Прошлой ночью Гарри сказала:

- Приходи завтра, как проснешься. В любое время. Тебе пойдет на пользу снова увидеть это место.

- Да, возможно, – ответил Джон, осознавая, что совершенно этого не хочет. Запирая дверь маленького дома, населенного призраками прошлого, он знал, что все равно пойдет, в том и была проблема жизни в Брикли - «Империя» притягивала как магнит.

Ресторан был средоточием жизни, так же, как когда Джону было пять лет и когда его дедушка правил кухней, твердо сжимая в руках деревянную ложку, словно скипетр.

Джеймса Ватсона не было на кухне «Империи» вот уже почти тридцать лет. Джон не заходил сюда с того самого лета перед поступлением в университет, в двадцать лет. Но когда он думал об «Империи», он не помнил самой кухни, где провел больше часов, моя посуду и нарезая овощи, чем дети тратят на видеоигры или выполнение домашних заданий. Он запомнил кухню такой, какой она была при дедушке – сияющей в дымке воспоминаний детства. Джон осознавал, насколько там все изменилось за тридцать лет: кухонная техника вышла из строя, плиты проржавели, посуда побилась. Ноги помнили путь туда, но желания входить на кухню у Джона не было.

Джон и не заметил, как оказался в центре города, прямо перед входом в «Империю». Он заворожено смотрел на ресторан, крепко сжимая трость.

Все выглядело как прежде, разве что было слегка обветшалым. Ярко-красная когда-то дверь была пыльной, а полосатый тент над ней - потертым и выцветшим. Все здание казалось будто бы уставшим, неуклюже осевшим на одну сторону, словно после тяжело проведенной ночи. Джону хотелось хорошенько встряхнуть его, как человека, которого приводишь в чувство. Но, даже несмотря на все это, ресторан казался таким родным и уютным. Джон представил, как уверенно переходит дорогу, толкает входную дверь… Там его встречает мама, усаживает за привычный столик, Кэти несет ему что-нибудь попить (шоколадное молоко для малыша Джона или газировку для Джона-подростка), а если пройти на кухню, увидишь дедушку, стоящего у плиты и раздающего своим су-поварам приказы, непостижимые для тех, кто не был хотя бы поваренком - подмастерьем, заправляющим соусом готовые блюда.

Да вот только ни дедушки, ни мамы уже не было в живых, а Кэти уволилась лет десять назад. А последний разговор в зале ресторана Джону даже вспоминать не хотелось. Те, кого он любил, не выглянут из-за двери, не предложат присесть на минутку и расслабиться.

- Джон Уотсон! – Джон услышал знакомый приятный голос и автоматически встал навытяжку, а потом раздался смех.

- Миссис Хадсон, - сказал он и с готовностью развернулся. Пожилая леди стояла возле двери своей квартиры, ее передник был в муке, на голове – традиционный начес.

- Гарри сказала, что ты вернулся, - тепло произнесла миссис Хадсон и потянулась, чтоб поцеловать Джона в щеку. – Она сказала, ты вернулся неделю назад, и с тех пор я каждый день пеку для тебя лимонное печенье.

- Простите, миссис Хадсон, - сконфузился Джон. – Я не знал…

Миссис Хадсон похлопала его по руке.

– Все в порядке. Идешь посмотреть на ресторан, так?

Джон взглянул на «Империю», и ему показалось, что занавески колыхнулись, будто Гарри наблюдала из ресторана за тем, как он сомневается, стоя на другой стороне улицы.

- Гарри ждет меня.

- Как славно, что ты вернулся домой! Целым и невредимым.

- Едва ли, - сказал Джон и слегка постучал тростью по ноге.

- Да подумаешь! У меня вот бедро…

- Миссис Хадсон, да у вас с рождения бедро.

Миссис Хадсон шутливо шлепнула Джона по руке.

– Весь город скучал по тебе, Джон. Пообещай, что хоть немного поживешь с нами перед тем, как упорхнуть куда-нибудь еще.

- Не знаю, - ответил Джон, подчеркнуто не глядя в сторону «Империи». – Я подумываю о Лондоне. Всегда хотел жить там.

- Ты? В Лондоне? – миссис Хадсон состроила гримасу. – Заманчиво, после Афганистана-то.

- Здесь скучно после Афганистана, - сказал Джон, оглядывая пустую улицу.

- Возможно, поначалу. Но ты домашний, ты и сам знаешь.

- Не такой, каким был пятнадцать лет назад, - возразил Джон.

- Нееет, - задумчиво протянула миссис Хадсон. – Уверена, ты не сильно изменился. Это пройдет. И, наверно, до сих пор что угодно сделаешь ради лимонного печенья.

- Только ради вашего. Все остальное лимонное печенье не властно надо мной.

- Очаровательно, - улыбнулась миссис Хадсон. – Будет чудесно, если ты останешься. Ты – именно то, что нужно «Империи».

Джон уловил мольбу в ее голосе и, вспомнив еще и вчерашнюю истерику Гарри, понял, что готов был сделать что угодно, лишь бы не идти в терпеливо ждавший его ресторан.

- А может, угостите меня парой лимонных печенюшек прямо сейчас? – спросил Джон. – И чашкой чая?

- Нет, лучше не заставлять Гарри ждать. Моргнуть не успеешь – начнется обеденное время, и она будет занята.

- Время есть.

Но миссис Хадсон решительно покачала головой и ткнула Джона пальцем в грудь.

– Джон Уотсон! Мне стыдно за тебя. Ты избегаешь собственной сестры.

- Избегаю.

- Чтоб я больше такого не слышала! – Миссис Хадсон взяла Джона за плечи, развернула его и подтолкнула в сторону «Империи». – Когда закончишь, тебя будет ждать чай с печеньем. Тогда и поболтаем как следует. Увидишь Молли – передавай привет.

- Как скажете, - ответил Джон. Переходя дорогу, он ощущал, как страх ворочается в животе.

Начинался дождь, и к тому моменту, когда Джон дошел до тента, его воротник был уже мокрым.

Джон взялся за ручку, сделал глубокий вдох и открыл дверь. Порыв теплого воздуха окутал его ароматами корицы и паприки, и с полминуты Джон искренне ожидал услышать знакомые голоса, приветливо окликающие его, так, как это было, когда он учился в школе: “Джонни, наконец-то ты дома…”

Но вместо этого он услышал только “тынц-тынц-тынц” – с кухни раздавалась музыка. Наверно, Гарри и Клара старались не поссориться, разбираясь с утренней доставкой овощей и пререкаясь по поводу десертов. С десертами всегда так. Джон закрыл за собой дверь, наслаждаясь минуткой в одиночестве, прежде чем Гарри снова начнет его втягивать в семейный бизнес.

Зал выглядел таким, каким он запомнил его: немного сумрачным и таинственным, как шатер предсказателя судьбы на ярмарке. Стены, оклеенные темно-коричневыми обоями, выцвели и казались странно светлыми, ближе к розовому. На стенах между бра висели фотографии далеких стран: Япония, Египет, Кения. Также пустое пространство заполняли всякие безделушки, привезенные со всего света разными родственниками, – маски, шляпы, монетки. В дальнем углу возле двери на кухню был бар, несколько стульев и окошко, через которое Гарри могла общаться с персоналом или же сотрудники кухни - подглядывать, что происходит в зале, если что-то шло не так.

В зале было двадцать столиков на двоих, на четверых и на шестерых гостей. На них уже были скатерти и свечи, поблескивало столовое серебро. Джону такая сервировка казалась слишком чопорной для ланча, но, в конце концов, здесь вот уже шесть лет всем заправляла Гарри, а не он.

Джон хмурился: что-то было не так. Вроде все как прежде… Обои на стенах, приглушенный свет, комичные букетики на столах. Он коснулся одного из них, провел рукой по скатерти. Пройдя до середины зала, он, наконец, понял, что не так.

Джон слишком привык видеть портрет дедушки на дальней стене рядом с портретами его тезок. Они втроем наблюдали за залом ресторана «Империя», как древние короли, осматривающие свое королевство, величественные отцы-прародители. Но теперь к ним присоединился четвертый: он улыбался и смотрел прямо на Джона, словно говорил: «Добро пожаловать домой. Съешь что-нибудь».

- Джон, - позвала Гарри. Она стояла в дверях и смотрела на брата во все глаза. – Я думала, ты задержишься, видела, как ты говорил с миссис Хадсон.

- Хотел поскорее со всем этим разделаться, - ответил Джон, все еще глядя на портрет. – Когда ты повесила папину фотографию?

Гарри усмехнулась: