Алика «оформили» лаборантом на психологическом факультете на полставки (37 рублей) — до окончания срока его студенческой прописки, то есть до июля. А что потом? Московская прописка нужна — хотя бы областная. Если бы кооперативный дом в Солнцево поспел к этому сроку… Какое там! Дай Бог, чтобы его летом начали строить…
Я записал в дневнике: «Эта проклятая прописка, кажется, становится для меня тем же, чем был белый кашалот Моби Дик для капитана Ахава…»
В последний день марта я вылетел в Москву. Были у меня и литературные дела в столице, но главной задачей была Алькина прописка.
В поселке Перловка близ Мытищ жила мать Валерия Франца, недавно женившегося на Дине, дочери моего двоюродного брата. Вот она, Мария Павловна, согласилась временно прописать в своей квартире Алика. Но как пробить такую прописку?
Я знал, что Сергей Николаевич Розанцев относится ко мне по-доброму. Вот и пришел к нему за советом.
— Ну, попробуем. — Розанцев взял трубку, набрал номер, поздоровался с кем-то, спросил: — У вас приемный сегодня день? Тут один человек хочет к вам обратиться… Ну, как семья, как здоровье?.. Ну, привет. — Положил трубку — и мне: — Дуйте быстрее в Дурасовский переулок, в областное УВД, к Сарычеву.
Я и «дунул» туда, к Покровским воротам. Сарычев, пожилой милицейский полковник, выслушал мою, так сказать, мольбу о прописке, сразу все понял и спросил:
— Вы утверждены членом кооператива? Так где разрешение на вашу прописку?
А я это разрешение и в глаза не видел. Спросил, можно ли позвонить Розанцеву? Полковник кивнул. Розанцев ответил:
— В Видновском райсовете.
— Ну, вот что, — сказал Сарычев, — привезите мне копию этого разрешения и отказ Мытищинского райотдела милиции. Тогда решим вопрос.
8 апреля я снова предстал перед Сарычевым и положил ему на стол копию разрешения, мытищинский отказ и свое заявление. Он внимательно все прочел и сказал:
— Решим вопрос и сообщим вашему сыну.
— Можно надеяться на положительное решение? — спросил я.
— Решим, решим вопрос, — повторил Сарычев.
Из моего дневника:
<b>11 апреля 1969 г.</b>
…Жил я в «Минске». Почти все вечера проводил у ребят, отдыхал, что называется, душой и телом. Все у ребят хорошо (тьфу, тьфу!). Любят, счастливы, заботятся друг о друге. Натэлла приходит из института и — прыг в Алькины объятия. И — ну целоваться. Говорю: «Хватит вам!» А она: «Я же целый день его не видела…»
У них в комнате над тахтой висит небольшая картина: сидят какие-то пышно одетые китайцы, мандарины, что ли. Алька назвал ее: «Заседание совета гоминьдана в Филях». Я ему говорю: «Не начать ли тебе писать юмористические рассказы?..» Натэлла тут же подхватила: «Вот и я ему говорю то же самое». Право, стоит попытать свои силы.
Но прежде всего нужно Альке разделаться с дипломом. Тема, предложенная Жинкиным, кажется мне интересной: «Связь предложений в тексте». Нужно выявлять грамматическую связь, а также семантическую, искать закономерности. Алька проанализировал несколько текстов: Тургенева, Чехова, Аксенова. Интересно проследить изменения в динамике времени — за столетие… Литературы по этой тематике нет никакой, методики тоже. Надо обобщать и делать выводы самостоятельно.
<b>22 апреля 1969 г.</b>
Вчера отвез Лидку в больницу…
Пусто дома без Лидухи. Совершенно не могу без нее жить. Люблю мою милую женушку — главное чудо моей жизни. Сколько же нужно было прожить, чтобы убедиться, что в любви и заключается главное назначение человека. Лидка поняла это значительно раньше, чем я. Болезни, конечно, наложили известный отпечаток на ее характер, но — в главном, основном она все та же. Годы не берут мою любимую.
<b>24 апреля 1969 г.</b>
…Езжу к моей любимой маленькой женушке каждый день. Плохо работается (я начал переводить повесть Гусейна). Что-то вдруг неудержимо потянуло перечитать нашу с Лидой переписку военных лет. Начиная с Ханко. Читаю взахлеб. Жизнь снова, с начала разворачивается, страница за страницей. Все надо бросить к чертям, фантастику, переводы — надо писать Главную Книгу. Книгу о нашей любви. И посвятить ее моей Ли. Мне хочется снова, как в юности, так называть ее — Ли.
<b>24 мая 1969 г.</b>
Есть тут такой Зия Буниятов, Герой Советского Союза, доктор исторических наук. Недавно на совещании историков он выступил с шокирующей речью: хватит говорить о вхождении Азербайджана в Россию, ведь это неправда, царизм завоевал Кавказ и Закавказье, вот даже медаль была такая — «За покорение Кавказа». Что ж, совершенно правильно. Никакого вхождения не было, было покорение.
Но — как можно! Правда, говорите? Тем хуже для правды! И созвали партийное собрание в институте истории для проработки Буниятова и исключения из партии за идейные ошибки. Гневно осуждали. Со всей партийной страстью. Но вот попросил слова Буниятов. И что за громовую речь он произнес! В Азербайджане, говорил он, никогда не было такой коррупции, такого откровенного взяточничества, спекуляции, воровства, демагогии. Что это за руководитель Ахундов, допустивший такое? — говорил он. Мне больно, говорил он, что о моей республике идет такая недобрая слава по всей стране… Впечатление разорвавшейся бомбы. Не знаю, чем кончится «дело Буниятова». Он человек заслуженный, его нелегко будет сбросить, затоптать. Но ему не простят правды.
Казалось бы, все наладилось: Алику разрешена прописка в Перловке, диплом он защитил отлично, сдал госэкзамены — окончил университет.
Я уплатил паевой взнос в солнцевский кооператив (его еще не начали строить, но начнут же в обозримое время).
Из рано наступившей бакинской жары мы с Лидой прилетели в Москву.
Из комнаты на Пресненском валу я переселил Алика и Нату в Зюзино — снял однокомнатную квартирку, которую Сергей Цукасов снимал для Инны, пока не пробил для нее новое жилье.
Да, все как будто шло путем.
Однако закон несообразности, открытый мной, не дремал.
Шло распределение выпускников университета. На Алика пришла заявка из ВТИ — института, в котором работал Ионя. Туда он и получил официальное направление. Вместе с этой бумагой Алик отвез в ВТИ ходатайство, подписанное деканом факультета психологии МГУ, с просьбой отпустить его в группу эвристического программирования при факультете, в которой Алик работал лаборантом с февраля. Руководитель этой группы профессор Олег Тихомиров предложил ему место младшего научного сотрудника.
В ВТИ не возражали. Завкадрами Мария Владимировна вернула Алику путевку — иди, мил-человек, туда, куда тебя приглашают. Написал Алик заявление о приеме в группу на вакантную должность, декан факультета профессор Леонтьев начертал резолюцию в отдел кадров университета — просьбу оформить, — и дело, казалось бы, с концом.
Не тут-то было! Начальница отдела кадров Лысенко Клавдия Михайловна тянула с оформлением, требовала еще бумажек. Алик забегался. Тихомиров ходил с ним «в кадры», просил — но оформления все не было. Совет по кибернетике Академии наук СССР выдал Алику ходатайство, подписанное заместителем самого Берга. Ни черта! Лысенко заявила, что не имеет права принять Алика, потому что группа хоздоговорная, договор у нее на год, а Алик как молодой специалист обязан проработать три года. Разумеется, Лысенко прекрасно знала, что договор безусловно возобновляется каждый год и работа группы рассчитана на много лет (это было указано и в бумаге, подписанной деканом Леонтьевым), — но что из того? Формально договор на год, и все тут.
В конце концов, на исходе лета, Алик был принят на факультет психологии, в группу профессора Тихомирова. Но нервотрепка была изрядная.
