— Мили! — вскричала она, подбегая к ней с непритворной любовью, — что с тобой сделалось!

— Ничего моя радость! Особливо теперь, когда я добрела сюда!

— Но скажи, пожалуйста, что с твоей рукой?

— Право ничего! В меня выстрелил один господин, но, благодаря Богу, не убил. Я не имела к нему злобы и вполне убеждена, что с его стороны несправедливо и неприлично обходиться со мной таким образом, взяла и убежала.

— Пойдём ко мне, сию же минуту, — сказала Нина, поддерживая старую няню, и помогая ей подняться по ступенькам балкона, — какой стыд, какое варварство! Тихонько, Мили, не торопись! Как бесчеловечно! Я знала, что на этого человека нельзя положиться. Так это-то и есть хорошее место, которое он нашёл для тебя?

— Точно так, — сказал Томтит, бежавший в главе молодого поколения негров, с полотенцем, перекинутым через плечо, и с неочищенным ножом в руке, между тем, как Роза, старый Гондред и многие другие вошли на балкон.

— Ах, Господи! — сказала тётушка Роза, — только подумать об этом! Зачем это богатые-то люди отпускают своих негров ко всякой дряни в услужение?

— Ничего, — сказал старый Гондред, — это хорошо! Мили уж слишком зазналась; стала задирать свой нос через чур высоко. Удивляться тут нечему!

— Убирайся ты прочь, старая язва! — вскричала тётушка Роза. — Я ещё не знаю, кто выше твоего задирает свой нос.

Нина, отпустив многочисленную свиту, сопровождавшую её до крыльца и состоявшую преимущественно из мальчишек и слуг, начала внимательно осматривать рану своей старой подруги. Пуля, действительно, слегка скользнув по руке, произвела однако же глубокую поверхностную рану, которая приняла воспалительное свойство, вследствие солнечного зноя и утомления во время перехода. Сняв перевязку с головы Мили, она увидела множество кровяных проселков от сильных и жестоких ударов.

— Что это значит? — сказала Нина.

— Это удары, которые нанесены мне. Он был пьян, дитя моё, и не знал, что делал.

— Как жестоко, как бесчеловечно! — сказала Нина, — посмотрите, — продолжала она, обращаясь к тётушке Несбит, — вот что значит отпускать людей в услужение!

— Нина! Я, право, не знаю, что теперь делать, — печально сказала тётушка.

— Вы не знаете?! Ну, так я скажу, что надобно делать! Во-первых, нужно перевязать эти раны и успокоить больную, — сказала Нина, суетясь около Мили, приготовляя перевязки и в тоже время, позвонив в колокольчик, чтобы подали тёплой воды.

— Успокойся, Мили! Я всё сделаю; стоит только захотеть, и я могу быть славной нянюшкой, во всех отношениях.

— Да благословит вас небо, дитя моё; мне становятся легче от одной уверенности, что я воротилась домой!

— В другой раз ты не поспешишь бежать от нас, — сказала Нина, начиная омывать и перевязывать раны. — Теперь ты похожа на что-то; ты можешь лечь в моей комнате и отдохнуть.

— Благодарю вас, милое дитя моё; но лучше будет, если я пойду в свою комнату; там-то уж я буду совершенно как дома, — сказала Мили.

И Нина с обычною энергией проводила Мили, спустила шторы, уложила её в постель, покрыла шалью и, несколько раз пожелав ей уснуть и успокоиться, удалилась. С нетерпением ждала она минуты, когда Мили проснётся; до такой степени тревожило её положение больной и до такой степени она интересовалась узнать подробности её рассказа.

— Какое бесчеловечие! — сказала Нина, обращаясь к тётушке Несбит. — Мы должны подать жалобу на этих людей, принудить их дорого заплатить за подобный поступок.

— Ах, Нина! — возразила тётушка Несбит, — это будет стоить значительных издержек и бесполезной траты времени.

— Ничего, — сказала Нина. — Я сейчас же напишу Клэйтону Я знаю, что он возьмётся за это дело с тою же горячностью, как и я. Он знаком с нашими законами и знает их применение.

— Всё же, Нина, без издержек это не обойдётся, — плачевным голосом сказала тётушка Несбит, — я знаю по опыту, что одна беда влечёт за собой другую! Если Мили не воротится на место, я должна потерять плату за неё. А уж это одно стоит всех судебных издержек! На будущее время ей следует быть поосторожнее.

— Ах, тётенька! Неужели и после этого вы хотите, чтоб Мили воротилась на место?

— Конечно, хотя и очень жалею; уже и это обстоятельство я ставлю за большую потерю.

— Тётенька, вы говорите, как будто кроме потери своей, вы о чём больше не думаете. Вы совсем не обращаете внимания на те страдания, которые ожидают Мили впереди.

— Напрасно ты так полагаешь; я очень сожалею Мили, — сказала тётушка Несбит, — я ещё более буду сожалеть, если она долго прохворает. Согласись сама, при моём положении мне необходимо отдать куда-нибудь в люди женщину, которая для меня совершенно бесполезна.

— Да, я узнаю её в каждом её слове, — сказала Нина тоном негодования, выбежав из комнаты и тихонько заглянув в дверь Мили. — Кроме себя, она никого не видит, никого не слышит, ни о чём не думает; до других ей вовсе нет дела. Как жаль, что Мили принадлежит не мне.

После двух-трёх часов укрепляющего сна, Мили вышла из комнаты довольно бодрою. Крепкая физическая организация и жизненные силы, постоянно находившиеся в превосходном порядке, давали Мили возможность переносить более обыкновенного. Нина успокоилась, убедившись, что нанесённые побои и рана не будут иметь дурных последствий и что через несколько дней Мили совершенно поправится.

— Теперь Мили, — сказала Нина, — пожалуйста, расскажи мне, где ты была, и что за причина таких жестоких побоев?

— Вот видите ли, моя милочка, я поступила в дом мистера Баркера, человека добрейшего, как уверяли меня; и действительно он был добрейший человек во многих отношениях. Но дело в том, дитя моё, на свете есть люди, которые, так сказать, состоят из двух половин — из очень доброй и очень злой. К такому роду людей принадлежал и мистер Баркер. Нельзя сказать, чтобы он был пьяница, но уж если выпьет хоть безделицу, то сделается ужасно страшным и сердитым; в такие минуты на него ничем не угодишь. Жена у него была прехорошенькая, и сам он ничего бы, если б не рябины: они его безобразили, особливо в минуты бешенства! Сначала, знаете, всё шло хорошо, и я была чрезвычайно довольна. Но однажды он приехал домой такой сердитый, что никто ему не попадайся. В доме у него была другая женщина, с ребёнком, таким милашкой, что прелесть. Ребёнок этот играл обгорелой спичкой и нечаянно замарал одну из рубашек мистера Баркера, которые я гладила. Вдруг входит мистер Баркер, да как взбесится, как заревёт; просто, я вам скажу, волос стал дыбом! Я слыхала его крик, но такого, как при этом разе, не слышала! Он божился, что убьёт ребёнка, и думала, душа моя, что он это сделает. Малютка забежал за меня; я прикрыла его,— ведь, детское дело, чем он виноват? Вот знаете, мистер Баркер ещё больше взбеленился; напустился на меня, схватил кожаный ремень, и, что есть силы, начал бить меня по голове. Я думала уже, что он убьёт меня; едва только подбежала к двери, толкнула из неё ребёнка прямо на руки Анны, которая в туже минуту и убежала. После этого, он набросился на меня, как настоящий тигр; изо рта бьёт пена, ревёт и мечется! Я вывернулась наконец и убежала; но в этот момент он схватил ружьё и пустил в меня заряд. К счастью, пуля только скользнула по поверхности кожи. Благодарение Богу, что он не раздробил мне руку! Уж я же, надо вам сказать, перепугалась! Впрочем, я бы не решалась бежать, если б знала, что жизнь моя в том доме будет вне опасности. Я бежала, что было сил, пока не достигла леса, где встретила несколько свободных негров, которые приютили меня я дали возможность отдохнуть денька два. Оттуда-то уж я по вашему приказанию пустилась прямо домой.

— И прекрасно сделала, — сказала Нина. — Теперь, нужно сказать тебе Мили: я намерена подать на этого человека жалобу.

— Ах, ради Бога, мисс Нина, не делайте этого! У него жена такая милая женщина, и к тому же он, мне кажется, вовсе не знал, что делал.

— Нет, нет, Мили! Ты должна желать этого, потому что его заставят быть осторожнее с другими людьми.