Послушно отодвинув стул, Мэттью сел, спрятав лицо в ладони и сгорбившись впервые за целую вечность.

– Ну-ка, кодекс лектора, – рядом мягко посмеялись, тёплая рука легла между лопаток на пару секунд.

– Я хотел вас так сильно, что целый год готовил гребаный побег, чтобы избежать ненужного стыда, – выдал Беллами за пару секунд, распрямляя плечи и сжимая губы в упрямую полоску. – А теперь и сам…

– Пытаешься доказать мне, что ты ужасен? Я ужасен, – он ткнул пальцем себе в грудь, не отводя честного взгляда. – Я знал.

– Господи, – Мэттью снова начал судорожно тереть рукой лицо. Впервые за годы он чувствовал себя таким слабым.

– Посмотри на меня.

– Я переспал со студентом, Джейми. Я, блять, переспал со своим студентом, – он сжал зубы, сведя на переносице брови и закрыв глаза.

– Посмотри на меня, – повторил спокойно Крамп. Мэттью не имел права, после всего, что чувствовал, не подчиниться. Он открыл глаза, пытаясь сделать вдох поглубже. Джейми смотрел прямо в душу. – Ты что-нибудь чувствуешь? – он положил тёплую ладонь на плечо, приблизив лицо так, что Мэттью мог различить малейшие оттенки его серых глаз. В душе что-то перевернулось.

– Стыд.

– Всё в прошлом, – вздохнул Джейми, вроде бы даже с облегчением, и отвёл взгляд. – Если ты считаешь меня святым, то крупно ошибаешься. Я думал об этом.

Мэттью вздохнул.

– Вы жалели о том, что ничего… не было? – он прикусил язык, в буквальном смысле, за то, что не удержал вопрос от такого редкого волнения.

– Да. Но ещё лучше я знал, что мы бы не выдержали этого. Друзья и любовники – разные вещи; ты не любишь к себе хозяйственного отношения, я не люблю – мы просто не созданы быть ими друг для друга. Я не хотел тебя терять. Я хотел поговорить, – Джейми то и дело прерывался, взвешивая мысли, которые хотелось как можно чётче облечь в слова. Мэттью понял, что буквально прожигает в нём дыры взглядом, поэтому спешно отвёл глаза, замерев с прямой спиной и затаив дыхание. – Но ты знаешь, – он посмеялся, – ты такой…

– Идиот.

– Осторожный. Как Фенси, – его кошка, – вы с ней – одна сатана.

– Она ещё жива?

– Да, шерсть лезет, но скачет как обычно. Скоро ведь весна, – улыбка не сходила с лица Джейми. – Мэттью, – сказал он ласково. – Если бы я только мог быть уверен, что это не мои домыслы, мы бы разобрались в этом уже давно.

– То есть то, что я переспал со своим студентом, вас не смущает.

– Хватит, говорю, – Крамп шутливо дёрнул его за рукав. – Не надо возвышений. Мы теперь на равных.

Нет, ты ведь не спал со мной. Я вот переспал с ним.

– Помоги мне, Джейми, умоляю, – позорно прошептал Беллами. Не время было для сарказма.

И он начал говорить. Выслушав короткий, сбивчивый рассказа, Джейми покачал головой, пробуя на вкус остывший кофе.

– Он – не источник вселенского зла, Мэттью. Он молодой человек, со своими намерениями и способами. Он, тем более, не копилка твоих прегрешений, мой драгоценный.

– Я боюсь снова стать тем, кем был всего пять лет назад.

– Ничто не остаётся прежним. Тебя на это навело моё неодобрение? Я просто хотел уберечь тебя от проблем, – Джейми протянул руку и крепко сжал холодные пальцы Мэттью.

– Это неправильно, – процедил он. Ненависть к самому себе, сглаженная монашеским образом жизни, накрыла хуже прежнего.

– Он хочет увлекаться тобой? Позволь ему увлечься. Это его выбор, не твой. Ему не понравится твоё эго – пусть уходит, – пожал плечами Джейми.

Мэттью закусил губу.

– К тому же, ты – взрослый человек. Дело не в нём; дело в тебе, – Мэттью нахмурился, ожидая продолжения. Ему тяжело было отказаться от собственной точки зрения, которой он придерживался так долго. – Тебе уже не двадцать, Мэттью, – вздохнул Крамп, – и ты абсолютно точно понимаешь, что ты делаешь. Хочешь сказать, начнёшь шляться по клубам и трахаться с любым живым существом? – спросил Крамп, умилительно изогнув брови, несмотря на иронию своих слов; он часто говорил, что в волнительном состоянии Беллами невозможно очарователен.

– Я эгоист хренов.

– Сколько можно быть одному?

В груди что-то дёрнулось и резко отпустило. Мэттью посмотрел на Джейми ещё раз, отвёл взгляд, снова посмотрел. Ничего. Только безграничная привязанность, восхищение, благодарность.

И никакой тянущей похоти.

– Ты – хороший человек, – сказал Джейми, позволяя Мэттью устроить обе руки в его руках. Они улыбались друг другу, молчали и вдыхали аромат крепкого, остывшего немецкого кофе, пока Джейми не выдержал. – Расскажи мне лучше о нём.

Красноречивый взгляд Джейми вытянул из Беллами то ли вздох, то ли тихий стон.

– И о том, что ты делал без меня целых пять лет. С самого начала.

Конец второго акта.

_______________________________________________________________________________

[*] – Увидимся.

– До скорого, Доминик.

[**] – Трахни меня, Мэттью.

– Я выебу тебя. Бесстыдная шлюшка, Доминик.

[***] – Блять.

========== Акт третий. О постановке целей ==========

Мерзкие холодные капли то и дело попадали в глаза, но это не мешало ему продолжать свой бесцельный путь. Особенно неприятен был ветер, но и он, раздувая отросшие волосы, не выдувал из головы ненужные мысли. Достигнув того, к чему Доминик шёл, казалось, целую вечность, вешаясь на шею как малолетка и не уставая капризно болтать ногами в случае чего (что ему прощали раз за разом, снова порождая в нём вопрос «почему?»), он разочаровался в своей цели.

Частое происшествие в его жизни. Когда-то он так сильно хотел поехать в Германию с совершеннолетними друзьями, что оказавшись под каким-то магазином с парой бутылок пива в руках и абсолютно без денег, понял – всё это можно было предсказать заранее, избежав ссор с и так нервной мамой и увеличив недостаток денег в семье. Одно лишь утешало – опыт учил многому. Опыт научил работать, следить за словами, делать финальный рывок из последних сил.

Только в этот раз одолевал вопрос: и что теперь?

Доминик остановился у перекладин, ограждающих вымощенную камнем дорогу вдоль набережной, вытащил из пачки в кармане сигарету, неспешно закурил. На ум пришла давнишняя фраза, которую он вычитал в каком-то старом интервью Тимберлейка.

Поцелуй должен исходить от сердца, не от губ.

Думал ли он так же? Этот невероятный мужчина. Такой странный, иногда абсолютно растерянный, как ребёнок, но мастерски скрывающий это за важным выражением лица; готовый помочь и эгоистичный до боли в то же самое время; замечающий мелочи и упускающий главное.

– Боже, – выдохнул Доминик, когда ко всему прочему тело добавило своих воспоминаний. Его пальцы, бёдра, губы. Дымок скрутился в небольшое кольцо и растворился в прохладном воздухе февраля; по рукам рассыпались мурашки.

Мириады способов достичь желаемого ослепляли его, и только достигнув цели, он видел всё со стороны. Даже проведя всё время лицом в постель, Доминик с дрожью вспоминал, как мягкие ладони водили по спине, не подчиняясь ему самому, как слетали с губ пошлости на всех языках, которые он только знал, как бёдра сходили с ума отдельно от ума. Его тело говорило за него – ему было настолько же хорошо.