— Вот именно это, лейтенант, нам и предстоит выяснить. Мне казалось, научные методы вашего отца ошибок не допускают? И если это так, значит, Старбак действительно невиновен.

— Но он берет взятки.

Александер вздохнул:

— Тогда, лейтенант, не забудьте арестовать еще и половину Конгресса, — он пролистал отчет Гиллеспи, с отвращением отмечая количество масла, влитого в глотку заключенному. — Есть у меня подозрение, что мы зря тратим время, — подытожил он.

— Еще пару дней, сэр! — поспешно вставил Гиллеспи. — Я уверен, он вот-вот сломается, сэр, точно вам говорю!

— То же самое я слышал неделю назад.

— Последние несколько дней я не применял масло, — с энтузиазмом заметил Гиллеспи. — Я дам ему шанс восстановиться, а затем удвою дозу.

Александер закрыл отчет:

— Если бы он мог нам что-нибудь сообщить, лейтенант, уже сообщил бы. Он — не наш клиент.

Намек на провалившийся допрос заставил Гиллеспи возмущенно дернуться:

— Вы ведь в курсе, — спросил он Александера, — что Старбак живет в борделе?

— Вы осуждаете человека, потому что ему повезло? — поинтересовался Александер, заставив Гиллеспи покраснеть.

— Одна из тамошних женщин искала его, сэр. И дважды приходила.

— Та симпатичная шлюшка? По фамилии Ройял?

Гиллеспи покраснел пуще прежнего. Красота Виктории Ройял превосходила все его мечты, но он не смел признаться в этом Александеру.

— Ее фамилия Ройял, да. И она просто по-королевски высокомерна[47]. Она не назвала причину своего интереса к заключенному, и я думаю, ее стоит допросить.

Александер устало покачал головой.

— Интерес, лейтенант, объясняется просто: ее отец служит в пехотной роте Старбака, ну а она, судя по всему, обслуживала его в постели. Я уже говорил с ней, она ничего не знает, так что допрашивать ее еще раз не имеет смысла. Или вы планировали заняться чем-то другим?

— Конечно, нет, сэр, — Гиллеспи возмущенно встрепенулся, но он и впрямь надеялся, что майор поручит ему допрос мисс Виктории Ройял.

— Потому что если вы всё-таки планировали нечто другое, — продолжил Александер, — думаю, вам полезно будет вспомнить, что нимфы сего дома — самые дорогие во всей Конфедерации. Дамы из заведения напротив ЮХА[48] подойдут вашему кошельку лучше.

— Сэр! Я протестую!..

— Помолчите, лейтенант, — устало перебил Александер. — И если вы по-прежнему желаете посетить мисс Ройял частным образом, то хоть поразмышляйте на досуге, сколько высокопоставленных офицеров являются ее клиентами. Она вам хлопот доставит гораздо больше, чем вы ей.

Некоторые из ее клиентов уже возмутились арестом Старбака, и Александеру все трудней и трудней удавалось находить оправдания.

Господь небесный, подумал майор, но каким же сложным оказалось это дело. Старбак — казалось бы, очевидный кандидат, — молчал как рыба.

Тимоти Уэбстер, прикованный в тюремной постели, так и не выдал ничего на допросе. Человек, приставленный наблюдать за доской объявлений в церкви Святого Павла, попросту тратил время. Поддельное письмо подложили под ленты доски в вестибюле церкви, но за ним так никто и не пришел.

Гиллеспи живо предложил:

— Если вы позволите мне опробовать слабительное моего отца на Уэбстере…

Александер оборвал его:

— На мистера Уэбстера у нас другие планы, — майор сомневался, знаком ли больной Уэбстер с личностью человека, написавшего Джеймсу Старбаку письмо. Его вполне мог знать только Джеймс.

— А женщина, пойманная с Уэбстером? — предположил Гиллеспи.

— Чтобы северные газеты надрывались, как мы пичкаем женщин слабительным? — ответил Александер. — Ее отправят обратно на север целой и невредимой.

Звуки армейского оркестра привлекли майора, и он подошел к окну своего кабинета, уставившись вниз — на Франклин-стрит, по которой маршировал на восток пехотный батальон.

Армия Джонстона, наконец-то покинувшая свои позиции вокруг Кулпепера, прибыла для защиты столицы. Самые первые полки уже отправились на усиление обороны Магрудера у Йорктауна, пока остальные разбивали лагеря к востоку и северу от Ричмонда.

Пехотный оркестр наигрывал «Дикси». Детишки, вместо ружей вооруженные палками, гордо вышагивали позади солдат, чьи шляпы украшали бледно-желтые нарциссы. Даже с третьего этажа Александер видел, насколько оборванно и неряшливо выглядели солдаты, но маршировали они твердо, и боевой дух казался высоким.

Самым красивым девушкам солдаты бросали нарциссы. Мулатка, затесавшаяся среди столпившихся на тротуаре зрителей, собрала целый букет и смеялась, когда солдаты бросали ей еще и еще.

Пехоту специально провели через город, чтобы ричмондцы воочию увидели армию, пришедшую на их защиту. Однако солдаты сами нуждались в защите от города или, скорее, от больных шлюх Ричмонда, так что марширующую колонну сопровождали военные полицейские с примкнутыми штыками, чьей задачей было не позволить ни одному солдату раствориться в толпе.

— Мы не может просто взять и отпустить Старбака, — жалобно заметил Гиллеспи. Он стоял, наблюдая, у второго окна.

— Можно обвинить его во взяточничестве, — уступил Александер.

— Но представлять его перед судом в нынешнем виде, словно он уже одной ногой на том свете, нельзя. Почистите его, дайте выздороветь. Потом мы решим, отдавать ли его под суд за взяточничество.

— Как мы найдем настоящего предателя? — поинтересовался Гиллеспи.

Александер представил длинноволосого старика и невольно содрогнулся.

— Полагаю, придется отобедать с дьяволом, Гиллеспи, — майор отвернулся от окна и угрюмо уставился на карту Виргинии, висевшую на стене.

После Йорктауна, подумал он, янки уже никто не остановит.

Они прорвутся сквозь оборонительные линии Ричмонда, словно сокрушительный прилив во время прибрежного шторма. Окружив город, они просто задушат его. Что станет с Конфедерацией потом? На западе, несмотря на попытки южных газет представить события как победу, Борегар отступил, понеся значительные потери у местечка под названием Шайло.

Север объявлял о своей победе при Шайло, и Александер опасался, что эти заявления окажутся правдой. А далеко ли до заявлений Севера о победе в Виргинии?

— Вы когда-нибудь думали… — спросил он Гиллеспи, — может быть, это просто напрасная трата сил?

— Как так? — Гиллеспи был озадачен вопросом. — Наше дело правое. Господь нас не покинет.

— Я стал забывать про Господа, — сказал Александер. Надев шляпу, он отправился на поиски дьявола.

Два солдата вытащили Старбака из камеры. Они разбудили его в темноте, и он вскрикнул от внезапного приступа страха, когда с его койки сдернули одеяло. Он еще до конца не проснулся, когда его вытолкали в коридор.

Ожидая очередного допроса, Старбак инстинктивно повернул направо, но один из солдат толкнул его в противоположном направлении.

Тюрьма еще спала, в коридорах стоял дым от маленьких сальных свечей, зажженных через каждые несколько шагов. Старбак поежился, несмотря на ощутимое тепло весеннего воздуха.

С тех пор как Гиллеспи в последний раз применил кротоновое масло, прошло несколько дней, но он был по-прежнему болезненно худым и мертвенно бледным. Больше он не чувствовал позывов к рвоте и даже сумел поесть немного жидкой тюремной каши, так что его желудок не освободился немедленно от этой грубой пищи, но он чувствовал слабым, как котенок, и грязным, как свинья, хотя конец последнего допроса по меньшей мере дал ему проблеск надежды.

Старбака отвели в караульное помещение тюрьмы, где рабу приказали снять кандалы с его ног. На столе находился изготовленный из вставленных в деревянную рамку картонных карточек календарь на несколько лет.

На карточках можно было прочесть, что сегодня понедельник, 29 апреля 1862 года.

— Как чувствуешь себя, парень? — спросил сержант из-за стола. В своих больших руках он держал оловянную кружку. — Как желудок?