Отец умер в шестьдесят два года, мать — в восемьдесят три. Но ничто так не выбивается из логики этих фактов, как фото на их могиле. Отец редко улыбался — он был приверженцем строгости, всегда был мрачен, во взгляде его всегда дремала ярость, готовая пробудиться в любой момент.

А вот на могильной фотографии он улыбается — вероятно, это символ того, что он умер рано, вопреки статистике и собственным планам. Отец строил планы на будущее, которое для него так и не наступило, а мать берегла прошлое — настолько, что не могла жить дальше. О настоящем в нашей семье говорить было не принято.

Я гляжу на фото матери и не узнаю ее в этом язвительном лице, враждебно нахмуренных бровях. Истинное лицо ее было совсем иным, и я зафиксировал его в памяти: не сходящая с лица улыбка, глаза, полные мудрости и нежности, освещали все, к чему она обращала взор.

В отце, который в каждом встречном видел порок и подлость, мать всегда умудрялась пробудить любовь — у нее было достаточно сил улыбаться и вести себя истинно по-человечески. Отец страдал излишней подозрительностью, тогда как мать светилась пониманием и нежностью; когда в нем пробуждались агрессия и гнев, мать сохраняла безмятежность; в случаях, когда отец терял терпение, мать подавляла его своей сдержанностью. Два мира, два темперамента — сейчас они делят одну могилу, которую украшают фотографии, не соответствующие действительности.

Оттого на родительской могиле я не плачу — я делаю это по ночам, когда они снятся мне, переносят меня в детство, где я — я до сих пор так думаю — был по-настоящему счастлив.

Жизнь моих родителей, и моя тоже, представляет собой череду изгнаний. Сейчас родители встретились в самом страшном из них — в смерти, в могиле. Я попытался возродить их на страницах этой книги, и, возможно, мои личные недостатки не позволили мне сделать это по справедливости. Но это единственное, чем я могу почтить их память.