— Приплыли на родину бутылки? — поинтересовался кто-то.

Хефти метнул взгляд на спросившего.

— Об этом у меня сведений нет! — сказал он. — Ах, сколько раз представлял я себе физиономию того венгерского пахаря, который, скажем, у Гёнью находит бутылку с нашим посланием.

— Я кое-что слышал об этой милой истории, — сказал какой-то артиллерийский капитан.

Хефти посмотрел на него испытующе — не иронизирует ли тот? Капитан выдержал его взгляд.

— Какой-то наглый венский борзописец, — сказал Хефти, — опубликовал в «Абенд» издевательскую статью, совершенно извращавшую факты. Ну, Герман Шалм и Густи Ледерер ловко его вразумили!

Внизу, у моста дебаркадера, раздалась команда, затем послышались звуки горна; горнист играл позывные Всевенгерского союза вооруженных сил:

— Смирно! — крикнул чей-то голос.

Это прибыл контр-адмирал Миклош Хорти в сопровождении гусарского капитана Пала Пронаи, мужчины саженного роста с суровым лицом, и адъютанта Магашхази. Все гости бросились к лестнице, чтобы встретить главнокомандующего.

Контр-адмирал был в летнем мундире из кремового полотна, сбоку у него висел короткий кортик, отделанный золотой чеканкой. Он был строен и, несмотря на пятьдесят один год, легко поднимался по скрипучей деревянной лестнице дебаркадера, перепрыгивая через две ступеньки. В разноцветом освещении лампионов его орлиный нос казался еще более горбатым, а энергичный подбородок еще более выдавался вперед. Лицо его было красно-коричневым от загара, приобретенного под жарким солнцем во время занятий греблей на Тисе, в темных волосах седины почти не было заметно.

— Да здравствует Хорти! — закричали молодые офицеры.

В эти времена контр-адмирал пользовался огромной популярностью среди кадровых молодых офицеров мелкодворянского и мелкобуржуазного происхождения. Будучи избран почетным председателем Всевенгерского союза вооруженных сил, Хорти заявил на торжественном заседании, происходившем в помещении сегедского театра, что он солдат, а не политик. Он желает опереться в первую очередь на среднее сословие — на истинных венгров, а также на богатырскую силу народа. А до остальных ему дела нет. Пускай дерут глотку, сколько влезет. С тех пор все офицеры клялись его именем. Присутствовавшие в набитом до отказа сегедском театре знали, к кому относились эти слова, высказанные в весьма резком тоне. Они относились к паршивым цивильным. К юлящим, раскланивающимся во все стороны обрюзгшим политиканам, которых подозревали в масонстве, франкофильстве и либерализме и которые неистово дрались за министерские портфели в контрреволюционном правительстве. Далее, к надменным католическим графам, входящим в состав венского антибольшевистского комитета, таким, как Палфи, Шёнборн-Бухгеймы, Зичи, Аппони, Паллавичини, Эстерхази, которые во времена красного режима не испытывали нужды в своих венских дворцах, в замках, расположенных в Нижней Австрии, в поместьях Каринтии, пока офицеры из мелкопоместных дворян и швабской мелкой буржуазии, скажем, в Сегеде, в пансионате «Геллерт», где была расквартирована офицерская рота Пронаи, в тиковом солдатском обмундировании, в нижнем белье и прочих аксессуарах, собранных восторженными патриотками, — сорочках, пожертвованных мелкими торговцами, поношенных подштанниках, пожалованных сегедскими адвокатами, сапогах с подковами, презентованных землевладельцами средней руки, и носках высших городских чиновников, — вынуждены были нести службу, стыдясь самих себя.

И тогда Хорти в театре без всяких обиняков заявил:

— Французы не поддерживают правительство. Французское командование сочувствует нашему делу, но политики во Франции думают по-иному. Однако вы и я — все мы проявили стойкость и будем стоять до конца!

Сперва воцарилась гробовая тишина, затем взрыв рукоплесканий сотряс театр. В ложах сидели французские офицеры с переводчиками. Зал с тем же неистовством принялся чествовать их; офицеры в смущении заерзали в своих креслах и через несколько минут ретировались. После их бегства зал скандировал: «Да здравствует Хорти!» И раздавались возгласы: «Долой евреев!» Офицеры подняли на плечи контр-адмирала и понесли его на площадь Сечени, за ними следовала огромная толпа. Молодые капитаны реформатского вероисповедания — это были самые энергичные из личных почитателей «венгерского Колчака» — Гёмбёш, Магашхази, Козма, Мартон и Кундер, составлявшие его ближайшее окружение, вырвали его из цепких рук победоносно настроенной толпы офицеров и внесли в отель «Кашш».

Контр-адмирал Хорти тогда еще занимал пост военного министра в сегедском контрреволюционном правительстве, возглавляемом графом Дюлой Каройи; через несколько дней по указанию генерала Шарпи, главным образом из-за речей, произнесенных Миклошем Хорти и Дюлой Гёмбёшем в театре, правительство подало в отставку; в следующем кабинете, заменившем ушедший в отставку и возглавленном Абрахамом, Хорти по рекомендации французов не получил министерского портфеля, однако французы не протестовали против того, чтобы он принял на себя верховное командование сегедскими венгерскими вооруженными силами. В этом качестве он и в дальнейшем держал в своих руках фактическое руководство и давал указания человеку, числившемуся номинально военным министром.

И вот этого-то горбоносого вожака венгерской офицерской хунты, этого человека, прослывшего среди офицеров несколько экзотичным, несмотря на его происхождение из среды мелкопоместного дворянства, именно затем в свое время пригласили в Сегед слетевшиеся туда на сборище контрреволюционные политиканы, чтобы он положил конец дошедшим до крайнего ожесточения беспринципным распрям по поводу служебной иерархии между вечно бранящимися генералами. В то время в сегедском контрреволюционном правительстве за портфель военного министра дрались шесть генералов. Вот почему контр-адмирал Хорти явился из своей кендерешской усадьбы в Сегед, и сразу все стало просто, как колумбово яйцо. Жену и троих детей он оставил в Кендереше, оказавшемся за демаркационной линией французских и румынских войск и частей венгерской Красной армии. Его знали как командира, готового на все, его имя было окружено кровавым ореолом солдатской беспощадности: когда был подавлен матросский бунт в военном порту Пола, он учинил жестокую расправу, приказав перестрелять и перевешать всех взбунтовавшихся матросов; вскоре после того, как матросский мятеж был потоплен в крови, он, выполняя приказ, передал хорватам австро-венгерский военный флот. Он верой и правдой служил династии Габсбургов до тех пор, пока она не была низложена. Одновременно он являлся флигель-адъютантом императора и короля Франца Иосифа — он привез с собой в Сегед фотографию, на которой был изображен император и король в экипаже, а он, Хорти, занимал место слева от своего монарха. Всем было известно, что, будучи командиром фрегата «Жофия», он безжалостно сажал на гауптвахту матросов, которые вопреки флотскому уставу изъяснялись по-венгерски. В морском сражении при Отранто во время мировой войны, которое раболепные историографы венгерского белого террора позднее старались изобразить как необыкновенно значительное, на капитанском мостике крейсера «Новара» он был ранен осколком гранаты.

Он свободно владел немецким, английским, французским и итальянским языками, по-венгерски же говорил с заметным акцентом; во время переговоров с офицерами Антанты он обходился без помощи переводчика. Кажется, он был связан узами дружбы с некоторыми высокопоставленными офицерами британских королевских военно-морских сил. Один из его братьев был охотником на львов, другой — генерал-майором австро-венгерской армии. В Сегеде он занимался формированием белогвардейских частей, а свободное время заполнял игрой в бридж, плаванием и греблей; пьянству он стал предаваться уже в более поздние годы.

Сейчас, в этот вечер, когда на верхней террасе дебаркадера он вместе с Палом Пронаи остановился в окружении господ, цыгане грянули туш. Хорти в досаде сдвинул брови — ему не нравились такие «цивильные парады». Квестор яхт-клуба тотчас подал знак оркестру прекратить игру и вырвал изо рта цимбалиста зубочистку. На террасе воцарилась тишина, слышалось лишь, как плещутся волны Тисы, да раздавался звон шпор, когда офицеры щелкали каблуками. Сперва Хорти обменялся рукопожатием с военным министром Шоошем.