— А что делали вы? — Аманатидис был любезен, — где вы искали жену?

— Нигде, — хладнокровно ответил Тэйтон. — Я сидел в гостиной то с Винкельманом и Гриффином, то с Дэйвом Хейфецем. Понимаете, мы весь день занимались, ну, не скажу что тяжёлой, но очень кропотливой работой, стоя на коленях и работая кистью. Я просто был не в состоянии куда-то бежать, ныла спина, и я был благодарен коллегам, которые, понимая, как мы устали, взяли поиски на себя.

— То есть вы не думали, что она может оказаться в саду?

— В то время — нет, хоть сейчас я вспоминаю, что она часто проводила там время. Ещё — любила сидеть в шезлонге у бассейна на внутреннем дворе.

Аманатидис с любопытством посмотрел на Тэйтона. Ему было ясно, что муж отнюдь не сходил с ума от безумной любви к жене. Но не это волновало следователя.

— Мистер Гриффин, по возвращении с раскопа вы искали миссис Тэйтон?

— Нет, мы были просто обессилены, сидели здесь, потом появился мистер Хейфец. Макс ненадолго поднялся к себе, я тоже пошёл принять душ перед ужином, вернулся минут через десять, мы обсудили, что делать. И тут эта ужасная новость.

Аманатидис поджал губы. Получалось, что Тэйтон ни минуты по возвращению с раскопа не оставался один. Интересно. Он обратился к немцу, который в этой компании вызывал у него наибольшее доверие. Но тот только подтвердил слова Гриффина и Тэйтона.

Следователь прошёл на кухню и обратился к гречанке-поварихе. Мелетия, к его удивлению, по возвращении с раскопа археологов, почти не спускала с них глаз, тоже беспокоясь о пропаже миссис Тэйтон. Да эти трое пришли все вместе в шестом часу, и мистер Арчибальд из гостиной никуда не выходил.

Аманатидис кивнул. Допустим. А что делал мистер Хейфец?

— Эта странная леди часто ускользала из-под его присмотра. Он злился, сторожил её, но она не любила надзор. То на пляж уйдёт, то на набережную.

Из этой реплики Аманатидис вынес две новости, и тут же поторопился внести ясность в обе.

— Почему леди была странной, и зачем её надо было держать под присмотром? — Следователь зримо напрягся.

Мелетия пожала плечами.

— Странность потому и странность, что пойди-пойми её. Но сумасшедшей она не была, разве что взгляд иногда становился каким-то странным. Точно смотрит в тартар и любуется им. А так говорила разумно.

— И мистер Хейфец старался держать её под надзором? В чём заключался надзор?

— Я так понимаю, он ей какие-то медикаменты давал и хотел, чтобы она не напрягалась излишне.

— А она?

— Она, говорю же, вечно норовила то на пристань уйти, то на пляж, то по набережной гуляла. Один раз я её на местном рынке видела.

— Но говоришь, не сумасшедшая? — придирчиво уточнил Аманатидис.

Мелетия покачала головой.

— Себе на уме, но вовсе не безумная.

— А мужу, как я погляжу, было на неё плевать?

— Не поймёшь. Когда она в прошлый раз пропала, он больше волновался, но они тогда нашли её быстро.

Аманатидис насторожился.

— И когда это было?

— Пойди-вспомни, но несколько недель назад. Мистер Тэйтон тогда пришёл к себе, а супруги там не было, врач снова искал её, но она сама вскоре вернулась, говорила, что на Верхнем раскопе была. Это там, за молельней Агиос Мамантос.

— Знаю, — кивнул Аманатидис.

В принципе сейчас, до получения заключения экспертов о времени смерти миссис Тэйтон, он был бессилен. Но он верил словам Спиридона Сарианиди и Макса Винкельмана. Они оба сказали, что видел миссис Тейтон без четверти пять живой. Всё, что пока можно было сделать — разузнать поподробнее о «странностях» миссис Тэйтон, о которых обмолвилась Мелетия. Что же, он тоже заметил некоторую странность в этом деле, но Манолис не любил торопиться. Лучше всего о странностях миссис Тэйтон мог знать мистер Хейфец, видимо, лечащий врач. Его-то и надлежало расспросить.

Врача Аманатидис нашёл в его кабинете. Тот ничего не делал, просто сидел за столом, глубоко задумавшись.

— Мистер Хейфец, я хотел бы побольше узнать о болезни миссис Тэйтон, — с порога заявил он. С порога потому, что в крохотном закутке, которое Хейфец оборудовал под кабинет, и пройти-то было особо некуда.

Медик поднялся.

— Болезни? — вкрадчиво спросил он. — Вы имеете в виду болезни, перенесённые ею за последний год?

Аманатидис кивнул. Медик не затруднился, но бодро затараторил.

— Её здоровье, увы, оставляло желать лучшего. Она была очень хрупка и часто простужалась. При этом была упряма и любила то, что при её здоровье было непозволительно. Обожала мороженое, очень легко одевалась, в итоге только в этом году перенесла три простуды и пневмонию. Я старался помочь ей, но её здоровье чаще было эпизодом между двумя болезнями. Но единственный способ сохранить здоровье — есть, что не любишь, пить, что не нравится, и делать то, чего не хочется, но миссис Тэйтон не хотела этого понимать, — пожаловался врач. — С ней было трудно.

Аманатидис тонко улыбнулся.

— Но, как я понимаю, она была весьма состоятельна, и у неё хватало средств на её прихоти?

Хейфец поджал губы.

— Вас неверно информировали. Насколько я знаю, миссис Тэйтон вовсе не богата. Богат Арчибальд Тэйтон — но сравнительно недавно. Когда он учился, я слышал, ему едва хватало на хлеб и воду, но лет двенадцать назад умер его дядя, и он стал богатым человеком. Получил прекрасное поместье, около трёхсот тысяч фунтов. Неотчуждаемая собственность. Но я не слышал, чтобы у миссис Тэйтон в девичестве были деньги. Впрочем, вам не составит труда это узнать по запросу.

Аманатидис смерил медика долгим взглядом. Не похоже, чтобы тот лгал: такие вещи, действительно узнать довольно просто. Но тогда получается, что, если в этой семейке не осталось никаких чувств, то гораздо больше была заинтересована в этом браке жена. Аманатидис решил пойти напролом.

— Миссис Тэйтон не заговаривала о разводе?

Хейфец покачал головой.

— Мистер Тэйтон — ревностный католик. Ни о каком разводе не могло быть и речи, но миссис Тэйтон, поверьте, никогда о нём и не заговаривала. Подобная инициатива, согласно брачному договору, оставила бы её нищей.

— Миссис Тэйтон любила мистера Тэйтона?

— В Британии таких вопросов не задают, господин Аманатидис, — рассмеялся Хейфец. — Но мне казалось, что мистер Тэйтон заботился о своей жене по мере сил и обеспечивал её всем необходимым.

Полицейский смерил врача внимательным взглядом и мягко проговорил:

— Из опроса мистера Тэйтона и его коллег я понял, что мистер Тэйтон едва ли причастен к убийству своей жены. Но был человек, который находился в доме всё это время, и которому не составило бы труда убить миссис Тэйтон.

Врач ничего не ответил, просто молча ждал продолжения. И Аманатидис продолжил:

— И этот человек — вы, мистер Хейфец.

Аманатидис много ожидал от этого выпада, но не дождался ничего.

— Да, я мог убить миссис Тэйтон, — согласился медик тоном приятной светской беседы. — И надеюсь, вы оцените мою откровенность, если я скажу, что неоднократно, готовя ей нужные лекарства, я бормотал про себя, как мне надоела возня с этой… женщиной. Я даже воображал, что подмешиваю ей цианистый калий. У него ведь прекрасный запах горького миндаля. Да и на вкус, я думаю, тоже никто никогда не жаловался. — Хейфец усмехнулся. — Шучу, конечно. Однако разбить голову… — Глаза Хейфеца округлились, — это как-то… Проще было, поверьте, действительно добавлять ей что-нибудь в питьё.

— И добавляли?

— Нет. Но хотел, — расхохотался врач, — хотя бы слабительное. Она была не очень приятной пациенткой.

Аманатидис внимательно посмотрел на медика. Тот или был абсолютно искренним, или — превосходным артистом. Но у следователя в запасе было ещё два вопроса, и он намеревался использовать их.