В Аризоне можно найти многочисленные примеры того, как отражается индустриализация сельского хозяйства на социальном строе сельского общества и что остается от старого, идиллического представления о фермерстве. Один из таких примеров был приведен д-ром Полом Тэйлором в его показаниях комиссии Толана. В 1940 г. д-р Тэйлор посетил крупный недавно освоенный хлопководческий участок вблизи Илоя (Аризона), где около 35 тыс. акров земли, в основном принадлежащей государству, были с 1934 г. включены в систему орошения. «Только насосы, хлопкоочистительные машины и некоторое сельскохозяйственное оборудование, — указал Тэйлор, — подлежат обложению местным налогом, хотя развитие хлопководства на этом участке сопряжено для графства с крупными дополнительными расходами. Фермы в несколько квадратных километров представляют собой обычное явление. Почти все владельцы этих ферм живут в других местах, нередко даже в другом штате. Я не видел в этом районе ни одного хорошего сельского дома, и лишь иногда можно было увидеть дешевый домик служащего ирригационных сооружений или десятника. Этот район усеян сотнями палаток и лачуг, в которых временно проживают тысячи сборщиков хлопка, прибывших в большинстве из других штатов и принесших с собой оттуда оспу и тиф. Таким образом, не только владельцы ферм, капитал и рабочие, но и проблемы здравоохранения и обеспечения пособиями в основном не местного происхождения.

По субботам, в период сбора урожая, городок Илой переполнен тысячами сборщиков, толпящихся в продовольственных магазинах и охотно покупающих вещи во время распродажи. Но то, что во всем районе насчитывается в лучшем случае лишь 350 человек, имеющих право на основе имущественного ценза принимать участие в выборах, служит красноречивым доказательством того, как эти 35 тыс. акров обеспечивают существование американского сельского населения».

В связи с этим было весьма забавно слышать заявление Р. В. Иенсена из «Андерсон Клейтон энд К°», сделанное сенатору Ла Фоллету, что мигранты явились в Аризону потому, что «они убедились, что здесь очень хорошо». Эту фразу — «Здесь очень хорошо» — следовало бы начертать над входом в каждый хлопковый лагерь в Аризоне[78].

В мае 1942 г. комиссия Ла Фоллета закончила обследование в Калифорнии и вернулась продолжать работу в Вашингтон. Комиссия обнаружила, что тысячи фермеров Оклахомы и Техаса были мигрантами в течение многих лет до того, как они двинулись в Калифорнию. Постепенно комиссия выявила тысячи джоудов, некогда привлекавших внимание всей страны, но затем позабытых. Дальнейшее исследование заставило в конце концов комиссию рассмотреть вопрос о миграции рабочих в пшеничном поясе, где уже два десятилетия назад ясно обозначались многие современные проблемы механизированного сельского хозяйства. Может показаться ненужным возвращаться от рассмотрения вопроса о мигрантах и мигрирующей рабочей силе на тихоокеанском побережье к изучению миграции в пшеничном поясе, но дело в том, что между ними бесспорно существует прямая связь, которая проливает свет на многие стороны основной проблемы.

С 1910 по 1927 г. пшеничные поля Великих равнин в период сбора урожая наводнялись большим числом сезонных рабочих. Поскольку в этом районе почти не было крупных населенных центров, а на фермах в большинстве случаев жили лишь фермеры и их семьи, каждый сезон на короткий, «молниеносный» период уборки пшеницы приходилось вербовать большое количество рабочих. В ходе вербовки рабочих из других штатов выработался определенный порядок миграции — поток мигрантов обычно двигался на север по мере созревания пшеницы. Цикл созревания начинался с озимой пшеницы в Оклахоме, Техасе, Канзасе, Миссури и Небраске и передвигался постепенно на север, в районы яровой пшеницы в северной части Небраски, в обеих Дакотах, в Миннесоте, Монтане и Канаде. В самый разгар уборки в пшеничном поясе насчитывалось до 200 тыс. рабочих, передвигавшихся по мере созревания пшеницы из района в район, из штата в штат, все дальше и дальше на север.

Миграция в пшеничный пояс с давних пор имела свои отличительные черты. В ней участвовали в основном лишь мужчины, ибо, поскольку женщин и детей нельзя было успешно использовать на уборке урожая, семьи оставались дома. Эти мигранты были «белыми американцами», хотя несколько позднее к уборке пшеницы были привлечены, правда, в ограниченном количестве, также и мексиканцы. С ними приходилось считаться, так как, приезжая без семей, они не были связаны в своих действиях и сохраняли некоторую степень независимости. Хотя это были представители самых различных слоев, среди них не было разделения на расовые группы, и они с самого начала тяготели к активному профсоюзному движению. Работали они на многочисленных неорганизованных фермеров, поэтому рынок труда оставался «свободным» и зарплата в общем зависела непосредственно от спроса и предложения. Рабочая сила на пшеничных полях никогда не была дешевой. Этим частично и объясняется всегда существовавшее стремление механизировать производство этой культуры.

В северной части Великих равнин примерно одна треть рабочих регулярно отправлялась после уборки пшеницы работать в лесной промышленности, на железных дорогах и в шахтах Северо-Запада. В большинстве случаев эти рабочие не имели ни дома, ни семьи. Если у них был дом, то обычно этим домом был походный лагерь где-нибудь под железнодорожным мостом вдали от населенных пунктов. Среди этих профессиональных мигрантов, познакомившихся на Северо-Западе с профсоюзным движением, существовал определенный дух товарищества.

Не менее трети сборщиков урожая пшеницы были мелкими фермерами из Оклахомы, Арканзаса и Техаса.

В 1923 г. Дон Д. Лескойе отмечал, что «многие сельскохозяйственные рабочие прибывают с небольших ферм, расположенных в холмистых районах Миссури и Арканзаса или разбросанных по северным районам Техаса и Оклахомы. Эти фермы не способны прокормить семью»[79]. Лескойе выяснил также, что многие из этих мелких фермеров регулярно приезжали на уборку пшеницы в течение 10, 15 или 20 лет. Двигаясь на север, вслед урожаю, они имели возможность сколотить немного денег, чтобы перебиться зиму по возвращении на свои фермы. Однако они никогда не брали с собой семьи. Весьма показательно, что с 1900 по 1927 г. тысячи мелких фермеров из районов, откуда в настоящее время идет наиболее интенсивная миграция на тихоокеанское побережье, могли получить сезонную работу на пшеничных полях. Именно это обстоятельство вплоть до настоящего времени в основном удерживало мелких фермеров на земле.

До 1919 г. рабочие, убиравшие пшеницу, передвигались с места на место по железной дороге. Пшеничный пояс тянулся на 1500 км в длину (не считая Канады) и 500 км в ширину. Поскольку период уборки урожая длился недолго (обычно не больше недели), рабочим приходилось быстро преодолевать большие расстояния. Железные дороги, крайне заинтересованные в перевозке пшеницы, разрешали в период сезона тысячам рабочих ездить в товарных поездах. Поэтому мигранты переезжали главным образом в товарных вагонах. «Задолго до войны, — пишет д-р Пол Тэйлор, — можно было видеть ежегодно в июле товарные поезда, медленно двигающиеся через Сиу-Сити в штаты Северная Дакота и Южная Дакота, причем вагоны были буквально битком набиты людьми, направлявшимися на пшеничные поля»[80]. «Серьезнейшая в мире проблема сезонных рабочих»[81] — миграция в период уборки пшеницы, — естественно, привлекала общественное внимание, поскольку на поля отправлялись одновременно тысячи людей. Но никто не замечал толп людей, стоявших в зимние месяцы в очереди за получением тарелки бесплатного супа и лежавших вповалку в ночлежных домах Канзас-Сити, Сент-Пола и Чикаго. Эти вечно скитающиеся «черные дрозды» большую часть своего времени проводили в товарных поездах или вблизи товарных станций. В период сезона железнодорожники относились к ним снисходительно, но после окончания уборки пшеницы они становились беспощадными врагами всех безбилетников.