– Март, апрель, как-то так, – усмехнулся Том. – Ты вообще разобрался с ним?

– Можно сказать и так.

– Слушай, ты меня заебал, – рассмеялся Кирк. – Давай рассказывай.

Коротко поведав об отказе рядом с заметно навострившим уши Домиником, Мэттью стряхнул пепел и откинулся на спинку.

– Он же просто так не сдастся, – продолжал Кирк.

– Я приготовлю медаль за первое место на конкурсе самых очевидных реплик…

– Так что я бы не стал расслабляться.

– Шоколадную.

– Ты будешь расслабляться, когда перестанешь трахать себе мозги этой давней ерундой, – Том так резко опускал на землю, что было приятно слушать его, сколько бы он не матерился как сапожник.

– У меня есть и другие заботы, – и прежде, чем Кирк мог добавить что-либо, Мэттью спросил: – С концерном всё уладилось?

– Я бы послал тебя с твоей супер-способностью переводить тему, но эта история слишком забавная, чтобы о ней умолчать.

Через пару минут, Доминик оставил ноутбук на журнальном столике и куда-то ушёл. Мэттью случайно взглянул на открытый диалог и пожалел, что не снял очки, ведь беседа с названием «бордель имени мистера Беллами» как минимум вызывала интерес.

Вернулся Ховард уже с ежедневником, который забыл на подоконнике.

– Ты меня слушаешь, приём?

– Продолжай.

Наверняка будет сдавать «стратегически важную» информацию. Доминик случайно скинул на пол свой телефон, который лежал на столике, подключённый к ноутбуку, и принялся его поднимать. Доминик всё ещё был ближе всех к мистеру Беллами, так что ему было чем поделиться с остальными. Пусть и не конкретными подробностями.

– Дева Мария и все её шлюхи, так ты там не один, – присвистнул Кирк. Ответом ему было осторожное молчание. – Ладно, потом расскажешь, – Кирк притих, видимо, пытаясь не удивляться, но ему это не удалось: – Отец мой всадник апокалипсиса и мать преисподняя! Сколько ты уже не трахался? Четыре года?

– Кирк, – протянул Беллами, снова привлекая к себе взгляд, который никогда не понимал в исполнении Ховарда. Но в тот миг, кажется, наконец понял.

– Ещё скажи мне, что ты на работе.

«Торт готов», одними губами проговорил Доминик и усмехнулся. Так привлекательно усмехнулся.

– Всё, у меня дела.

– Ну, куда?

– Давай, позвоню тебе завтра.

– Потрахайся там и за меня тоже, – хмыкнули в ответ.

– Обязательно, – ядовито проговорил Беллами, совершенно позабыв, какую силу имеют обычные слова.

*

Мэттью рассчитывал, что чем больше времени они проведут бок обок, тем проще будет дальше. Что неприличные случаи прошлого отлягут, что всё встанет на «путь праведный». Наверное, это была самая худшая надежда, хоть и вполне логичная. С тех пор, как он дал Кирку шутливое обещание, в нём самом начали созревать сомнения в себе. Доминик не облегчал задачу, лез под руки, ложился рядом и прижимался так близко, когда Беллами читал в постели. Мэттью всё отправлял его на диван, но к четвергу разленился, и Доминик весь вечер даже не покидал его постель, то играя с Пусиандром, то читая тоже, то делая какие-то наброски.

Ему было удобно ходить в шортах, он не совершал ничего неправильного, но этим усугублял ситуацию ещё больше. Мистер Беллами не находил утешения в работе, а после неё, у себя же дома, ввязывался в борьбу с собой. Он не мог думать об остальных, пока его съедали заживо его же мысли. Доминик занимался своими делами, кому-то звонил, даже искал работу. Конечно же, он не мог ничего решить, пока не условия его работы в школе не были ясны, ведь она оставалась основной. Так или иначе, мистеру Беллами начинало казаться, что в Доминике сосредоточены все проблемы мира, и в этом ему было тяжело себя переубедить.

Доминик, в отличие от него самого, казалось, прекрасно понимал что происходит и продолжал танцевать третий вечер кряду. Только теперь уже рядом с Беллами, который переместился в спальню, чтобы дописать лекцию. Его отчего-то в любом случае не устраивал результат, и он не ленился переписать мысль целыми абзацами, совсем забывая о том, что ворд он открыл вовсе не для этого.

В конечном счёте, он прибегнул к последнему средству спасения – включил свой избранный плейлист и закурил. Доминик понятливо вынес клетку из спальни, но после вернулся, чтобы снова лечь в постель с книгой в руке.

Как же я скучал по тебе, Гаан.

Но необычное ощущение паранойи лишь усилилось. С наступлением сумерек Доминик отложил, судя по шороху за спиной, книгу, просто улёгся поперёк постели и вскоре задремал. Как и когда Мэттью притащил его из кафе; и о, как же он был пьян.

«Я так хочу вас», услужило эхо в голове.

Они оба запутались, причём куда сильнее, чем ему казалось. Он тут же обвинил себя в том, что отказывался это понимать так долго – нужно было прервать всё с самого начала, не идти на встречу, не обманывать себя. Он просто представлял всё не так и не тем, потому что не смог смотреть правде в глаза – это ему было неприятно. Она рушила все его понятия о себе, таким, каким он был уже пять лет. И ведь немалый срок.

Он здесь только потому, что я этого хочу.

Знакомый мотив лишь вызывал воспоминания о том, как было когда-то хорошо, когда ему было плевать на чувства других людей, лишь бы было что пить. Прошлое было грязной дырой, и именно Доминик заставлял его проявлять себя с тех сторон, которые он изо всех сил пытался скрыть.

Позади зевнули, а после сели, потягиваясь. Доминик внимательно, с долей беспокойства глянул в глаза. В конце концов, он подошёл совсем близко, сжимая пальцами напряжённые плечи Беллами.

– Вы сам не свой второй день, – вкрадчиво сказал он, наполовину вопрошая, надеясь, что Беллами раскроет причину. Но он не хотел. Вместо этого он пытался не млеть от осторожно сжимающих его спину горячих и сухих рук.

– Это пройдёт.

– У вас совсем костяная спина, – сказал затем Доминик, намекая на то, что, положив руки на его плечи, можно было пересчитать все до одной косточки. Ворох мурашек рассыпался где-то в районе поясницы, и Мэттью похрустел шеей.

– Спасибо.

То ли по его тону, то ли по застывшей маске лица Доминик понял – лучше оставить его. Он лишь провёл напоследок рукой по его плечам, а после ушёл, но ненадолго; Мэттью не спал, когда он прокрался обратно и осторожно улёгся к нему на спину.

Даже его запах, его горячий торс, его щекочущие кожу волосы провоцировали в душе переворот. Мистер Беллами ужаснулся, когда вдруг понял, как долго он отрицал самого себя.

Это отрицание его и вымотало, и, проснувшись утром пятницы, он понял, что лежит в холодной постели, что ничего так и не случилось и паника его была бесплодна, что выходной и что уже далеко не утро.

Он не знал, чем занять себя, но через пару часов решил, что самое время было испробовать недавно найденный рецепт. Входящий звонок совершенно сбил его с толку, потому как он снова о чём-то напряжённо раздумывал за кухонным столом.

– Мистер Беллами, – Доминик прочистил горло. – Эдвард сегодня уезжает.

– И?

– Хочет, чтобы вы его отправили, – в трубку усмехнулись. – Но сказал, что только попрощаться.