
Три дня толпы бакинцев по нескольку часов стояли у канатов по обе стороны трасс его передвижений. Всем были заранее назначены места: такой-то институт — от такого-то столба до такого-то. В воскресенье 26-го было торжественное заседание во дворце Ленина — вручение Азербайджану очередного ордена. Я смотрел по ТВ. Б. начал речь не с той страницы, прибежал Александров, перевернул страницу как надо — и Б. сказал: «Я не виноват. Придется начать сначала». Потом в середине речи он назвал нефтяников Азербайджана «нефтяниками Афганистана». В понедельник утром Б. уехал, и опять стояли по всей трассе до аэропорта ликующие бакинцы…
Вот плохи были дела у Исая Лукодьянова. Полтора года назад мой брат перенес инсульт. Не тяжелый. Повисла плетью левая рука. Но память и речь сохранились, и ходил он, хоть и медленно, но все же передвигался. У него еще и эндартериит обнаружили.
Угрюмым стал Лукодьянов — вот что плохо. Не получилось у нас интересного, как в былые годы, общения. Разговаривал он, как-то странно отвернувшись в сторону. Был необычно малословен. Вдруг пустился в воспоминания о собачке по имени Чомбик, которую у них каким-то образом украли, увели, — Исай рассказывал об этом событии со слезами на глазах.
Он боялся оставаться дома один. В нем словно сломался стержень, и он пал духом.
С тяжелым предчувствием, что это наша последняя встреча, простился я с Исаем накануне нашего отъезда в Москву.
Из моего дневника:
<b>Малеевка, 11 ноября 1982 г.</b>
Вот и случилось то, что случается с людьми в преклонном возрасте. Сегодня по радио объявили о смерти Брежнева: внезапная остановка сердца. Это произошло вчера утром, между 8 и 9 час. Странно: вчера в 10 ч. утра мы выехали на автобусе из Москвы в Малеевку, все участники семинара фантастов и приключенцев. И в пути у меня начался озноб… Озноб и нехорошее самочувствие…
Мы приехали около 12 ч., разместились. У нас с Лидой комната в главном корпусе, внизу, № 2. В 13 ч. открыли семинар, речь держал Кулешов. Потом Беркова прочла список: 13 человек у меня в группе, 13 — у Биленкина и пятеро приключенцев у Ларисы Исаровой. Остаток дня я лечился. В комнате было холодно, выстужено. Электрокамин пришлось включить. На ночь — горчичники.
И утром сегодня я почувствовал себя лучше. В 10 утра я начал занятия своей группы в кинозале. Первым обсуждали большой рассказ Миши Веллера (из Таллина) «Кошелек». Рассказ отличный, в гоголевско-булгаковской традиции. Веллер — сложившийся писатель. Хорошо, что сразу задан семинару высокий уровень. Потом обсудили рассказ Эдика Геворкяна, знакомого мне по московскому семинару.
И вот — объявление по радио. Вспоминаю далекий март 53 г. Тогда было страшно, тревожно: как же теперь без него? Теперь ничего этого нет. Ну, будет другой. А особых перемен ожидать не следует. Политика вершится в сферах, бесконечно далеких от простых смертных. Кончилась ли эпоха стариковского консерватизма или продлится еще какое-то неопределенно долгое время?
