Я подверг их поступок моральной критике, но он так жалобно смотрел на меня, что мне стало его по-соседки жалко. А когда Роланд выставил еще одну бутылку, я успокоил его и сказал, что не собираюсь доносить на них местным властям.

— Весь твой рассказ — это пустые слова, сынок, — подытожил я свое мнение. — Нет трупа, значит, нет и убийства. Да и кто мне поверит, что такие интеллигентные люди, как вы, могли обойтись с родным дядей, словно с дохлой собакой? И все же знаешь, Роланд, ты свою кучу, будь добр, убери. Где это видано, чтобы компост на людей бросался?

Однако куча Элси так и осталась лежать на огороде. Компостом они не пользовались, потому что на выращивание картофеля и других овощей у них не оставалось времени. Эта парочка сумасшедших по-прежнему бродила по поселку, увозя в своей тачке отбросы с улиц и рыбного рынка.

Вы можете спросить, почему я называю их детище «кучей Элси»? А дело в том, что миссис Хедж считала себя земной преемницей доктора Стайлпилза. В начале каждого месяца она покупала в цветочном магазине большой венок из белых цветов и возлагала его на черную кучу компоста. Поначалу я думал, что Элси делала это в память о своем эльзасце, но, по словам Роланда, белые цветы служили для их свирепых микробов возбуждающим средством — чем-то вроде бурбона.

Чуть позже куча научилась двигаться быстрее. Я сам не раз наблюдал, как она гонялась за моими курами, которые любили побродить по огороду Хеджев. Она носилась за ними как игривый щенок, пересыпаясь с места на место. А однажды ночью этот чертов компост совершил набег на будку соседской собаки. Пес там был, я вам скажу, кровожадный, как тигр. Его держали на толстой короткой цепи, чтобы он, значит, не драл на людях штаны. Да только куча слизала Цербера, словно десерт. Тот даже и взвизгнуть не успел.

И тогда поползли по поселку слухи. Затрепали языки, как простыни на ветру. Народу только дай повод по возмущаться, сами знаете. Собрались люди у дома Хеджев. Детишки висли на ограде — что тебе ласточки на проводах. И каждый на эту кучу смотрел. А она стояла себе как вкопанная — будто самая, что ни на есть, обычная, каких за каждым домом хватает.

Элси выбежала во двор и стала разгонять толпу. Говорила, что все это, мол, суеверия и плод больного воображения; что не может простая земля сама собой передвигаться; и что ее перегной является результатом научного эксперимента, а потому нам всем лучше разойтись по домам и не совать свои носы в ее частную жизнь.

Умные люди советовали ей избавиться от кучи.

Горячие головы твердили, что надо этого монстра спустить в Гнилой ручей. Но на селе народ уважает право на собственность, и поэтому, предупредив Элси последний раз, мы к полудню оставили ее в покое. Вот только Гиббсон, хозяин Цербера, решил идти до конца. Он поехал в город и выложил на стол шерифа свое гневное заявление о гнусном поступке соседей.

Утром к Хеджам приехала полицейская машина. Помощник шерифа постучал в окно, потом в дверь, но Элси и Роланд не отозвались. Тут мы с Гиббсоном вызвались объяснять суть дела. И только я начал говорить о куче, глядь — а ее в огороде-то и нет. Мы решили, что Хеджи затащили компост в дом. Гиббсон повел помощника шерифа к задней двери, и там нашим глазам предстала ужасная картина.

Чтобы сделать историю менее болезненной для читателей, я постараюсь смягчить насколько возможно свой рассказ. Так вот, поверьте, меня тогда просто наизнанку вывернуло от этого зрелища. В нижней части двери виднелась огромная дыра. Изнутри шел такой душок, что даже в носу свербело. Помощник шерифа вытащил из кобуры пистолет, мы вбежали в дом, и я заметил, что от двери к спальной комнате протянулась грязная широкая полоса.

Куча лежала на двуспальной кровати Хеджев. Из-под ее краев торчали волосатые ноги Роланда. Элси тоже была мертва, но ее обнаженное тело осталось почти неповрежденным. Тонкое щупальце перегноя тянулось к ее груди, словно рука уставшего и уснувшего любовника. И клянусь, на какой-то миг, в этом легком полумраке спальной, мне показалось, что форма кучи напоминала человеческое тело — раздувшееся, черное, в серых отвратительных грибах тело их любимого эльзасца.

Мы сожгли дом Хеджев дотла — сожгли вместе с трупами и кучей. Весь поселок пришел на пепелище, и люди, собрав золу до последней пылинки, спустили ее в Гнилой ручей — так мы называем стоки химического завода. В той водичке любой микроб копыта отбросит, можете мне поверить на слово.

Да вот только я все равно тревожусь и с криками просыпаюсь по ночам. Неспокойно у меня на душе. Недавно Хеджам пришло письмо, и по причине их смерти я забрал себе эту корреспонденцию — не столько из любопытства, как в память о бедняге Роланде. Письмо пришло из России — от двоюродной сестры Элси Хедж. И знаете, о чем она там писала? Просила уточнить рецепт, по которому надо выращивать тех свирепых микробов! Мол, все получилось хорошо, но слишком уж быстро они плодятся! И жрут все подряд, превращая в перегной даже бетон, кирпичи и проволоку!

Вот почему я решил написать этот рассказ. Может быть, люди прочитают его и вовремя поймут грозящую им опасность. Будьте осторожны с кучами компоста! И не говорите потом, что вас не предупреждали.

Перевод с английского Сергея Трофимова.

То, что вам нужно [2]

Так было написано на вывеске. Тим Кармайкл, репортер из экономической газеты, подрабатывающий к жалкому жалованью продажей сенсационных и лживых статеек в бульварные газетенки, не сумел почуять тему для сенсации в прочитанной задом наперед вывеске. Он решил, что это дешевый рекламный трюк из тех, что редко используются на Парк-Авеню, где витрины отмечены классическим достоинством. К тому же он был раздражен.

Он что-то буркнул себе под нос, зашагал было дальше, но тут же внезапно вернулся. У него не хватило выдержки пересилить искушение и попробовать расшифровать это предложение, и от этого его раздражение лишь возросло. Он постоял, разглядывая витрину, потом буркнул:

— «У нас есть то, что вам нужно». Да неужели? Надпись была сделана четкими маленькими буквами на полосе черной краски, пересекавшей узкое стекло. Под ней располагалась витрина из почти невидимого прозрачного стекла. За ним Кармайкл увидел гладь белого бархата, на котором было аккуратно разложено несколько предметов. Ржавый гвоздь, снегоступ и бриллиантовая тиара. Это смахивало на декор, сделанный Дали для «Картье» или «Тиффани».

«Ювелиры? — спросил себя Кармайкл. Но почему тогда «то, что вам нужно»? Он представил себе миллионеров, впавших в отчаяние из-за того, что у них нет ожерелья из отборного жемчуга, или богатых наследниц, безутешно рыдающих из-за отчаянной нужды в нескольких сапфирах. Суть торговли предметами роскоши заключалась в балансировании между предложением и спросом; мало кому требовались бриллианты. Такие люди просто хотели их и могли себе позволить подобную покупку.

Здесь могут продавать и бутылки с джиннами, решил Кармайкл. Или волшебные палочки. Тот же принцип, что и выдавать крашеного кролика за дорогой мех. Приманка для простаков. Пускаешь пыль в глаза, а люди достают медяки и валят внутрь. За два цента…

В то утро его замучил желудок, и он был зол на весь мир. Перспектива отыскать кого-нибудь, на ком можно сорвать злость, показалась ему привлекательной, а удостоверение журналиста давало ему определенное преимущество. Он открыл дверь и вошел в магазин.

Да, все-таки он был на Парк-Авеню. Внутри не оказалось ни витрин, ни прилавков. Здесь могла размешаться и художественная галерея, потому что на стенах висело несколько дорогих картин. Атмосфера ошеломляющей роскоши в сочетании с оголенностью нежилого помещения потрясла Кармайкла.

Из-за занавески у задней стены вышел очень высокий мужчина лет шестидесяти на вид с тщательно зачесанными седыми волосами, румяным здоровым лицом и проницательными голубыми глазами. На нем был дорогой, но неухоженный твидовый костюм, который каким-то образом подходил к обстановке.