Я облачилась во все белое. Выбрала боди из эластичного кружева с бретелью через шею и соблазнительным глубоким вырезом. Чулки, короткое платье с корсетом и пышной юбкой. Корсет зашнуровывался спереди на алую ленту. В тон ей туфли и клатч.

Проходя мимо кухни, я крикнула:

– Мам, я поехала!

– Куда это она поехала? – раздался недовольный голос отца. А затем голос матери:

– К Денису.

– Дома пусть сидит.

Я испуганно замерла. Он ведь не серьезно? Только не сегодня! Я влетела на кухню.

– Мама!

– Лия, солнышко… – начала она, но отец ее перебил:

– Ты останешься дома. Точка. – Он окинул меня с ног до головы бесстрастным взглядом. – То, что она убегает к Денису, это еще неизвестно!

Я вынула из клатча телефон.

– Позвони ему и спроси!

Отец упрямо качнул головой, отчеканив:

– Можешь снимать с себя эти бесстыдные тряпки! Ты остаешься дома!

– Мама, – умоляюще прошептала я.

Моя прекрасная, ухоженная светловолосая и голубоглазая мама, которая даже дома всегда была накрашена и одета со вкусом, одарила отца своей самой очаровательной улыбкой.

– Миша, может…

– Нет, – оборвал он и махнул мне рукой: – Аврелия, уйди с моих глаз! Сиди в своей комнате, пока не начнешь говорить отцу правду.

Я поняла, что все бесполезно. Если уж мама не смогла его смягчить… Переупрямить отца мне никогда не удавалось. Я вернулась в спальню и швырнула сумочку в кресло.

Взглянула на часы. Денис уже наверняка меня ждал. Я достала из клатча телефон и, с минуту подумав, нажала в быстром наборе цифру 1.

– Ну, где ты? – раздался в трубке голос Дениса.

– Денис… я не смогу сегодня. У меня дома неприятности.

– Что у тебя случилось?

– Я потом расскажу. Извини, не могу сейчас говорить.

– Помочь тебе чем-то?

– Нет.

– Ну ладно… тогда… пока?

– Пока.

Отложив телефон, я закрыла глаза и так сидела минут пять, успокаиваясь. Будь все проклято! Если Стефания и ее приспешницы думают, что им сойдет с рук эта мерзкая записка, то они просто идиотки. Я мечтала стереть их с лица Земли за нашу испорченную с Денисом ночь. Но я понимала, что если и дальше буду накручивать себя, то я не найду выход из неприятной ситуации с отцом.

Через двадцать минут усиленных раздумий я прошла в гостиную, где в кресле, уже переодетый в халат, сидел отец с книгой.

– Смотрю, ты не переоделась до сих пор? – поднял он глаза от книги.

Я присела на подлокотник кресла и кротко сказала:

– Пап, давай поговорим.

Он захлопнул книгу и воззрился на меня.

– Ну давай. Только без вранья!

Я покорно кивнула.

– Помнишь, раньше мы с тобой много времени проводили вместе?

– А какое это имеет отношение к делу? – прищурился он.

– Мне кажется, пап, что мне стало не хватать твоего внимания, и я… – тихо вздохнула, – стала заглядываться на мужчин старше.

– Ты меня в этом винишь? – потрясенно воскликнул он.

– Нет, просто говорю как есть. Павел Дмитриевич очень хорошо ко мне относился, давал советы, помогал мне… и мне показалось, что я влюбилась в него. Но наверное, это не по-настоящему, да? Я ведь люблю Дениса.

– Конечно, не по-настоящему! Ерунда это все!

Я закрыла лицо руками.

– Мне так стыдно. Как теперь в школу идти?

Отец вздохнул и, приобняв меня за плечи, проворчал:

– Пойдешь, как всегда! – Он похлопал меня по плечу. – Ну, ошиблась, с кем не бывает. А если этот козел будет тебя ущемлять на уроках, ты мне скажи, дочка!

Я кивнула и положила голову отцу на плечо.

– Прости меня. Тебе очень стыдно было за меня?

Он отмахнулся.

– Ерунда! Главное, чтобы ты эту дурь выкинула из головы, понимаешь?

– Да. Когда я с Денисом, я совершенно не думаю о Павле Дмитриевиче. Вот только…

– Ну чего ты умолкла?

– Да так… у нас с Денисом не все гладко.

– Почему? Вы поссорились? Ты же к нему бежать собиралась?

– Нет, не поссорились. Мы редко видимся, и я чувствую, что мы отдаляемся. Мне одиноко, и тогда я начинаю придумывать… ну ты понял. – Я встала с подлокотника. – Ладно, пап, пойду приму ванну.

Уже у дверей он меня окликнул:

– Подожди. Ты сегодня с Денисом договорилась, можешь идти к нему, если хочешь.

– Правда? Я пойду? Спасибо, пап.

Я улыбнулась. Иногда, когда тебя в чем-то несправедливо обвинили, проще принять это и признать, что совершила ошибку, чем доказывать свою невиновность. Люди любят, когда грешники каются. А грешникам – им что, одним грехом больше, одним меньше – в сущности, не имеет значения.

Я долетела до дома Дениса на крыльях любви и счастья и позвонила ему. Он долго не отвечал, а когда наконец услышала его голос, то выпалила:

– Я все уладила! Едем?

После паузы он сказал:

– Извини, я отменил бронь.

Моему разочарованию не было предела. Но я решила, что отчаиваться рано, и предложила:

– Давай просто поедем в любой отель, где будет свободный номер?

Он помолчал, а затем пробормотал:

– Не думаю, что это хорошая идея. Если все сорвалось, наверное, сегодня просто не наш день.

– Возможно, – промолвила я. – Тогда, может, сходим куда-нибудь или…

– Лия, когда ты сказала, что все отменяется, я… я сейчас не дома.

– А где?

– В кино.

– А с кем?

– Со Стефой. Ну ты сама говорила, что она в своей деревне никуда не ходила, ну вот я и…

– А-а, ясно. – Мне большого труда стоило сохранить голос веселым. – Ну давай, отдыхайте, созвонимся потом.

Я обернулась и, увидев свое белое отражение в витрине ресторана, почувствовала себя так глупо, что захотелось разреветься. Но я лишь несколько раз глубоко вздохнула и побрела к остановке.

Встреченные прохожие, особенно мужчины, оборачивались мне вслед.

В клатче завибрировал телефон, я выхватила его, надеясь, что это звонит Денис сказать, что передумал и едет ко мне. Но это был Никита. Он без предисловий объявил:

– Хочу тебя нарисовать. Когда я нахожу необычный типаж, у меня прям ломка начинается. Выручишь?

Каким же он был забавным! Я предложила ему забрать меня с остановки. И через десять минут он приехал. И я в который раз подумала: что же не так? Почему все прочие парни готовы мчаться ко мне со всех ног, а Денис, которому я предложила на эту ночь себя, выбирает кино с рыжей деревенской клухой!

На заднем сиденье лежали мольберт, холсты и чемоданчик с красками.

– И где же ты будешь меня рисовать? – уточнила я, садясь в машину.

Парень восхищенно оглядел меня и выдохнул:

– Ты неотразима! А где ты была?

– Не важно. Теперь я здесь.

Он улыбнулся. Сегодня на нем был вязаный голубой кардиган, прямо на голое тело, потертые рваные серые джинсы и голубые кеды на босу ногу. Что и говорить, одевался он довольно экстравагантно. Со вкусом и при этом с какой-то маниакальной простотой.

Он привез меня к сталинскому дому с колоннами, расположенному в начале улицы Куйбышева, открыл передо мной дверь машины, вытащил мольберт, холсты и чемодан с красками, затем повел меня в парадную. Ему открыл по домофону какой-то Вадик. Идея с «порисовать» мне стала нравиться все меньше. Находиться в квартире с двумя незнакомыми парнями – не слишком хорошая идея.

Однако в квартиру мы не пошли. Никита привел меня на крышу, откуда открывался великолепный вид на Петропавловскую крепость и Троицкую площадь.

– А как ты в темноте будешь рисовать? – спохватилась я.

И тогда он подошел к краю крыши и принялся распутывать удлинитель, который, видимо, тянулся из квартиры того самого Вадика, открывшего нам дверь.

– Да будет свет! – провозгласил Никита. И крыша озарилась сиянием сразу двух прожекторов.

Парень установил холст на мольберт и раскрыл чемоданчик.

– А что мне делать? – спросила я и призналась: – Меня никто никогда не рисовал.

Никита попросил подождать минутку и куда-то ушел. А вернулся со старым плетеным креслом, куда и усадил меня. Он предложил мне принять любое удобное положение.