И он рассказал историю, которая впечатлила бы большинство людей, но Левингру лишь улыбнулся.
– Вы напуганы, бедный друг мой. По части разного рода шантажистов у меня опыта побольше вашего, уж будьте покойны. Пусть он сначала покажет, что может. Пусть сходит в полицию…
– Какая полиция! – чуть не взвыл Хайнрих. – Что за чушь вы несете? Я же говорю, им не нужны доказательства, они сами наказывают…
– Тихо! – прикрикнул Жюль, потому что услышал в коридоре приближающиеся шаги дочери.
Девушка пришла сказать, что собирается в театр, но запнулась на полуслове, когда увидела совершенно белое лицо Хайнриха.
– Папа, – с укором в голосе произнесла она, – ты что, ругался с дядей Хайнрихом?
Она наклонилась к сидящему в кресле отцу, поцеловала его в лоб и нежно потянула за ухо. Толстяк обхватил ее за плечи обеими руками и весело рассмеялся.
– Нет, мы не ругались, моя дорогая. Хайнрих просто испугался одной сделки. Вот ведь не скажешь по нему, что он может быть таким мальчишкой, верно?
Через минуту она уже стояла у камина и, глядя в зеркало, умелыми движениями красила губы помадой. На секунду она прервалась, чтобы рассказать отцу новость.
– Пап, я сегодня у леди Атери познакомилась с таким приятным человеком. Мистер Гордон. Ты такого знаешь?
– Я знаю много мистеров Гордонов, – улыбнулся Жюль, а потом с некоторой тревогой в голосе спросил: – Он не приставал к тебе, дорогая?
Это ее рассмешило.
– Что ты, он почти такого же возраста, как ты. Он прекрасный артист и очень веселый человек.
Жюль проводил ее до двери и стоял на пороге, наблюдая, как она сбежала по ступенькам и прошла по мощеной дорожке через маленький садик к калитке. Когда ее «роллс» скрылся из виду, счастливый отец вернулся в свою гостиную, чтобы продолжить разговор о «Четверке благочестивых».
Валери присоединилась к веселой группе молодых людей примерно ее возраста. В ложе, где они заняли места, яблоку негде было упасть, к тому же в зале было очень душно, здесь разрешалось курить. Она даже немного обрадовалась, когда служитель театра легонько постучал ее по плечу и сделал знак выйти.
– Вас спрашивает какой-то джентльмен, мисс.
– Меня? – удивилась она и прошла в вестибюль, где увидела статного мужчину средних лет во фраке.
– Мистер Гордон! – воскликнула она. – А я и не знала, что вы тоже здесь!
Мужчина был необычно серьезен.
– У меня очень неприятные новости, мисс Левингру, – сказал он, и девушка побледнела.
– Надеюсь, не об отце?
– В некотором роде. Я боюсь, что он попал в беду.
Она нахмурилась.
– В беду? Какую еще беду?
– Я не могу с вами разговаривать здесь. Вы могли бы поехать со мной в полицейский участок?
Она воззрилась на него, не веря своим ушам.
– В полицейский участок?
Гордон подозвал стоящего в стороне служителя.
– Принесите плащ мисс Левингру, – приказал он.
Через несколько минут они вместе вышли из театра и сели в ожидавшую их машину.
Часы пробили двенадцать, когда мистер Левингру с трудом поднялся с кресла и потянулся, разминая затекшие члены. Хайнрих ушел часа три назад. И как раз вовремя, чтобы успеть на последний поезд на континент, куда он сбежал, не запасшись даже носовым платком. Не подозревая о его дезертирстве, мистер Левингру уже собрался отправиться наверх в спальню, как вдруг дом сотрясли громогласные удары в дверь.
– Посмотрите, кто это, – зло проворчал он, повернувшись к лакею, и стал ждать.
Когда дверь отварилась, он увидел коренастую фигуру полицейского инспектора.
– Левингру? – спросил блюститель закона.
Мистер Левингру вышел вперед.
– Это я, – сказал он.
Инспектор прошел в холл.
– Прошу вас пройти со мной в полицейский участок. – Это было произнесено грубовато-официальным тоном, и Левингру впервые в жизни почувствовал холодные объятия ужаса.
– В полицейский участок? Но зачем?
– Это я вам объясню на месте.
– Безобразие! – опомнился толстяк. – Я сначала позвоню своим адвокатам.
– Вы не хотите идти тихо?
Прозвучало это настолько угрожающе, что Жюль сразу же сделался послушным, как овца.
– Хорошо, инспектор, я пойду с вами. Но я думаю, что вы делаете очень большую ошибку, и…
Его за локоть вывели из холла, провели по ступеням и усадили в стоящую у дома машину.
Это было обычное такси. Шторки на окнах были опущены, к тому же, когда мистер Левингру оказался в салоне, выяснилось, что он здесь не единственный пассажир. На сиденьях лицом к нему уже сидели двое мужчин. Полицейский же занял место рядом с ним.
Куда ехала машина, он не мог определить. Прошло пять минут, десять… Полицейский участок наверняка должен быть где-то ближе. Он задал вопрос.
– Могу вас успокоить, – произнес спокойный голос. – Вы едете не в участок.
– Тогда куда же меня везут?
– Увидите, – загадочно ответил голос.
Прошел почти час, прежде чем автомобиль остановился у темного дома, и властный «инспектор» коротко приказал выходить. Дом казался заброшенным: коридор его был завален мусором и какой-то покрытой пылью старой рухлядью. Мистера Левингру провели по каменным ступеням в подвал, там открыли железную дверь и толкнули его внутрь.
Едва он вошел, на стене тускло загорелась электрическая лампочка и стало видно, что представляло собой это помещение: небольшая комната с бетонными стенами, кровать, в дальнем конце – приоткрытая дверь, как ему сказали, в уборную. Но не это больше всего испугало мистера Левингру. Сердце его сжалось от ужаса, когда он увидел, что двое мужчин, которые привели его сюда, были в масках. Давешнего инспектора рядом с ними не было, и Жюль, как ни старался, не мог вспомнить, как он выглядел.
– Вы останетесь здесь, и будете вести себя тихо. Не думайте, что вас кто-то хватится.
– Но… моя дочь! – в страхе пробормотал Левингру.
– Ваша дочь? Ваша дочь завтра утром отправляется с неким мистером Гордоном в Аргентину… Как дочери других людей.
Левингру остолбенел, потом сделал один шаг вперед и как подкошенный рухнул без чувств на бетонный пол.
Прошло шестнадцать дней, шестнадцать дней сплошного кошмара для наполовину обезумевшего человека, который, истошно крича, метался по своей камере, пока не падал, обессилев и чуть дыша, на кровать. И каждое утро к нему приходил человек в маске, чтобы поведать о том, какая судьба ждет его дочь, чтобы подробно описать заведение в Антофагасте[61], уготованное для Валери Левингру, чтобы показать фотографии владельца этого заведения… самого грязного из городских борделей.
– Чудовища! Чудовища! – кричал Левингру, бросаясь к двери, но его ловили и бросали обратно в камеру на кровать.
Потом, это было на восемнадцатое утро, трое мужчин в масках вошли в его камеру и сообщили, что его дочь приступила к выполнению обязанностей танцовщицы…
Жюль Левингру всю ночь пролежал в углу камеры, сжавшись в комок и дрожа всем телом. Они пришли к нему рано утром и сделали подкожный укол. Проснувшись, он подумал, что все еще видит сон, потому что находился у себя дома в гостиной. Под покровом ночи сюда его принесли трое в масках.
Неожиданно в комнату вошел лакей и тут же выронил из рук поднос.
– Господи, откуда вы взялись, сэр? – пролепетал он.
Левингру не мог говорить, он лишь покачал головой.
– А мы думали, вы в Германии, сэр.
Потом, прочистив сухое горло, Жюль прохрипел:
– Что известно… о мисс Валери?
– Мисс Валери, сэр? – этот вопрос, похоже, еще больше озадачил лакея. – Она наверху, сэр. Должно быть, спит. Она немного беспокоилась в тот вечер, когда вернулась домой и не застала вас. Но потом, когда получила письмо, в котором вы сообщали, что вам срочно понадобилось ехать за границу, разумеется, успокоилась.
Лакей с нескрываемым удивлением продолжал осматривать хозяина. Что-то было не так. Жюль неуверенно поднялся на ноги и подошел к зеркалу. Его волосы и отросшая борода были совершенно седыми.
