Старая, кое-где растрескавшаяся плита по краям поросла травой и мхом. Но посреди нее все еще ясно можно было разобрать: «Игнотус Певерелл. 12 июля 1214 — 18 мая 1291». «Вот когда за ним пришла смерть, — усмехнулся Альбус. — Восемнадцатого мая… Весной. Какая гадость — умирать весной! Хотя, если подумать, умирать вообще никогда не хочется. Ну-ка, а это что, внизу?» Под датами жизни Игнотуса Певерелла был вычерчен странный знак: треугольник, в нем — круг, и линия, разделявшая фигуры пополам. Кому только пришло в голову рисовать всякие бессмысленные значки на надгробии? «А если не бессмысленные? Если Игнотус хотел что-то сказать своим потомкам, и они, увидев этот знак, все поняли? Но что это могло значить?» некоторое время, сидя на корточках и закусив пальцы, Альбус раздумывал над этим, но мысли как-то не складывались, а между тем почти совершенно стемнело. Опасаясь, как бы мать не явилась в гостиницу раньше него, мальчик поспешил назад.

Все произошло, как он и опасался: мать встретила его у порога. На сей раз не сказала ни слова: молча схватила за волосы, надавила на голову, заставляя наклониться, и огрела веником — еще, и еще, и еще раз. Вдруг удары прекратились; скосив глаза, Альбус увидел, как руку матери перехватила Джеральдина, только что пришедшая с улицы.

— Не надо, миссис Дамблдор! Мальчик просто не мог сидеть взаперти, ведь я уже говорила вам!

— Что ты ей говорила, дура ты набитая? — крикнула миссис Скримджер, перетиравшая посуду. — Своих заимей сначала, а потом других учи! Да кто на тебя, дуру такую, позарится? А ну ступай на кухню! А ты, Кендра, задай ему хорошенько, чтоб знал!

Пьяный краснорожий бугай в углу расхохотался. Альбус вспыхнул со стыда и злости: как же он опять позволил себе попасться! Мать снова принялась бить его.

— Аберфорт говорит, ты улизнул, как только я ушла. Да еще заставил его убраться из комнаты… Гаденыш…

— Но почему ты нас не пускаешь на улицу, мам? Ничего ведь… — пришлось задержать дыхание, чтобы не вскрикнуть, — ничего не случилось!

— Могло… Случиться… Твои дядья… От такой же строптивости… Замерзли на улице… А теперь ты…

— Что я?!

— Он еще спрашивает, вы полюбуйтесь, — миссис Скримджер уперла кулаки в бока. — Мать как белка в колесе крутится, чтобы ваш старый дом продать и новый вам найти, и чтобы вы не подохли с голоду, и мне не пришлось вас выселять за неуплату! Все ради вас, паршивцев — и хоть бы вы ценили, а? У магглов дети с шести лет работать идут, чтобы родителям помочь, а ты, дармоед, сидишь на всем готовеньком — и даже послушаться матери не можешь? Выгони его совсем, Кендра: пусть побирается да в канавах спит, раз он такой! Ой, погоди, вот поедешь в Хогвартс, вот попадешься Блэку — он тебя быстро приструнит! Там розги отборные, не моему венику чета!

— Миссис Дамблдор, да хватит уже! — взмолилась Джеральдина, так и остававшаяся в дверях кухни. — Ну виноват, ну что же, мальчишки не такое творят…

— Хватит? Ничего не хватит, пусть… — на сей раз миссис Скримджер не успела разразиться новой тирадой. Кендра оттолкнула сына, отбросила веник и быстро пошла к лестнице. Альбус оставался в дверях, держась за косяк: у него сильно кружилась голова. Джеральдина, подбежав к нему, обняла и легонько погладила по спине, но прикосновение отдалось неприятно, и он вывернулся.

— В сарай его отведи, там пусть спит, а днем шляется, где хочет! — крикнула миссис Скримджер дочери. — Пусть хоть поганок наестся, хоть бродягам попадется: потеря не велика!

— Лучше с бродягами, чем с вами, — процедил Альбус: вопли хозяйки ему надоели.

— Что?! — миссис Скримджер опустила тарелку и двинулась к нему, но Кендра окликнула ее, остановив.

— Не надо, Эмма. Мы о нем забыли. Такие бессовестные, бессердечные мальчишки нам никто, они не наши сыновья, так что пусть говорят и делают, что хотят.

…Уже засыпая на принесенном Джеральдиной в сарай одеяле, предварительно полакомившись парой пирожков с печенью, которые она ему тайком передала, Альбус подумал, что день прошел не так уж плохо. Во-первых, он в кои-то веки вышел на улицу, даже побывал в Годриковой Впадине и нашел могилу Игнотуса Певерелла. Во-вторых, по сути, сегодня он получил полную свободу. Отныне ему можно гулять, где вздумается. А на отметины от веника нечего смотреть. Заживут.

Следующие пять дней Альбус прожил именно так, как говорила миссис Скримджер, хотя ему это, признаться, даже нравилось. Конечно, в сарае было холодно, да и гулял он впроголодь: подкармливала его только Джеральдина. Задевало, что мать походя по двору, смотрит мимо него, словно он ей совсем незнаком. Зато идти он мог, куда захочет, и возвращаться, когда вздумается. И за эти дни Альбус вдоволь набродился по окрестным лесам, набрал коллекцию интересных трав (однажды даже удалось найти заунывник — увы, недозрелый), изучил все улицы Годриковой Впадины и еще пару раз побывал на могиле Игнотуса Певерелла.

Альбусу не давал покоя таинственный знак на могиле. Он чувствовал, что знак этот очень важный, возможно, уже ему где-то встречался, но не мог вспомнить, где. Как нарочно, дорога к своим книжкам пока была ему заказана: когда он однажды попробовал проскользнуть в гостиницу, миссис Скримджер запустила в него уже знакомым веником.

Разгадка пришла, когда на пятый день грянул дождь. Альбусу пришлось просидеть несколько часов в сарае, благодаря того, кто строил его, за крепкую крышу. От скуки мальчик попытался реконструировать знак, который видел на надгробии. Взял круглый камень, положил на него прутик… Что-то шевельнулось в голове. Разгадка была близко, но чего-то не хватало. «Треугольника!» — подумал мальчик. Хотя в сарае было холодно и сыро, он живо сдернул куртку, сложил ее рукавами вниз и разместил на ней камень и палочку. «Ну точно! Камень, палочка — и мантия! Дары Смерти! Вот оно!» Как завороженный, забыв о холоде, Альбус смотрел на лежащую треугольником ткань, круг камня и линию прута. «А ведь у кого-то они есть… Скорей всего, да: если Игнотус существовал, то по крайне мере где-то должна быть мантия-невидимка. Вот раздобыть бы…» Он невольно улыбнулся, представляя, насколько был бы свободен тогда. Сейчас он тоже свободен, но ведь это временно. А в мантии можно было бы еду воровать, например… «Палочка — это тоже неплохо: тогда меня точно никто не одолеет. Вот камень… Зачем он мне? — Альбусу вспомнился недавний разговор на улице, но он одернул себя. — От Поцелуя дементора воскрешающий камень бесполезен».

Той же ночью Альбуса растолкала пришедшая в сарай мать.

— Вставай, — сухо бросила она. — Твои вещи уже собраны. Мы переезжаем.

— Опять? — он сонно тер глаза.

— Я обменяла дом. Теперь будем жить в Годриковой Впадине.

Кендра скрестила на груди руки, наблюдая, как сын вяло влезает в куртку.

— Если бы ты немного подождал, не пришлось бы мучиться эти дни.

— Я не мучился, — искренне ответил Альбус.

— Да? И то, что мы о тебе не вспоминали, тебя не задевало?

— Нет, — его несколько раздражало, что мать затеяла такой разговор: болтать о том, что чувствует, Альбус не любил, потому что сам не всегда понимал, что у него на душе.

Мать помолчала.

— Ты любишь свою семью?

Альбус дернул плечами: ну зачем спрашивать о том, чего он заведомо не знает! Кендра грустно покачала головой:

— Ну что ж, жду тебя у выхода. Только не исчезни опять куда-нибудь.

========== Глава 4. Джеральдина ==========

В потемках новый дом Альбус рассмотрел плохо, только успел обрадоваться, что у него будет отдельная комната. В Нагорье они с Аберфортом ютились вместе, и временами братец изрядно надоедал. А то еще примется дразниться, и только попробуй ему врезать — окажешься виноватым, ведь ты же старший, должен сдержаннее себя вести. Определенно, жизнь становилась все свободнее, и это радовало. Итак, мальчик заволок пожитки на второй этаж, затолкал в комнату, захлопнул дверь и повалился на кровать, едва заставив себя сбросить башмаки. Завернулся в одеяло, даже не скинув куртки: авось обойдется, мать не заметит. Все-таки в доме было холодно: пока стоял пустым, видно, ветер в нем погулял изрядно.