…Друзья Альбуса каникулам и возращению домой были рады. Айла и Клеменси непрерывно шептались о том, как их встретят, Виктория хвасталась Элфиасу, что поедет снова во Францию вместе с матерью — у той в Париже остались подруги, даже Лэмми улыбался и вслух представлял, как на него будет лаять собачка матери, а тетя Доротея, наверное, опять съела все печенье в буфете. Только Гораций, как и Альбус, хранил молчание, причем, кажется, совершенно по той же причине: ему домой также не хотелось.
Хогвартс-Экспресс прогрелся так, что пришлось, едва ребята заняли купе, распахнуть окно настежь. Девочки упрятали шляпки понадежнее, опасаясь, что их сдует. Генри Уизли так и не пришел, но они и без него отлично посидели — никто о нем даже не вспомнил: им ведь было, о чем поговорить.
Клеменси сначала играла колокольчиком, сорванным ею по дороге, потом забыла о цветке: Альбус принялся зачитывать второе письмо Адальберта Уоффлинга. На сей раз Альбус написал ему о своих первых опытах по беспалочковой магии, и ученый ответил гораздо быстрее.
— «Вы жалуетесь, что только с десятой попытки у вас получилось без палочки слегка пошевелить предмет. Уверяю вас, даже и такой результат для волшебника вашего возраста, еще не вполне овладевшего магией с помощью палочки, — большое достижение». Не понимаю, почему еще не овладевшего? Палочка меня полностью слушается, а заклинания — наживное дело!
— Но недаром же одни проходят раньше, другие позднее, — возражала Айла.
— Ты считаешь, что мы в самом деле не способны вот прямо сейчас освоить какое-нибудь заклинание из тех, что походят на седьмом курсе? А что нам мешает?
Учебника за седьмой курс у них не было, а то потренировались бы, пожалуй.
Проехала тележка со сладостями, ребята вскладчину накупили всего. Альбус схватился за драже «Берти Боттс», но ему не повезло: попалось со вкусом рвоты.
— Фу, — он схватился за горло, подавляя приступ тошноты.
— Ничего, — успокоил его Лэмми. — У меня вот вообще птичий помет.
Когда поезд прибыл в Лондон, уже вечерело, и хоть было светло, но езда разморила Альбуса. Когда на платформе замелькали плащи и накидки встречающих, шляпки, зонтики и котелки, он впервые задумался, кто его встретит. Наверно, мать — больше некому. Хорошо бы, если она аппарировала с ним с вокзала прямо к дому. Ему даже есть, чем похвастаться: он стал лучшим на курсе, правда, из-за нарушений дисциплины Гриффиндор все равно оказался на последнем месте. Первое должен был заслуженно занять Рейвенкло, но директор добавил баллы слизеринцам за какое-то участие в научной работе, про которое раньше никто и не слыхивал, в результате чего змеи закончили год триумфально. Альбус, в общем, не расстроился, хотя Сполдинг нашел время перед отъездом, чтобы их отругать.
В купе заглянула Анджела.
— Поторопитесь, скоро приедем. Альбус, я видела, миссис Дамблдор тебя ждет.
Она, вероятно, ожидала, что Альбус вскочит и высунется в окно, но тот стал неторопливо собирать вещи. Клеменси махала рукой высокому худому человеку в очках и мятой шляпе, бежавшему за поездом. Айла впилась взглядом в очень похожую на нее темноволосую женщину со скромно-величавой осанкой. Виктория послала поцелуй нарядным мужчине и женщине, стоявшим рядышком.
— Вон мой отец, — Элфиас указала на коренастого человека с трубкой, чем-то напоминавшего Персиваля.
— А меня брат встречает. Привет, Фил! — Лэмми тепло посмотрел на черноволосого юношу с худым грубоватым лицом, который, конечно, его приветствия не услышал.
Гораций, насупившись, сидел в углу. Ребята стали прощаться.
…Кендра ждала сына в стороне от остальных, почти у самого барьера. Сухо поздоровалась, сразу вывела наружу, довела до какого-то пустыря и действительно аппарировала. Они с Альбусом приземлились прямо перед порогом дома в Годриковой Впадине.
— Аб и Ари?.. — о них все же следовало спросить, хотя, конечно, он их сейчас увидит.
— Ариана спит, а Аберфорт ушел купаться. Проходи в дом.
— Сейчас поужинаем? — желудок поскуливал, и Альбусу, когда он вошел, показалось, что на кухне пахнет вкусно.
— Поужинаем, когда вернется твой брат. Пройди на кухню.
Отстраненный тон матери не предвещал ничего хорошего. Он попытался припомнить, чем же успел провиниться, и ничего не пришло ему в голову: в конце концов, он последний раз видел домочадцев год назад.
Он подчинился. Мать вошла следом.
— Сними очки и повернись ко мне.
Снова пришлось послушаться.
Хлесть! Мать принялась бить его по лицу — то по одной щеке, то по другой. Он едва успел стиснуть зубы и схватиться за край стола: не мог же он позволить себе отступить хоть на шаг. Кендра отвешивала пощечины, пока у самой не заболела рука — молча, яростно, с горящими злостью глазами. Наконец выдохлась, присела на стул. Полила холодной водой на ладонь. Альбус сжал кулаки: он сам был бы не прочь сунуть лицо хоть в дождевую бочку, но заставил себя даже не дотрагиваться до горевших щек.
— Почему ты нам не писал? — процедила мать сквозь зубы. — За год ни одного ответа! Что ты жив и здоров, мы узнавали от Анджелы. А если бы ее не было, что бы нам пришлось делать? Сходить с ума?
Стало немного неловко.
— Я собирался, но все забывал.
— Забывал, — мать посмотрела с горечью. — Зато я не забывала высылать тебе деньги. А ты хоть бы поблагодарил. Я эти месяцы перебивалась одна, только от Аберфорта и видела помощь, а от тебя и весточки не было.
— А чем бы тебе помогло, если бы я написал? Ты только отвлеклась бы на чтение…
Он едва успел втянуть воздух: мать снова его ударила.
— Иди к себе в комнату. До утра я не желаю тебя видеть. Обойдешься без ужина.
Когда кожа на щеках и скулах горит и чуть не лопается, не очень-то уснешь — тем более с пустым желудком. Альбус у себя в комнате долго прижимался лицом то к стеклу, то к стенам, пытаясь хоть немного умерить боль. Ужином ему послужила нераспакованная в поезде шоколадная лягушка.
О брате и сестре он почти не думал — да и они к нему за весь вечер не наведались. Только раз он слышал, как мать крикнула: «К Альбусу нельзя!», и уловил легкие удаляющиеся шажки — так идти могла только Ариана. Он почитал немного, сидя на подоконнике, потом улегся в постель.
Проснулся он, едва забрезжил рассвет. Мать еще спала, хотя, конечно, скоро встала бы. Альбус не хотел ее видеть после вчерашнего. Прихватив на кухне кусок хлеба, он вышел на улицу.
Годрикова Впадина спала; на улицах не было не то, что человека — даже кошки. В тишине и прохладе легко было думать. «Надо бы Джеральдину навестить», — подумал мальчик, но почувствовал, что сегодня не сможет прийти к ней на могилу. И вспомнить, что ей он тоже не ответил ни на одно письмо.
За очередным поворотом послышались раздраженные голоса. Альбус остановился и осторожно выглянул. На пороге серого каменного домика стоял похожий на Сполдинга — такой же высохший, с белыми усами — старик и сердито что-то выговаривал молодому человеку в городском, довольно помятом и запыленном костюме.
— Ты покрыл нашу семью позором. От тебя одни неприятности. И ты еще имеешь наглость…
— Имею. Я ваш сын, — юноша откинул с лица длинные каштановые волосы. — Отец, я приехал сюда в дилижансе, страшно устал. Неужели для меня в доме не найдется хоть чашка кофе?
— Для сына, за которого мне стыдно, у меня ничего нет. Убирайся.
— А если я не уйду?
— Я вызову авроров. Ты, не забывай, на испытательном сроке. Лучше уйди сам, если не хочешь оказаться в Азкабане. Там-то тебе, признаться, самое место.
Молодой человек пожал плечами, поднял чемодан и, посвистывая, пошел прочь. Альбус живо догнал его.
— Тут недалеко есть гостиница. Хотите, провожу?
Парень, прищурившись, посмотрел на него. «Странное лицо, — подумал Альбус — Женоподобный немного».
— А что ты здесь делаешь в такой ранний час? — с расстановкой спросил юноша.
— Гуляю, — мальчик пожал плечами. — Так вас проводить?
— Я не против. Послушай, это положительно какой-то знак. Откуда ни возьмись, в неожиданный час… — он взял Альбуса за подбородок. — Грубое лицо… Нет, интересное, необычный овал лица. И эти глаза… как весеннее небо. Таких глаз я ни у кого не видел.
