— И что?
— Да ничего, — пожал плечами Сарианиди. — Добрым малым или там рубахой-парнем я бы его не назвал, но законченным подлецом — тоже. Ничего дурного не делал. Замкнут, молчалив, очень компетентен.
— Я не об этом. Он дурак?
— С чего бы? — откровенно удивился Сарианиди.
— Тогда что он делает? И что делает Карвахаль? Рамон сошёл с ума?
До Хэмилтона донёсся тяжёлый вздох толстяка, похожий на вздох Екклезиаста над суетой мира.
— Вам-то что до этого, Франческо? Не трогай проблему, пока проблема не трогает тебя. Не понимаю, почему люди интересуются тем, что их совершенно не касается.
— В принципе, вы правы, Спиридон, — голос Бельграно был всё так же спокоен и мягок. — Это совершенно не моя проблема. Вот почему это так любопытно.
— Зачем совать нос в чужие дела? — безмятежно и даже как-то примирительно спросил Сарианиди. — Тем более — Карвахаля?
Бельграно отмахнулся.
— Совет не совать свой нос в чужие дела — чистый вздор, Спиридон. Кто из нас настолько эгоцентричен? К тому же, кто знает, как повернётся дело и не станет ли оно моим или вашим. Разнимать-то их, случись чего, боюсь, нам придётся.
— Упаси Бог, — голос Сарианиди прозвучал неожиданно твёрдо. — Я снимаю с себя всякую ответственность.
— А вот это правильно, Спирос, — голос итальянца прозвучал насмешливо и вкрадчиво, и тень Бельграно мелькнула в дверном проёме.
Спирос Сарианиди тоже поторопился уйти.
Хэмилтон зашёл в спальню. Он мало что понял из услышанного разговора, но было ясно, что та напряжённость, что он чувствовал в гостиной, ощущалась не им одним. Бельграно был озабочен каким-то поступком Тэйтона, который казался ему глупым. Но чем именно? О чём говорил Сарианиди? Что называл проблемой? И причём тут этот Карвахаль?
Утомлённый этими недоумениями и намаявшийся за день Хэмилтон неожиданно быстро, едва опустил голову на подушку, уснул. В его путанном сне под утро снова замелькала Галатея, но сон был тяжёл и сумрачен. В нем неожиданно с топором из-за угла выходил Тэйтон, с которым дрался неизвестный ему Карвахаль — похожий на призрака, с бледным безглазым лицом. Оба они сражались за Галатею, а ему, Хэмилтону, надлежало присудить победителю жену Тэйтона в качестве турнирного кубка. Победил призрачный Карвахаль, но Галатея не хотела быть ему наградой и шептала на ухо Стивену, чтобы он спас её.
Проснувшись на рассвете, около восьми, Хэмилтон резко поднялся на постели: ему послышался голос Галатеи.
Он торопливо вскочил.
Почти на том же месте, где накануне ночью стояли Бельграно и Сарианиди, сейчас снова возвышался Франческо Бельграно. Он только что вылез из бассейна и стоял с наброшенным на плечо полотенцем. Галатея Тэйтон явно собиралась окунуться в море: одетая в лёгкий полосатый халатик, она держала пляжную сумку.
Начало разговора Хэмилтон пропустил.
— Мне нет до этого никакого дела, мистер Бельграно, — голос миссис Тэйтон звучал холодно, как отказ метрдотеля пустить вас в переполненный зал ресторана.
— Я не хотел вас расстроить, синьора.
— У вас и не получилось.
Дав эту отповедь наглецу, Галатея исчезла, а Стивен неожиданно заметил кривую усмешку, исказившую губы Бельграно и придавшую его лицу очень неприятное выражение. Было ясно, что он попытался приударить за женой Тэйтона и получил от ворот поворот. При этом держался он спокойно и тут же начал вытирать мокрые волосы полотенцем.
Хэмилтон, однако, не имел ни времени, ни желания разглядывать итальянца. Он торопливо вернулся к себе в спальню, набросил на постель покрывало, натянул брюки с футболкой и, схватив банное полотенце, кинулся к морю, рассчитывая либо догнать Галатею, либо найти её на пляже.
До пляжа добрался за считанные минуты и растерянно замер. На узкой полоске песчаной лагуны расположились несколько любителей утренних солнечных ванн, мелькнуло какое-то семейство с худосочной дочерью-подростком, две пожилых дамы и прямо у воды Хэмилтон к своему удивлению на белом шезлонге увидел Дэвида Хейфеца в соломенной шляпе. Врач оказался на редкость хорошо сложенным, но на спортсмена всё равно не походил: задумчивый взгляд его тёмных, почти чёрных глаз рассеяно скользил за облаками, порой уходя за линию горизонта, и это был взгляд философа. Стивен ещё раз оглядел пляж. Галатеи тут не было.
— Ищете кого-то, мистер Хэмилтон? — произношение Хейфеца было американское, и ничего не выдало в нём человека, родившегося где-то на Украине.
Стивен удивился, что Хейфец вообще заметил его. Он растерялся.
— Я… нет, никого. А, кроме вас, никто из экспедиции не приходил?
— Я тут с половины седьмого, уже пару часов, — любезно сообщил Хейфец, — но с виллы никого не было. А вы кого-то ищите? — вежливо поинтересовался он, и взгляд его резко сфокусировался на Стивене и тут же снова расплылся.
Хэмилтон пожал плечами и промолчал. Он понял, что напрасно спрашивать этого длинноносого иудея, мог ли он кого-то не заметить. Он, похоже, замечал всё. Стивен вздохнул и опустился на песок рядом с шезлонгом Хейфеца.
— Вы, я слышал, медик? — спросил он, чтобы сменить тему и поддержать разговор.
— Да, — кивнул Хейфец, — на досуге я занимаюсь медициной.
— На досуге? — переспросил Стивен, ломая голову над тем, куда могла исчезнуть Галатея. — А чем вы тогда занимаетесь на работе?
— Разумеется, изучаю Писание. Евреи всегда изучали Талмуд. Из тех, кто отвлёкся от этого в высшей степени дельного занятия, получились Спиноза, Маркс, Эйнштейн и Фрейд. Не хотелось бы оказаться в этом страшном ряду. — Еврей, казалось, балагурил, но при этом не улыбался. Взгляд его по-прежнему скользил у той черты, где острые лучи восходящего солнца пронизывали клубы розовеющих облаков.
Хэмилтон не знал, что на это ответить, и потому небрежно спросил Хейфеца, знает ли тот мистера Карвахаля?
— Разумеется, — кивнул тот. — Мы знакомы.
Дон Рамон Кристобаль Карвахаль-и-Портокарреро, просветил далее Хейфец Стивена, это известнейший учёный и очень интересный человек. Его работы — академического уровня. Кстати, род Карвахалей восходит к марранам, выкрестам из испанских евреев, дополнил он своё сообщение. Стивен вздохнул. Сказанное ничего не объясняло. Хейфец же поднялся и сказал, что им пора на завтрак.
— Если вы поторопитесь, мистер Хэмилтон, то сами увидите доктора Карвахаля. Он должен уже подъехать.
Хэмилтону не оставалась ничего другого, как вместе с Хейфецем вернуться на виллу. Там все уже были в сборе: выбритый и подтянутый Винкельман с супругой, расслабленный и улыбающийся Бельграно, Гриффин и Тэйтон, завязшие в споре о найме волонтёров, и одутловатый, точно с похмелья, Спиридон Сарианиди. Тут же была и миссис Тэйтон, пьющая кофе из крохотной белой чашечки. Куда она ходила утром и когда успела вернуться — Хэмилтон не знал.
Хейфец и Хэмилтон присоединились к археологам в гостиной как раз в ту минуту, когда у ворот виллы появился тяжёлый жёлтый хаммер, машина вскоре затормозила у самого порога. Двери автомобиля распахнулись сразу с двух сторон.
Хэмилтон жадно разглядывал приехавших.
С водительского места встал невысокий лысоватый мужчина с приятным умным лицом и мягкой, немного меланхоличной улыбкой. Он поспешил обойти капот, чтобы открыть дверь сидящей рядом с ним женщине, но это раньше него успел сделать другой, поднявшийся с заднего сидения. Хэмилтон интуитивно понял, что первый — француз Рене Лану, а второй — тот самый Карвахаль. Но прежде чем Стивен сумел разглядеть Карвахаля, взгляд его упал на женщину и остановился. Повеяло странными духами, точно чернотой напалма, беспросветным и непроницаемым. Он не заволок пространство, не заставил слезиться глаза, а быстро пронёсся мимо и скрылся среди чёрных валунов на взморье. Затем пахнуло камфарой лаврового листа, и, наконец, точно ниоткуда возник ладан, возвышенный и холодный. Он поднялся к тёмным облакам и стал прозрачным, превратясь в луч лунного света среди ночного мрака.
Долорес Карвахаль была иконописно красива. Однако скорее — красотой картины, чем жизни. Таких любят не мужчины, а художники. При взгляде в её бездонные глаза мадонны Хэмилтон почувствовал не возбуждение, а нервное головокружение, возле неё таяли химеры страсти, откуда-то с высот звенел хорал и вдали у храмовых башен развевались алые хоругви. Он бездумно встал и не очень удивился, заметив, что поднялись все мужчины. Долорес Карвахаль подошла к ним под руку с братом, и теперь Стивен мог разглядеть и его.
