Он развернулся и ушел. Альбус некоторое время еще стоял, растерянно глядя в пол.

— Эй, Ал, — кто-то его подергал за рукав. Поднял глаза: Лэмми. — Вы что, с Элфи поругались? А что у тебя на лице, подрался?

Альбус кивнул и зашагал вперед. Кажется, директора не было за столом для преподавателей. Хоть бы он оказался в кабинете.

Уже в Директорской башне, у каменной горгульи, Альбус сообразил, что не знает пароль, по которому мог бы попасть в кабинет. «Нужно было сначала спросить у учителей, где директор сейчас вообще, и, может, подождать его у Большого зала…» И тут горгулья отодвинулась, пропуская молодую женщину в довольно экстравагантной мантии, с неестественно-белым лицом и жгуче-черными глазами. Альбус слышал, что зовут ее Элеонора Фортескью, а ведет она прорицания, но они, как предмет по выбору, начинались с третьего курса, и записываться на них мальчик не собирался.

— Что тебе нужно? — мягкий грудной голос учительницы прозвучал удивленно — она, кажется, совершенно не ожидала увидеть здесь ученика в столь ранний час.

— Простите, мэм, мне нужно попасть к директору, но я не знаю пароль, — честно ответил Альбус. Она приподняла собольи брови.

— Пароль прост. «Устав школы».

Мальчик выкрикнул пароль, горгулья отодвинулась, и он живо взбежал по винтовой лестнице вверх.

В первые минуты, оказавшись в кабинете директора, он чуть не забыл, зачем пришел: столь любопытными ему показались портреты, которыми пестрили стены, стол с ножками в виде когтистых лап и полка с Распределяющей шляпой. Лишь суховатый кашель вернул в реальность: директор, сидя за столом, сложив руки под подбородком, с любопытством его рассматривал.

— Доброе утро, мистер Дамблдор. Я полагаю, профессор Фортескью сообщила вам пароль? Я не слишком этим доволен, но потрудитесь, пожалуйста, объяснить причины своего вторжения.

Альбус выпалил на одном дыхании:

— Я пришел признаться. Четыре дня назад в Запретной секции поймали Элфиаса Дожа, Лэмюэля Принца и Викторию Уркварт. Так вот, я был с ними, просто успел убежать. И это я их подбил.

Директор слегка приподнял брови.

— Во-первых, потрудитесь обращаться ко мне «сэр». Во-вторых, объясните, что заставляет вас признаться теперь, когда ваши товарищи уже понесли наказание. Они в любом случае были бы наказаны. Тогда зачем?

Альбус некоторое время рассматривал свои ботинки. Он не признался бы директору — только не ему — в том, что пережил в эти два дня. Оставалось уйти от ответа.

— Вы слишком жестоко их наказали, — Альбус вскинул голову. — Что такого, что мы побывали в Запретной секции, почитали книги? Почему этого нельзя делать?

— Потому что я знаю вас, детей. Вам нельзя доверять опасные знания, пока вы не научитесь владеть собой. В частности, не лезть туда, куда лезть запрещено. Я уже вижу, как кому-то из вас захочется испытать что-то из вычитанного на практике, я ведь не ошибаюсь? Вы — маленькие обезьяны, тянущие свои ручки к взрывоопасным артефактам, и прежде чем вам будет позволено обращаться с такими предметами, я сделаю из вас джентльменов и леди, умеющих собой владеть, — директор говорил очень неторопливо, словно пробуя слова на вкус.

— Сделаете их из нас розгами и карцером? Подвешиваниями за ноги? — процедил Альбус.

— Именно, мистер Дамблдор, именно. Ваши спины и места пониже заживут, а вот в головах что-то да останется. Поверьте, это лишь малая и безобидная часть того, что ждало бы вас, позволь мы вам здесь крушить все подряд. Запомните, и как следует: я оказываю вам большую услугу, потому что, если бы я хотел наказать вас всерьез, вы бы все получили поощрения. Впрочем, последствия бы настигли вас слишком поздно, — Блэк дернул уголком рта, ехидно прищурившись, словно ожидая, что ему ответит ученик. Альбус вдруг понял, что директору, возможно, давно хотелось высказать все это кому-нибудь из студентов.

— Да какая вам, в сущности, разница, почему я пришел? — натянуто улыбнулся он. — Я признался в нарушении. Разве я не должен быть наказан?

— Какая восхитительная дерзость, — протянул Блэк, откинувшись на спинку кресла. Альбус неожиданно отметил, что у его сына-тезки почти такой же по форме нос и похожая манера прищуривать глаза. — Что ж, вам, видимо, не терпится заслужить прощение ваших друзей? Будь я таким жестоким человеком, как обо мне здесь болтают, вы бы вышли отсюда нетронутым. Ладно, так и быть, назначаю вам те же пятьдесят с карцером и еще пятнадцать за побег. Можете не благодарить, — Блэк почти весело улыбнулся и подошел к камину. — Мистер Спэрроу, прошу вас зайти, для вас есть работа.

То ли розги были свежайшие, то ли Спэрроу с утра бодрее себя чувствовал, только Альбусу показалось, что били гораздо больнее, чем в прошлый раз. И то сказать: последний раз его наказывали за случай на уроке полетов. Мог и подзабыть. Отсчитав шестьдесят пять ударов, завхоз отвязал Альбуса, велел одеться и проводил в карцер — камеру без окон, с голыми стенами и гладким полом. Только в одном из углов обнаружилась куча соломы, на которую мальчик и рухнул, едва закрылась дверь. Полежав некоторое время, догадался прижаться горящей спиной к стене: камни приятно холодили.

Один раз, в обед, Спэрроу принес ему кусок хлеба. Посветил фонарем: в кувшине в углу, противоположном тому, где лежала солома, была вода. Альбус с удовольствием напился, не замечая привкуса затхлости, съел кусок и лег опять.

Было очень тихо, даже вода, вопреки представлениям о подземельях, не капала. Альбус прислушивался, пытаясь различить топот крыс, о которых рассказывал Лэмми, но и у грызунов, похоже, не было настроения гулять. Кожа на спине и ниже очень болела и зудела, начинало лихорадить, но все равно — Альбус и не думал, что на душе может быть так спокойно, как сейчас. Словно он прошел через то, что должен был, и теперь все наладится.

Он сам не заметил, как впал в забытье. Когда утром Спэрроу растолкал его, Альбус с трудом сдержал стон: так скверно он себя никогда не чувствовал. Его била крупная дрожь, голова раскалывалась, двигаться было невыносимо. «Это потому, что полежал на холоде. И потому, что раны толком не обработали. Сейчас все пройдет», — успокоил себя мальчик. Однако, как он ни храбрился, а в Больничном крыле, когда мисс Шанпайк напоила его перечным зельем и стала смазываться чем-то едким воспаленную кожу, к стыду своему, заскулил.

Когда медсестра отошла, он обернулся в сторону кровати Виктории. Девочка молча смотрела на него, потом отвернулась и, кажется, уснула. «Значит, все-таки не простила», — вздохнул Альбус про себя и заворочался, пытаясь устроиться поудобнее. И тут у входа в Больничное крыло послышались знакомые голоса. Минуту спустя застучали шаги.

— Альбус! — маленькие пальчики схватили его крупную ладонь. — Альбус, прости нас, пожалуйста! Мы и подумать не могли…

Клеменси, сжимая его руку, чуть не плакала. Айла встала рядом.

— В самом деле, прости нас. Мы не хотели… Мы вели себя глупо.

— Да… Ничего, — пробормотал Альбус.

Лэмми с вытянувшимся лицом присел на краешек и стал, как всегда, нести какую-то чепуху про Корнфута, который звал их всех пить чай и изучать звездный ветер. Альбус машинально перевел взгляд в изножье кровати… Там стоял Элфиас.

— Не стоило, Альбус, — друг слабо улыбнулся. — Просто не делай так больше.

— Конечно нет, — от радости даже будто стало лучше. — Я бы никогда…

— Ладно, мы тебе верим, — раздался насмешливый голосок. Викки, опираясь на локоть, весело блестела зелеными глазами.

Было бы странно ждать, что гриффиндорцы также простили Альбуса. Они, скорее всего, посчитали, что шестьдесят пять розог и карцер вкупе с их вчерашними выходками — достойное наказание на первый раз, и оставили «преступника» в покое. С ним еще не считали возможным разговаривать, но гадости делать перестали. Розалин, а вслед за ней Мейбл и Генри даже иногда улыбались ему и обращались за чем-нибудь.

Через несколько дней Альбус услышал, как Розалин выговаривала Малкольму:

— Вы слишком жестоки. Разве мы с тобой безупречны? Какое право мы имеем отнимать у кого-то шанс?