После отъезда из гостиницы он не раз — стараясь, конечно, не попадаться миссис Скримджер — прибегал к Джеральдине. Он знал, что найти ее можно чаще всего на кухне или в хлеву, но как бы девушка ни была занята, она всегда встречала мальчика широкой улыбкой и умела достать для него угощение. То карманы Альбуса становились масляными от распиханных по ним пирожков, то он забывал вытереть «усы» над губой, когда получал чашку парного молока. Еще Джеральдина дарила ему старые учебники. Скорей всего, они принадлежали еще ее бабушке, да и интересного в них было немного, из разговоров с матерью Альбус и то узнавал больше, но от скуки — отчего бы не полистать? Ну и наконец, она неизменно была готова внимательно и восхищенно слушать его, а ведь со времени болезни Арианы слушателей у Альбуса почти не стало.

Хотя, конечно, он не разбирал про себя, почему ему так хорошо в присутствии этой девушки. Он просто чувствовал себя рядом с Джеральдиной бодрым, воодушевленным, готовым на все, и не было ничего прекраснее в мире, чем ее белокурые завитки, выбившиеся из-под застиранного чепчика, грубый холщовый передник и руки — белые, довольно изящные, но с безнадежно огрубевшей кожей. У нее были небольшие серые глаза, но столько внимания и доброты светилось в них, что Альбусу они казались завораживающе красивыми.

— Скорее бы в Хогвартс, — разглагольствовал он, глядя, как быстро мелькают ее обтянутые грубой тканью локти. — Я хочу научиться трансфигурации! Представляешь, можно взять любую вещь и превратить во что угодно!

Превращать ему в самом деле нравилось: именно в этом деле, как ни в каком другом, он ощущал власть над природой, и это завораживало.

— Но, кажется, не совсем так, — мягко возразила девушка. — Если я правильно помню, нельзя превращать предметы в еду или деньги…

— Мы просто не знаем, как именно это сделать, — отмахнулся Альбус. — Если мне удастся понять принцип, то сделать можно будет все, что угодно.

— И в чем же принцип? Как по-твоему?

— Вообще, я уже думал над этим. Конечно, у меня пока нет учебников, но я собрал все, что слышал от родителей, и попытался понять. Выходит, суть в том, что любой предмет — это устойчивый сгусток энергии, как бы глины, которая застывает в определенной форме, ну как кирпич или ваза. А мы можем взять эту энергию и переплавить во что-то другое. Интересно, а можно ли создавать вещи из чистой энергии или наоборот? — Альбус задумчиво посмотрел Джеральдине в лицо, словно ожидая, что она ему ответит. Но миссис Скримджер вызвала ее в зал.

— Мне кажется, ты станешь кем-то великим, — сказала однажды Джеральдина. Они вместе шли от колодца, она слегка клонилась в сторону под тяжестью ведра, и Альбус с непонятной самому тревогой смотрел, как плещется ледяная вода на ее вытертые башмаки. — Обычная дорожка — это точно не по тебе. Ты, наверное, будешь самым молодым министром магии или каким-нибудь жутко известным ученым.

— Конечно, — в этом-то мальчик ни секунды не сомневался. — И тогда ты выйдешь за меня замуж?

Она остановилась так резко, что чуть не расплескала всю воду. Альбус похолодел при мысли, что она сейчас рассмеется, но Джеральдина посмотрела на него очень серьезно.

— Выйду. Я буду тебя ждать.

— Тебе не придется ждать долго, — заверил ее Альбус. — К двадцати годам я буду министром, это точно.

Сухие губы Джеральдины скользнули по его волосам.

…После, взрослея, он много раз видел изображение богини любви: и беломраморные статуи, и рыжую чахоточную Венеру Боттичелли, и пышнотелую спящую деву с безупречным лицом — Венеру Джорджоне. Но он лишь снисходительно улыбался чужим фантазиям, зная, что на самом деле у богини любви худые башмаки, застиранный чепчик и натруженные руки.

А между тем прошла осень, и Годрикову Впадину покрыл белый предрождественский покров. Альбус любил праздники, а в особенно Рождество с запахом хвои, праздничным угощением и общими прогулками по свежему снежку, но сейчас дома было нерадостно. Приступы у Арианы повторялись все чаще, приобретая разрушительную силу: чашки в комнате, где с ней становилось нехорошо, лопались, у стульев подламывались ножки. Сама она после припадков примерно на полчаса впадала в забытье. Днем мать разрывалась между комнатой сестры и пристройкой, где оборудовала аптеку, а по утрам Альбус иногда заставал ее в слезах над очередным номером газеты. Процесс по делу отцом пресса освещала во всех подробностях.

— Приговор вынесут сразу после Рождества, — проронила мать однажды, когда Альбус, проснувшись раньше брата и сестры, спустился к ней. До Сочельника оставалось два дня. — Скорее бы. Это совершено невыносимо. Я не представляю, как он там сейчас, в этой камере… В Азкабан не принимают ни продукты, ни теплые вещи. Как мне жить? Так, словно он уже сейчас умер для меня?

Альбус, залившись краской, неловко погладил мать по руке. К стыду своему, он почти не думал об отце, и лишь когда кто-то напоминал, как Персиваль сейчас страдает, становилось режуще больно. Но в душе, кажется, он распрощался с отцом с тех самых пор, как того арестовали, притом распрощался без особенной грусти. В конце концов, с арестом отца ругани и побоев Альбус стал принимать гораздо меньше. Разумеется, сейчас у него хватило ума не говорить об этом матери, а она, похоже, не поняла, что чувствует сын.

— Аберфорт и Ариана пока ничего не должны знать, — Кендра вытерла слезы в уголках глаз. — Погуляй сегодня, развейся. Вот, возьми немного мелочи, купи конфет. Можешь съесть их сам и ни с кем не делиться.

Она вложила в ладонь сына несколько монет. Альбусу почудилось, что за дверью кто-то шевельнулся: видно, Аберфорт успел услышать окончание разговора. Теперь будет завидовать, что Альбусу дают деньги.

Брат, точно, при встрече с ним демонстративно отвернулся. Фыркнув, Альбус был уже готов бросить деньги ему под ноги, но брат быстро ушел, а между тем перед мысленным взором уже вставала кондитерская лавка в фонарях и с венком из остролиста на двери, пахнущая корицей золотистая выпечка и конфеты в бумажных фантиках… Мальчишка пустился к ней.

В лавке он встретил Джеральдину: она покупала изюм, курагу и мед.

— Мама к приезду Анджелы сама наделает конфет, — объяснила девушка. — Анджела очень любит именно такие. Говорит, ничего вкуснее даже в Хогвартсе нет. Приходи к нам на Рождество, я припасу для тебя. Кстати, не хочешь чего-нибудь здесь?

Альбус, гордо помотав головой, с важным видом вытащил из кармана мелочь и немедленно купил два больших леденца. Тот, что покрасивее, протянул Джеральдине, она приняла и смущенно поблагодарила. Посасывая леденцы, они вместе побрели прочь из деревни, болтая обо всем на свете. В числе прочего Альбус вспомнил, как осенью нашел могилу Игнотуса Певерелла и разгадал знак на ней.

— Да, мантия-невидимка много веков хранилась в нашей деревне, — кивнула Джеральдина. — Ведь его потомки жили здесь — да, кажется, и до сих пор живут. Под другой фамилией, правда, род Певерелллов по мужской линии пресекся, но семья все равно не из последних… Да, точно, это Поттеры. Их коттедж стоит совсем недалеко от вашего. Только это важные господа, постоянно живут в Лондоне, а сюда приезжают на Рождество или летом, и то нечасто. Коттедж с зеленой крышей, обрати внимание как-нибудь.

Альбус затаил дыхание, запоминая. Поттеры, зеленая крыша.

— А потомки двух других братьев?

— У Антиоха — того, кто придумал Бузинную палочку — потомков не было, он рано погиб. А вот у Кадма были, и представь — от той самой мертвой женщины! Что же у них за кровь в жилах…

Альбус прикрыл глаза, представляя, какими могут быть дети от ожившей покойницы.

— А они тоже жили здесь?

— Нет, о них здесь не слыхали. Но камень, думаю, до сих пор у них, как мантия — у Поттеров.

Рождество семья встретила, как и полагается — с венками, подарками и праздничным гусем, вот только на душе у всех по-прежнему было пасмурно. Слишком ясно вспоминалось, как в прошлом году отец приволок из лесу и поставил посреди двора огромную ель, Альбус поднимал Ариану под мышки, чтобы она могла повесить игрушки повыше, а потом сестра вместе с Аберфортом ходила по дому; взявшись за руки, они распевали гимны. На сей раз елки не было, а мать, поздравляя детей за праздничным столом, улыбалась до слез вымученно.