— Ну уж не от большой любви к Джону Уотсону, — сухо заметил Лестрейд.

— Так вот как ты думаешь, — негромко рассмеялся Шерлок.

Лестрейд посмотрел на экран: теперь Джон разговаривал с Мэри, улыбался, а в глазах поблескивали слезы.

— Кто я? Разве я не Шерлок Холмс? — спросил мужчина, и Грег снова перевел на него взгляд.

— Что?

— А тебе когда-нибудь приходило в твою нелепую бестолковую голову, что я не хочу больше запускать эти дурацкие фейерверки, Грегори? Неужели ты думаешь, я не в курсе, что именно обо мне думает руководство? Они считают, я гожусь только для одного: нужно немного взбодриться? швырнуть кусок чего-нибудь этакого изголодавшейся публике? шоу Грэма Нортона на этой неделе несколько скучноваты? Тогда нам нужен Шерлок Холмс, который несомненно сотрет в порошок всех и вся, что ему не предложи, и всё на потеху зрителю. Когда ВВС начинают обвинять в излишнем занудстве и заумности, они звонят мне. Вот, пожалуйста, Шерлок Холмс. Он наглядно продемонстрирует, что нам не безразличны и простые люди с их простыми радостями. И мы уверены, им хватит сил выдержать все эти его безжалостные обличительные тирады.

— Так вот как ты это видишь…

— Именно, Лестрейд. Я говорю людям то, что им нужно услышать, но они этого не желают признавать. И они никогда к этому не прислушиваются. Это бессмысленно и скучно.

— Вот как — тебе стало скучно, и ты завязал?

— Не вижу смысла продолжать, — холодно проговорил Шерлок. — Как ты и сказал, рестораны и без нас активно закрываются.

Лестрейд ударил кулаком по столу. — Боже, Шерлок! не все рестораны закрываются. И не все управляющие тебе сопротивляются. Джон Уотсон, например.

— Но он хотел бы, — возразил Шерлок, — Я приехал, чтобы уничтожить его детство.

— Да, но он верил тебе. И посмотри, как подло ты с ним обошелся в конце.

Лестрейд схватил пульт и ускорил изображение. Картинки мелькали, люди заходили в ресторан, рассаживались. Мэри принимала заказы, Молли и Арти двигались, как детали одного слаженного механизма, смеялись, когда Арти налетел на Молли с противнем пиццы в руках и испачкал ее жакет. Лестрейд помнил, как все было на самом деле: сначала она едва не расплакалась, а потом, когда Арти от ужаса все слова позабыл, девушка расхохоталась, и всё снова вошло в норму.

Грэг запомнил, как выбивались пряди волос из туго затянутого хвостика, как она помогала Арти собирать с пола куски пиццы, как они то и дело хихикали… Все эти воспоминания прочно и навсегда засели у него в голове.

Лестрейд включил обычную скорость и бросил пульт Шерлоку на колени.

— Вот, посмотри и попробуй потом сказать, что всё это не имеет значения.

Лестрейд вышел из комнаты. На экране застыл кадр с крупным планом лица Джона. Он знал, какое у Джона было лицо в тот момент.

Он не знал, что будет на экране дальше, но знал, что Шерлок никогда ему не скажет. Но для Лестрейда это не имело никакого значения.

***

[Необработанный кадр: полный людей и шума зал «Империи». Джон стоит у барной стойки, наблюдая за всем с улыбкой на лице. Лестрейд за кадром берет у него интервью.]

Лестрейд: Так что ты думаешь на самом деле?

Джон: На самом деле?

[Он оглядывает весь зал.]

Джон (продолжая): Это потрясающе. Я серьезно говорю. Все, с чем я вырос, вы оставили, только обновив — причем самые лучшие части. Конечно, так зал еще не выглядел, но когда я был маленьким, проводил здесь очень много времени. Обычно я сидел за своим маленьким столом на кухне, делал уроки или же наблюдал, как готовит дедушка. Это — самые лучшие воспоминания об «Империи» до его смерти. Я наблюдал за ним среди всего этого блеска сверкающих башен нержавеющей стали, подносов, белых курток и колпаков, и постоянно слушал шипение пара, ощущал жар от духовок. Я смотрел и думал: о Боже, я хочу готовить рядом с ним, когда вырасту.Понимаете, я ни разу не задумывался, что он может умереть. Я просто думал, что буду становиться все старше и старше, а потом вступлю в ряды его поваров.

Лестрейд: Когда он умер?

Джон: Мне было десять. Знаете, он постоянно работал, шесть раз в неделю, но даже когда ресторан закрывался, он все еще оставался там, потому что любил бывать в тишине. У него всегда было куча работы, но он никогда не возражал против наших визитов. Я вот приходил, если в школе занятий не было. Порой дедушка приглашал готовить вместе с ним, и это были лучшие дни в моей жизни.

[Джон замолкает на мгновение и отворачивается; когда он снова показывает лицо, глаза у него влажные, но на губах все равно играет улыбка.]

Джон (продолжая): Рецепт плова, который был на ланч, принадлежал дедушке. Он научил меня готовить его за неделю до смерти. Плов был в меню ресторана всю его жизнь, но папа убрал этот рецепт из меню почти сразу, сказав, что оставлять его — в тягость. Шерлок же попросил вернуть плов в меню.

Лестрейд: О, я попробовал немного, вкус отличный.

Джон: Спасибо.

[Джон прикусывает губу; возникает краткосрочная пауза.]

Джон (продолжая): как говорила моя сестра Гарри, мы должны были сделать это еще десять лет назад, но я отказывался прислушиваться к ее словам. Думаю, все мы порой не можем прислушиваться к своим домашним. Иногда необходимо услышать то же самое от кого-то другого, и только потом получится увидеть, как обстоят дела на самом деле.

Лестрейд: Да, это один их способов прояснить ситуацию. То есть ты был рад, что Шерлок приехал?

Джон: Рад?

[Он будто задумывается об этом.]

Джон (продолжая): Да. Но и нет тоже. Я имею в виду, что это не та «Империя», которую я знал будучи ребенком. Но также это и не страна, которую я знал будучи ребенком. Как говорится, однажды вырастаешь из детских взглядов на мир, но я, похоже, так и не перестал думать об «Империи», как о моей собственной тихой гавани. Так что я продолжал наведываться на кухню, ожидая увидеть дедушку у плиты или отца, сидящего в офисе менеджера. Но они умерли, и тогда я уехал прочь. Надо признать, что мир сильно изменился, пока я из кожи вон лез, чтобы его защитить, чтобы позаботиться о наследии, оставленном для меня дедушкой. Быть может поэтому иногда мы цепляемся за то, от чего следует отказаться.

Лестрейд: Ты про интерьер «Империи»?

Джон: Да, но не только. «Империя» никогда не претендовала на какие-то космические масштабы, это всегда был просто ресторан. Поймите меня правильно, я не собираюсь вести важную речь, я всего лишь простой парень, что, черт возьми, я могу знать? Порой перемены несут боль, но и пользу тоже. На самом деле поразительно, как человек запросто может приспособиться к новой жизни. Взгляните на Мэри — она уже привыкла к новому залу и даже не скажешь, что так не было всегда. А Арти? Он ведь готовит так, как будто делал это всю жизнь. Да взять хоть меня — после трехдневного возвращения домой найти того, кто меня ждет, а сейчас…

[Джон замолкает.]

Лестрейд: Сейчас?

Джон: Его здесь нет, да?

Лестрейд: Вызвали в студию.

Джон: Он не… Все в порядке?

Лестрейд: Я уверен, что да.

Джон: Ладно. Просто хотелось бы поговорить с ним, вот и все.

Лестрейд: Ты же знаешь, что он увидит отснятый материал.

Джон: Ага, и еще пол страны в придачу!

Лестрейд: Вот что я тебе скажу. Я могу дать тебе возможность оставить ему послание. Запись использоваться не будет, я смотреть тоже не намерен.

Джон: Да… Да, было бы неплохо, спасибо.

[Смена плана: квартира Гарри наверху. Камера направлена на диван, доносится шум и неясное бормотание, будто кто-то долго возится с камерой, настраивая фокус и подготавливаясь к съемке. А затем фигура появляется в поле зрения камеры — не Джон.]

Гарри: Привет, Шерлок. Прости, я знаю, ты рассчитывал увидеть Джона, но там внизу небольшая заварушка. Арти уронил тарелок десять с десертами, так что ему пришлось заново взяться за Итонский мусс, а Джону — бежать за взбитыми сливками. Так как Лестрейду хотелось вернуться домой без пробок, я заверила его, что сама скажу тебе пару слов. На камеру, разумеется. Ты, видите ли, слишком большой придурок, чтобы посетить нас лично.