– Мам, – промычал Доминик себе под нос, падая на софу. Взгляд снова зацепился за её портрет рядом с телевизором на полке. Высветленные волосы и такой же длинный нос с горбинкой. Его на самом деле начинало мучить нечто отдалённо напоминающее совесть, когда он думал о том, что Рождество проведёт со своим другом и преподавателем в Лондоне, а Новый Год – выслушивая жалобы пьяного Харрисона, потому как денег на билет уже не останется. Он с нетерпением ждал, когда же сможет пойти в школу, так ему хоть не пришлось бы влачить своё жалкое существование на почти полном безденежье. Но мама всегда выносила всё молча, и потому оставалось только вздыхать и судорожно перебирать варианты.

Она всегда была рада пожертвовать ради него чем угодно, даже отношениями с собственным мужем. Хотя об этом ни мать, ни сын старались не вспоминать.

Этот самый сын покрутил телефон в руке, постучав трубкой по губам в нервном жесте, и только собрался набрать нужный номер, как на мобильный пришло сообщение: «Еду с выпивкой. Жди и не кури».

Чертыхаясь, Доминик лениво поднялся с софы, чтобы натянуть на ноги джинсы и запихнуть сигареты в карман. Он-то собирался перекурить пару раз, пока Эдвард не начал дымить на его же крыльце. Крис снова был у Келли, Доминик уже привык к его кочевому образу жизни (правда, кочевал он меж двух мест, но для него и его феноменальной лени и это было тяжело).

Спустя полчаса напряжённого мыслительного процесса и разговоров со скучающей Мэри, Доминик не был в настроении веселиться – его всё ещё одолевали мысли о том, как помочь матери. У той, как и прежде, навалом было мелких проблем, которые решить можно было очень легко, но ей и этой малости хватало, чтобы донельзя расстроиться. После очередных пожеланий успешной сдачи всех экзаменов и наличия свободного времени, за которое он мог бы навестить её, она со счастливым вздохом и ещё одной похвалой положила трубку.

Эдвард ввалился будто к себе домой, прижимая к груди какой-то диск и бутылку с чем-то спиртным, вероятно, игристым вином, и возжелал чего-нибудь на закуску. По нему было видно, что он начал не полчаса и даже не час назад, потому был весел и улыбался с довольством, присущим только накатившим пару стопок людям.

Ховард лишь поразился его беззаботности, прекрасно зная лучше самого Эда, сколько тому нужно было сдать за декабрь.

– Мы будем танцевать, – сказал тот, плюхнувшись на шаткий стул на кухне, пока Доминик нарезал батон.

– Ты обо всём позаботился, я смотрю, – он кивнул на диск, раскладывая масло и сыр по столу.

– Уж прости, – не теряя времени даром, Харрисон взял предложенный ему штопор и принялся за бутылку, – но сегодня я собираюсь просвещать тебя!

– Это каким же образом, – фыркнул Доминик, сосредотачиваясь на нарезании ингредиентов – он терпеть не мог косые бутерброды.

– Этот диск мне когда-то давал мистер Беллами…

– Можешь не заканчивать.

Специально перевернув коробочку обратной стороной, чтобы Доминик мог просмотреть список композиций, Эдвард улыбнулся.

– Раз уж я собрался забивать на это дело, хотя да, на что вообще было надеяться, – он поднялся, отправляясь на поиски какой-либо посуды, из которой можно было бы выпить, сохраняя хоть какие-нибудь приличия, – я ведь знаю его столько лет, ужас, в общем… о чём… да.

Он нашёл пару старых кружек и принялся разливать приятно пахнувший чем-то терпким алкоголь. Диск, который разглядывал Ховард, сплошь состоял из композиций одного исполнителя, с редким исключением на ремиксы менее известных песен. Эдвард продолжал болтать, но вдруг заключил:

– И начать следует с этого!

Доминик принял старую кружку Криса с красной потёртой надписью бренда какого-то кофе из его рук и, неловко чокнувшись, выпил содержимое залпом, ощущая приятно оседающее послевкусие вина, которое, как явление, не очень-то любил.

– Верну ему. Он помнит, он всё помнит, – улыбнулся Эдвард, подхватывая один из уже готовых бутербродов и получая за это лёгкий укоризненный шлепок по руке от Доминика. – Я знаю, что достал тебя. Поэтому мы будем танцевать.

Харрисон исчез в дверном проёме, что-то развернул, судя по звукам, в небольшой гостиной, вызывая у Доминика, укладывающего бутерброды на тарелку, обречённый вздох, и вскоре из темноты раздался ненавязчивый электронный бит. Судя по простому звучанию, песня была из самых ранних, но Ховарда не особенно интересовало творчество культовых исполнителей, пока он не чувствовал, что под песни можно танцевать.

Спустя половину бутылки, конечно, он смог бы танцевать под что угодно, и потому Эдвард воспользовался случаем, подхватывая Доминика за руки и выводя на потёртый ковёр. Одним щелчком пульта он задал ритм всему происходящему далее, и Ховарду спустя пару минут не казались скучными те же песни, под которые начиналась небольшая, домашняя попойка. Таких у них было за пять лет знакомства не счесть, но чем-то в этот вечер Харрисон подкупал – то ли своей уверенностью в том, что тому вечеру было суждено что-то изменить в его сознании, то ли не исчезавшей из его движений лёгкостью.

Доминик был активной личностью в любых вопросах, легко внедрялся в любые группы, любил выводить людей из заблуждения, в общем, наслаждался возможностью проявить инициативу в любом вопросе, но в танце совершенно менялся местами с Эдвардом, в этом плане бестолковым. Эдвард вёл. Доминик чувствовал себя году в восемьдесят седьмом. Он даже попытался прикинуть, сколько лет было мистеру Беллами в то время, и не смог – его тело уже сопротивлялось любым попыткам контроля, несмотря на совсем небольшое количество выпитого.

– Но мне всё недостаточно, никак не получить сполна! – профальшивили оба, обнимаясь в танце, и рассмеялись, не прекращая двигаться под заурядный бит.

– Курить? – предложил Доминик, получив по-девичьи радостный поцелуй в щёку.

– Да! Вечеринка только начинается, – рассмеялись в ответ, пошатнувшись в сторону выхода.

*

И всё-таки вечеру было суждено закончиться утром, и не самым радостным из всех возможных вариантов. В задымлённой гостиной (благо, дым был лишь сигаретным, и ничего более они не смогли вытворить пьяными руками), лёжа на полу, студенты встречали рассвет под последние отзвуки неизвестно как вклинившейся в момент, тихой песни.

– Притворяйся дураком, играй грязно – мне нравится это, – бормотал Эдвард слова. Кажется, за прошедшие полгода он успел разучить всю дискографию наизусть.

Доминик не понимал до конца, что произошло, но Эдвард каким-то невероятным способом лишь усилил в нём чувство душевной тревоги, когда как сам был абсолютно спокоен, погрузившись в своего рода аморфное состояние. Доминику казалось, что Харрисон сыграл роль донора, накачав его сполна ненужными эмоциями, и тем вызвал ответную реакцию.

– Нет, – сказал Ховард, потянувшись, чтобы с досадой обнаружить отсутствие в пачке сигарет.

– Что, нет? – прошептал Эдвард.

– Диск остаётся у меня.

____________________________________________________________________________

[*] Если у вас есть какие-то проблемы…

[**] Найдётся. Особенно касательно моего лучшего друга. Но, думаю, в этой ситуации помочь себе сможем только мы сами. В любом случае, спасибо за беспокойство.

[***] Пожалуйста. Надеюсь, вы удачно выкрутитесь, мой способный студент.