— Произведены аресты? — спросил кто-то.

— Мистер Эллис Окслип и женщина, известная по прозвищу фрайинг Пэн Салли, взяты для допроса.

— Куда?

— В Скотланд-Ярд, сэр! Раздался общий возмущенный гул.

— Почему туда? Почему вы не привели их сюда? — Как вы можете заметить, джентльмены, сегодня у и нас здесь много беспокойства.

— Сводку! — Кто-то заорал, перекрывая ропот и плач. — Прочтите сводку, инспектор! Что в ней?

— Я не уполномочен читать какие-либо сводки.

— В ней говорится, что Окслипс — дом, который посещают извращенцы?

— Я не уполномочен давать сведения подобного содержания.

Другой мужчина бросился вперед.

— На самом деле статуэтка взята в Окслипсе? Статуэтка, оставленная вместо короны в отеле?

Инспектор Руби взглянул на старшего. Тот незаметно кивнул.

— Мы считаем, что это именно тот случай, да.

Блокноты и карандаши быстро пошли в дело.

— Так это кабинеты бичевания? Не так ли, инспектор Руби?

— Я не уполномочен…

— Заткнитесь, инспектор! — Человек из задних рядов, как раз напротив Леды, закричал с возмущением. — Это же ваша территория, не правда ли? Разве вы не знаете, что там происходит?

— Что это за мальчики, которых мы там видели? — за-' вопил еще один. — Вы их подозреваете?

— Маленькие жильцы дома не подозреваются в воровстве. Мы их расспросили о том, что они могут знать относительно всего этого.

— А тогда что вы с ними сделаете? Инспектор сжал челюсти. Он злобно нахмурился и не ответил на вопрос.

— Что все это значит? — потребовал человек, стоящий напротив Леды. — Это шантаж или попытка закрыть Окслипс? Или это организовано самой полицией?

Инспектор Руби поколебался, а затем сказал:

— Я не могу рассуждать об этом.

— Хорошенькое дельце, если они это обнаружили, — сказал мужчина, вызвав возгласы одобрения, в то время как младенец вопил во всю. — Если вы не можете застать их на месте преступления, обрубайте все корни, говорю я вам! Эти бедные мальчики — какая грязь. О боже!

Инспектор, кажется, впервые увидел Леду. Он прямо взглянул на нее и затем поднял руки, отметая поток вопросов.

— Это все, джентльмены. Здесь присутствуют дамы.

Отправляйтесь в Ярд и узнавайте там обо всем. Здесь у нас много своих обязанностей.

— Еще бы! — воскликнул молодой человек, тыча пальцем в камеру, где ребенок плакал, закутанный акушеркой в пеленки. Но инспектор и Мак-Дональд начали теснить репортеров к двери на выход. Некоторые ушли, стремясь опередить своих конкурентов, но другие медлили, все еще пытаясь задавать вопросы.

Миссис Фьюллертон Смит вынесла ребенка из камеры. Как только Леда спустилась со своего насеста на деревянную скамью, ей тут же положили на руки маленький сверток.

— Белье подарено Женским Комитетом, — проинформировала ее миссис Фьюллертон Смит. — Вы можете оставить его себе, но просим его простерилизовать и передать другим нуждающимся, когда оно будет не нужно младенцу. Мать спокойно отдыхает, как вы видите. Через час-два, когда она захочет, может его подержать. Миссис Лейтон и я должны вернуться к офицеру-медику, так как есть еще несколько пациентов, которым надо оказать помощь сегодня вечером. Если начнется сильное кровотечение, немедленно пошлите за нами.

Леда хотела было исправить явную ошибку миссис Фьюллертон Смит, когда услышала, что та давала наставления сержанту относительно Памми и назвала ее адрес:

— Миссис Докинс на Джейкоб Айленд?

— О нет… — Леда пыталась вмешаться в их разговор. — Сержант Мак-Дональд, она там не живет!

Ее протест остался не услышанным из-за настойчивых расспросов двух репортеров, которые продолжали настаивать на том, чтобы сержант Мак-Дональд развернул корону. Тем временем миссис Фьюллертон Смит и няня упаковали свои пожитки. Няня сняла окровавленный фартук через голову и отбросила его. Ребенок снова заплакал, и Леда смотрела на его открытый рот и глаза.

— Тихо, тихо, — пробормотала она беспомощно, похлопывая сверток.

Ребенок скорчился и закричал еще пронзительнее, сморщив красноватое лицо в гримаску. Леда схватила няню за руку, когда та проплыла мимо вслед за миссис Фьюллертон Смит, но обе дамы ушли прежде, чем она успела выразить свой протест.

Инспектор Руби и его шеф вышли, уводя репортеров. В то время как сержант Мак-Дональд был занят с особенно настойчивым журналистом, другой подобрался ближе к Леде, где на скамье лежала корона, завернутая в платок. Он потянул за край и раскрыл ее. Восточная корона из золота и эмали была перевернута на скамью. У нее был заостренный верх, и она напоминала маленький круглый храм, густо украшенный бриллиантами и одним огромным рубином, оправленным в белую раковину.

Репортер начал делать быстрые наброски в свой блокнот, пока сержант не закричал на него:

— Что вы делаете? Вон отсюда вы все!

Он вытолкал репортера за дверь, другого — следом. Они громко протестовали. Леда слышала их голоса на лестнице, потом на улице.

Не зная, что делать дальше, она вошла в камеру и встала на колени возле Памми.

— Как вы себя чувствуете? Хотите на него посмотреть?

Девушка плотно закрыла глаза, как и ее ребенок.

— Я не хочу, — пробормотала она. — Уберите его прочь!

— Няня сказала, что вы можете подержать его через часок.

— Я не буду.

Леда поглядела на ее отечное лицо. Памми открыла глаза и подняла руку, слабым жестом отталкивая Леду.

— Я не возьму его, — сказала она. — Я его ненавижу. Уйдите прочь!

Леда поднялась и вернулась к скамье. Новорожденный все кричал и кричал. Она уселась возле короны и заглянула в лицо младенца. Он был ужасен, в самом деле, — мокрый рот, морщинистая кожа, и мать не хочет его взять,

Леда покачала ребенка, но от этого он еще громче закричал. Она посмотрела на украшенную золотом и рубином корону и начала, сама не понимая отчего, плакать.

Маленькой Кэй нравилось плавать. Она взвизгивала, когда накатывались длинные волны буруна и переваливались через риф Вайкики, колотила своими детскими ручонками по плечам Сэмми.

— Дальше, давай дальше! Плыви! — приказывала она. Они набрали в грудь воздуха, при этом Кэй смешно надула щеки и сжала губы. Сэмми опустился под чистую воду, крепко держа девочку в руках. Волна с силой прокатилась над ними, отбросив их на несколько футов к берегу, а песок под его ногами задвигался. Сэмми слегка похлопал по телу Кэй, что означало «вверх», а она сердито стукнула его. Держа девочку высоко на руках, он все же вынырнул из воды. Она визжала от удовольствия. С грохотом набежала другая волна, окатив их белой пеной.

Как только уши освободились от воды, Сэмми услышал, что кроме Кэй, кричат еще другие. Он посмотрел на берег и увидел несколько фигур людей, с шумом выбегавших из воды.

— Хи мано! — донесся до него крик среди шума волн. — Хи мано!

Мальчик заметил ее. Черный острый плавник, рассекающий поверхность воды, темная, быстро движущаяся тень, такая же длинная, как гавайские лодки, бороздящие море. Акула отрезала его и Кэй от берега. Сэмми видел на расстоянии, как на берегу собирается толпа, люди с криком бежали по пляжу.

Потом он ощутил тишину, в то время как акула повернула и неслышно двинулась к ним.

Мальчик поднял Кэй из воды себе на плечи. Она больно вцепилась ему в волосы, все еще смеясь, шлепая ногами по воде под его подбородком. Он зажал руками ее лодыжки и застыл. Девочка что-то кричала, но он не слушал. Кроме шума волн, кроме звуков паники на берегу и криков мужчин, спускающих каноэ, он слышал нечто иное. Ту самую, запавшую ему в душу песню акулы. Он стоял, словно зачарованный.

Через мгновение плавник исчез. Большая глыба удалялась прочь на расстоянии ярда. В ушах Сэмми звучал громкий крик Кэй, которая звала мать. Но это было где-то далеко, как дальний гудок поезда, а в его сознании звучала песня.

Он стоял долго, не издав ни звука. Застывший коралловый риф, безжизненное дерево, неподвижное изваяние без чувства страха. Акула скользнула дальше, повернула и возвращалась — огромное чудовище из ночного кошмара. Мальчик вслушивался в песню. Он разгадал медлительное любопытство акулы — ее вел голод, но дети были в состоянии покоя, словно часть поверхности, не то, что ей было нужно.