— А я что мог? Она не хотеть, вы не сказать мне: «Эй, Манало, заставить ее как мочь!»

— Конечно, нет, — сказала Леда, — Манало тут ни при чем.

— Вам нужны стулья, миссис Самуа-сан, — невысокий человек указал на угол веранды. — Здесь? Хорошо. Удобный место. Сидеть. Видеть — смотреть океан, горы, все.

Сэмьюэл что-то резко сказал на японском. Человек поклонился и что-то ответил. Рот Сэмьюэла сжимался все сильнее и сильнее, поклоны становились все ниже и ниже. Внезапно Сэмьюэл повернулся к ней:

— Обставляй дом! Наслаждайся! В любое время! Он быстро ушел в глубь дома; как будто забыв о существовании других людей.

— O'кей, Самуа-сан, — невысокий человек поклонился ему вслед, затем поклонился Леде. Указал на свой нос. — Дожен. Столяр. Хороший стол, хороший стул. Вы говорите, что хотите.

Она предпочла бы продолжить разговор с Сэмьюэлом, но Дожен так смотрел на нее, как будто она сейчас вручит ему список нужных вещей.

— Ну, я думаю, нужен стол. Для столовой. И стулья. Двух будет достаточно для начала. Сколько же это потребуется времени?

— Стол есть. Стулья есть, — он загнул большой и указательный пальцы, затем еще два. — Четыре стула. Я принести. Быстро.

— Они уже сделаны?

— Сделано.

— Понятно. А что еще у вас есть, мистер Дожен?

— Буфет, — он нарисовал что-то странное, не очень понятных Леде очертаний, в воздухе. — Книжный шкаф, китайские стулья. Стулья качаться. Малый стол. Большой стол. Вся мебель. Нигде такая мебель. Дожен — мебель намного лучше. По-японски красиво — «шибуи». Красота, да. Я принести для весь дом. Вы видеть — смотреть, что хотеть.

— О, не нужно так беспокоиться! Я могу пойти в ваш магазин.

— Нет, нет! Я принести. Вы говорить — ставь сюда, туда, видеть-смотреть. Не нравится — унести.

— Очень мило с вашей стороны. Мне бы хотелось, конечно, посмотреть на месте.

— Завтра! Вы приходите в этот дом. Я принести. Леда заколебалась. Вся эта сумятица с мебелью… Она сделает все изящно. Сэмьюэл любит японские вещи. Она вспомнила, что леди Кэй говорила: он сам вырезает из дерева, предпочитает японский стиль. Но Леда не представляла, она с печалью вынуждена была это признать, что же именно может вызвать у мужчины чувство уюта.

Она смущенно посмотрела на мистера Дожена и Ма-нало.

— Я могу у вас спросить, давно ли вы знаете мистера Джерарда?

— Давно? — переспросил мистер Дожен.

Леда подозревала, что во многих семьях повар, горничная, дворецкий знают о привычках хозяина порой больше, чем кровные родственники.

— Может быть, уже несколько лет? Мистер Дожен, вы давно служите у мистера Джерарда?

— А… давно. Шестнадцать, восемнадцать. До того работать у леди Эшланд. Она заботиться о Самуа-сан.

— А, леди Эшланд!

Леда считала, что если он работал у леди Эшланд, то, значит, характер у него замечательный. Она не вспомнила, упоминала ли леди Тэсс когда-нибудь имени Дожен.

— А Манало молод. Нет тридцать, да? — Дожен кивнул в сторону гавайца. — Возможно, шесть-семь лет работать у Самуа-сан, да?

Манало довольно усмехнулся.

— Много. Давно. Не купаться. Не на лошадь. Ауве! Работать! — он провел по лбу, изображая усталость.

— Возможно, если вы хорошо его знаете… — Леда понизила голос, — я плохо представляю, как обставить дом, чтобы мужчине понравилось. Может быть, вы мне выскажете какие-нибудь предложения?

Они оба заморгали глазами.

— Какую мебель любят мужчины? Что бы он предпочел видеть в своем доме?

— Кровать, — сказал Манало, явно подмигнув ей.

— Да, — кивнул Дожен, — вещь первый — кровать. Спать муж любит!

Леда почувствовала, что краснеет. Пока Манало глупо ухмылялся, мистер Дожен начал пространное описание кровати, которая у него была готова.

Невзирая на примитивность Манало (Леда не удивилась, если бы увидела его жующим сырой лук), он был искренен. Явно считал, что столы, стулья и все прочее не так важно. Будь то тюфяк с перьями или связка пальмовых листьев, кровать — вещь первой необходимости, в которой нуждается муж.

— Итак, — сказала Леда Дожену, наконец, — вы принесете кровать.

— Принести кровать, — Дожен поклонился, — кровать есть дом.

— Да, — согласилась Леда, — на это хочется надеяться.

— Мистер Дожен сказал мне, что у него есть прекрасная кровать из дерева, из которого только скрипки делать, — она ложечкой размешивала мороженое. — Я не очень знаю, что это за вид дерева.

— Это верхняя часть коа, — Сэмьюэл наблюдал за нею. Она не смотрела на него. Она избегала его взгляда с тех самых пор, как он посадил ее в коляску, чтобы отправить в отель. — Очень дорогое ценное дерево. Ее ложечка замерла.

— Ты думаешь, слишком дорого?

— Трать деньги на все, что тебе понравится.

Она попробовала мороженое.

Сэмыоэл не знал, зачем он сидит здесь. У него куча дел. Но он сидит, смотрит на ее руки, ее волосы, ее бледно-розовую юбку.

— Я подумала, что восточный узор будет привлекателен. Тебе бы понравилось?

— Как ты хочешь, мне все равно.

Он понимал, что его ответ невежлив. Но какой это риск — она здесь. Он не мог просчитать, осознать всей опасности. Он не хотел, чтобы она была в доме. Его душа требовала, чтобы он запер ее в комнате и приставил десять сторожей у двери.

Он не хотел допустить, чтобы она оставалась здесь, но сидел и слушал ее мягкий голос: какие занавески предпочесть, легко ли найти хорошего повара за умеренную плату…

Он чувствовал, что его тянут куда-то. И это трогательное внимание к его вкусу, деликатность, непосредственность. Она остается. Она строит планы на будущее. Говорит о его доме, как жена.

Мороженое растаяло на ее тарелочке.

За окном уже темнел закат. Мягкий воздух просачивался в столовую. Но она все еще водила ложечкой по тарелке, и ее речь все лилась и лилась.

— Возможно, у тебя нет дел вечером, — она взглянула на него из-под ресниц, — ты захочешь выпить кофе в нашем номере?

Как плохо, что она в опасности! Если он останется с ней, то будет знать, что все в порядке. Он кивнул и быстро встал, потом отодвинул ее стул.

Номер был самым большим в отеле. Высокий потолок, в гостиной можно принимать гостей. Огромные букеты цветов в китайских вазах стояли на каждом столике.

Каким-то таинственным путем появился кофе на серебряном подносе — мальчик вошел, а потом исчез, как тень.

Сэмьюэл начал ходить вдоль огромного окна, выходящего на балкон.

Леда взяла чашку с кофе. Ее освещал только фонарь с красным бумажным абажуром, а также пробивался свет сквозь незадернутые наполовину венецианские гардины.

— Зачем ты вернулась? — спросил он. Она .размешала сахар.

— Потому что это неправильно. Я не должна уезжать.

— Я сказал тебе, что ты свободна. Ее губы упрямо изогнулись.

— И это неправильно.

— Ты должна была уехать, — гардины зашуршали, когда он задел их рукой, — черт возьми, я не могу… не могу обещать… Уезжай отсюда! Ты не обязана быть со мной!

— Брак — это определенные обязательства, скрепленные торжественной клятвой. Не знаю, как я смогу поддерживать тебя в горе и радости, если буду на непреодолимом расстоянии.

— Это все комедия! И ты бы дала клятву, если бы знала, как все будет? Она встала.

— Это не комедия. Я не позволю тебе говорить так!

— Ты слишком великодушна! Прямо святая!

— Ты хочешь посмеяться? Ты забыл даже выразить чистосердечное сожаление, что я не та, на которой ты хотел жениться!

— Я не жалею об этом, — пробормотал он.

— Нет? Я полагаю, что ты просто решил использовать меня как замену. Как видишь, я тоже дошла до насмешки. Ты меня к этому вынудил. Надеюсь, ты удовлетворен!

— Я не жалею, — повторил он. — Я не жалею. Я люблю тебя!

Сэмьюэл почувствовал, как участилось его дыхание. Он словно завис над пропастью — бездонной пропастью, без всякой опоры.

— Но это ничего не меняет. Я не хочу, чтобы ты была здесь, на островах. Я не хочу, чтобы ты была в моем доме. Это ясно?