– Ну заходите! Чай на столе.

В эту квартиру он переехал полгода назад, и я тут никогда не была. Обычный евроремонт, белые стены, серый ламинат – холостяцкая конура в стиле минимализм.

– Ульяша, это Данила, – представила я.

– Я помню его, – тихо промолвила она.

После ванной комнаты мы прошли на кухню.

– Как твоя подготовка к экзаменам? – спросил Данила, разливая заварку по чашкам. – Твой любимый, с шиповником и апельсином.

– Запомнил… К экзаменам я готова.

– Вот так? – засмеялся он. – Без уловок?

– Ну что ты! Какие уловки, – оскорбилась я.

Данила сел за стол и придвинул Ульяне вазу с конфетами.

– Макарыч недавно рассказал мне, как ты в девятом сдавала у него физику.

Я простонала, а Даня покачал головой.

– А я ему не поверил. Говорю: «Мое солнышко в учебе первая, старый развратник!» – Даня засмеялся: – Ты уж на экзамены выпускные не забудь трусики надеть…

Я отпила из кружки ароматный чай.

– А что, боишься, до папочки-директора дойдет?

– Нет, простудишь еще… а папочка мой в курсе.

– Серьезно? – не на шутку огорчилась я.

Даня кивнул.

– Только он Макарычу сказал: «Ты на Лию Оболенскую мне не наговаривай».

Я улыбнулась.

– Ульяша, бери конфеты.

Я поймала на себе долгий взгляд Дани и чуть приподняла брови, а он тихо сказал:

– Ты не перестаешь меня удивлять.

Я поняла, что он имел в виду. Прийти к нему в гости в компании девочки, которая босой убежала из клуба, где мы отдыхали, – это немного не укладывалось в его представление обо мне.

Все дело в том, что Ульяша давно уже была для меня не просто странная девочка с улицы, о которой я практически ничего не знала, а нечто большее. Я знала, что однажды она мне доверится. И тогда я придумаю, что нам делать дальше. Она была точно дикий неприрученный зверек, который берет еду с руки и тут же убегает в кусты. Но она менялась, я видела это.

А во взгляде Дани читалось недоумение и вопрос: «Что их может связывать?»

Я пыталась себе это объяснить…

У меня никогда не было подруг. Кира и прочие не считаются. В конце концов, я их использовала. В прошлом году я впустила в свою жизнь особенную девушку, которой была благодарна до слез. И я даже начала испытывать к ней некоторую привязанность, но между нами всегда стоял Денис. Я ревновала его к ней, и эта ревность не давала мне покоя, не позволяла искренне считать Стефанию своей подругой. Она всегда была и останется подругой Дениса, не моей.

А в Ульяше я увидела отражение собственного одиночества. Может, я отчаянно нуждалась в ком-то, кто ничего обо мне не знает и не станет меня осуждать. А может, никаких разумных причин и не было полюбить эту девчонку. Но это случилось.

Покончив с чаем, я поднялась и сказала:

– Показывай берлогу свою.

Он пожал плечами.

– Начнем со спальни?

– С чего хочешь.

Он двинулся по коридорчику, но внезапно замер и, резко развернувшись, пробормотал:

– А знаешь, это плохая идея. У меня не убрано. Давай в другой раз?

Я отпихнула его и протиснулась мимо.

– Вот и посмотрим на твой бардак! Это научит тебя прибираться!

– Лия! – крикнул он.

Но я уже вбежала в его спальню. Огляделась.

Я не поняла, где у него не прибрано. Комната была в идеальном порядке. Никаких валяющихся вещей. Даже огромная кровать с мягкой серой спинкой застелена. Во всю стену зеркальный шкаф, прикроватная тумбочка, на ней электронные часы.

Следом вошли Ульяна и Даня.

Я уже была готова идти дальше осматривать следующую комнату, но меня остановил восторженный голос Ульяны:

– Лия, это же ты!

И она подбежала к тумбочке.

Как я не заметила! На ней стояла картина Кита, где я в белом платье позирую на крыше. Та самая, которую на торгах Денис проиграл господину в бабочке.

Я пораженно посмотрела на Даню. На его скулах возник румянец.

– Так вот что тут не прибрано.

Он развел руками.

– Я люблю тебя. – И иронично прибавил: – Вот так новость, солнышко.

Вышла из комнаты, он поплелся за мной, ворча:

– Я должен за это извиниться или как?

Оставила его комментарий без ответа, заглянула в гостиную, тут был лишь большой серый диван, плазма и плейстейшен с джойстиками, валяющимися на полу.

– О, надо будет прийти к тебе поиграть, – сказала я, – помнишь, как раньше!

– Я все помню.

Я заметила в его глазах облегчение. Неужели он подумал, что я устрою скандал из-за того, что купил мой портрет за бешеные деньги?

Я прошла, присела на диван. Даня подошел к окну и, отодвинув жалюзи, сказал:

– Завтра обещают дождь.

Ульяна тихо опустилась на диван рядом со мной. С этого момента она не отрывала от Дани глаз. Она смотрела на него так, словно он сделал что-то невероятное, как на кумира.

Он не мог не заметить такого пристального внимания и, кажется, смутился.

Мой чертов портрет умудрился исчерпать разговор, и я решила, что пора откланяться.

На прощание Даня шепнул мне в ухо:

– Когда мы увидимся?

Я наклонилась к нему и, чмокнув в щеку, прошептала:

– В любой момент, когда пожелаешь, я буду улыбаться тебе с портрета.

Мы вышли с Ульяшей на улицу, и тогда я спросила:

– Чего ты на него все глазела?

Ульяна посмотрела на меня так, словно ее удивил мой вопрос.

– Он предложил мне свою куртку. Тогда, у клуба.

– И что?

– А еще у него твой портрет на тумбочке.

– И что?

– Лия, разве это не важно?

Я горько усмехнулась.

– Ничто не важно, Ульяш, если любишь другого.

– Разве можно любить, когда человек сделал тебе больно?

Я помолчала.

– Это трудно понять. Любовь запирает боль в какой-то дальней комнате сердца… Ты знаешь, что боль там, но никогда не открываешь дверь в ту комнату…

– Ох, Лия, этот шайтан на костылях околдовал тебя.

Я засмеялась.

А буквально через три дня я впервые увидела, как эта девочка плачет.

Мне стукнуло в голову отвести ее в зоопарк. Ей эта идея очень понравилась. Ульяша всю дорогу до зоопарка расспрашивала меня, каких зверей мы увидим и сфотографирую ли я их на телефон.

И ее отличное настроение сохранялось до тех пор, пока мы не вошли в зоопарк. А после я наблюдала, как она, точно во сне, ходит от одной клетки к другой, смотрит на животных своими огромными черными глазами. И в них читалось настоящее потрясение.

Когда мы дошли до медведя, даже по моим меркам, в достаточно тесной клетке, Ульяна издала писк, точно раненая птичка, и бросилась прочь.

Я нашла ее у входа в зоопарк. Она стояла перед турникетом и таращилась на разноцветную толпу. Взрослые, дети с шариками и поп-корном.

– Ульяша, – коснулась я ее плеча.

Она посмотрела на меня, ее лицо было мокрым от слез.

– Это самое ужасное, что я когда-либо видела, – выдохнула она.

– Прости, – все, что я смогла сказать.

Обняла ее за плечи и увела подальше. Она плакала и никак не могла успокоиться. Я чувствовала себя идиоткой. Сама я была в зоопарке много лет назад, и мне всегда нравилось: клетки казались огромными и так здорово было кататься на пони по аллейкам и фоткаться со зверями. Совсем другое впечатление производил все тот же зоопарк на взрослого человека. А Ульяша все-таки не была ребенком, хоть в ней и жила детская наивность и непосредственность. Она понимала куда больше, чем многие, и чувствовала глубже многих.

Мы зашли в пиццерию, посидели там полчаса, и девочка успокоилась.

Мы шли по Кронверкскому проспекту, Ульяна остановилась у рекламной доски с театральными афишами и что-то разглядывала, а у тротуара притормозила черная машина. Открылась задняя дверь, и мужчина в добротном костюме махнул мне. Я подошла. Он спросил:

– Девушка, не подскажете, как проехать к музею артиллерии? – и развернул карту.

Я подошла ближе, наклонилась, чтобы показать маршрут, и тут услышала дикий ор Ульяны:

– Лия!

В следующую секунду мужчина рывком втащил меня на заднее сиденье, закрыв ладонью рот, захлопнул дверь, и машина сорвалась с места.