— Ночные вазы мою, — честно ответила ведунья. — Горшки, то есть. В смысле…

— Я поняла, не продолжай, — сухопарая демонесса поморщилась, словно санитарка ей под нос содержимое тех самых ваз подсунула. — Иди в приемную. Там пациентка не позволяет себя осмотреть. Надо ей успокоительного дать.

— А я-то тут при чем?

— Сестры как с ума все посходили. Олира уже две склянки разбила. Шанир рыдает. Я бы эту повитуху собственными руками придушила.

Хозяйка поджала губы, что для нее являлось проявлением крайнего негодования.

Наверное, нужно бы было намекнуть, что изнасилованному трупу со вспоротым животом и отделенной головой, удушение не страшно. Но лекарка этого делать не стала. И так у мистрис Шор день не задался. Персонал решил побыть невменяемым, а выручка утекала. Поэтому Арха только молча вымыла руки и потопала в приемную.

А там было весело. Молоденькая демонессочка с вызолоченными рожками рыдала в три ручья, оглашая окрестности стонами страдающей баньши. Вокруг нее, хлопая руками, как наседка крыльями, потерявшая цыплёнка, носился лекарь Песах, размахивая тряпкой, на весь кабинет воняющей эфиром[1]. Хорошо еще, что у демонессы хватило ума отпихивать ее от себя.

Метр Песах был действительно хорошим абортологом, да и хирургом неплохим. Но вот со всем, что находилось выше его поля деятельности, он общаться не умел. Хотя, вполне вероятно, что ведунья к нему была несправедлива. Может пациентка его так достала, что он решился прибегнуть к кардинальным мерам?

Разбираться в сути страданий Арха не стала. Просто подошла к шкафу, где хранились лекарства, открыла стеклянную дверцу и…

И только тут заметила сопровождающего истерящей девицы. Между шкафом и кушеткой, привалившись плечом к стене и сложив руки на груди, стояло Его лордство Дан собственной рогатой персоной.

Момент был эпический. Лекарка таращилась на него, он на нее, и оба они прибывали в ступоре. Надо отдать должное, ведунья первая обрела связь с реальностью. Не слова ни говоря, достала нужную склянку, налив в стаканчик коричневатой жидкости.

— Выпейте, пожалуйста, — протянула она всхлипывающей хаш-эдочке зелье.

— Это не повредит дитя? — с видом великомученицы простонала пациентка.

И посмотрела на лекарку сияющими, словно звезды, полными слез глазами. Ее лицо было прекрасно, как сама красота.

В душе Архи подняла голову черная зависть. Ей так реветь научиться было не дано. У нее от плача моментально распухал нос, а щеки становились вовсе хомячьими. Это сколько же надо тренироваться, чтобы рыдая выглядеть так, будто умылась майской росой?

Но при виде санитарки неземное личико слегка перекосилось. Презрение демонессе шло гораздо меньше слез.

— А никто другой мне лекарство дать не может? — спросила она у лекаря голосом беспомощной, попавшей в беду девочки. — Я так боюсь шаверов! Они мне кажутся такими грязными…

Песах развел руками и улыбнулся. Кончик рта у него заметно дергался.

— Прошу прощения, леди, но другой персонал сейчас занят. Уверяю вас, все работающие в клинике абсолютно стерильны.

Арха кашлянула в кулак. Кажется, доктор действительно переволновался. Стоило бы спросить у него, какую именно стерильность он имел в виду. А то вдруг ведунья о царивших в клинике порядках не знала?

— Пей, Адаша, — негромко приказал подпирающий шкаф демон.

Видимо, у него судьба такая была — приказывать пациентам пить поданное Архой зелье.

— А это точно не повредит малышу? — губки демонессы дрожали.

На стакан она смотрела так, словно ей яду предлагали.

— Нет, вашему малышу это точно не повредит, — уверила ее ведунья.

Девушка глянула удивленно, словно не ожидала, что зверюшка еще и говорить может. Лекарка взгляда не отводила. Наоборот, даже слегка ухмыльнулась. Правда так, чтобы хирург не видел, а к демону она спиной стояла. Что-то в лице золоторожки изменилось. Кажется, намек Архи она поняла, и он демонессе не понравился.

Дело было даже не в том, что беременность ведуньи чувствуют. Им для этого даже к милости Богини взывать не надо. Новая жизнь — она сильная, горит как пламя. И будущая мать словно светится изнутри. А у этой демонессы если и был малыш, то только в планах. Кажется, далеко идущих. В этой клинике таких амбициозных девиц лекарка навидалась.

— Я могу идти? — поинтересовалась она у Песаха.

— Да, конечно, идите-идите…

Имени санитарки он не помнил явно. Но она не стала мучать страдальца — просто вышла. Ему и так досталось. А достанется еще больше. Песаху с демонессочкой еще в существовании беременности рогатого убеждать, а потом изображать трагический выкидыш. Нелегко им, бедным.

— Мистрис Арха, подождите! — окликнул ее счастливый будущий несостоявшийся папаша, но, возможно, вполне уже состоявшийся муж.

— Да, лорд… Простите, я не знаю вашего имени, — вежливо, действительно вежливо, откликнулась Арха, оборачиваясь.

— Ты что здесь делаешь? — тихо спросил он.

— Я здесь работаю. Уже четыре с половиной года.

— Тьма-а! — тона он не повышал, но в голосе прорезались уже знакомые рычащие нотки. Кто-то тут, кажется, начинал беситься. — Я хотел…

— Да? — подстегнула ведунья его мыслительный процесс.

— Это совсем не то, что ты думаешь!

— Простите, но я думаю, что мне необходимо вернуться к моей работе. Кстати, уже завтра Адину можно встать с постели. Только проследите, чтобы в первое время он ограничил физическую нагрузку. И мне стоит извиниться. Я действительна была не права, подозревая вас в… неестественных пристрастиях. Ваши истинные вкусы очень… — она бросила выразительный взгляд на закрытую дверь кабинета, — … милы. Всего доброго, мессир.

— Ты знаешь, что когда злишься, у тебя глаза как у кошки горят, — спросил он тихо, полностью проигнорировав ее тираду. Потянулся, коснувшись пальцем кончика уха лекарки. — И уши прижимаются точно как у кошки.

— Зато вы в любом настроении вылитый кобель! — прошипела Арха, развернулась на пятках и гордо удалилась.

Он останавливать девушку не стал. Хотя она — чего уж скрывать? — на это надеялась.

В конце коридора ее за руку поймала Олира, сестра из приемной, чьи обязанности лекарка только что и выполняла.

— Арха, ты его знаешь? Тьма-а, какой красавчик, — закатывая глаза, простонала рыженькая бесса.

— Нет, — честно ответила ведунья, вежливо, но настойчиво освобождая свой рукав. — Я его не знаю.

И душой она не кривила. Ведь действительно — не знала. Только почему-то противно было так, словно ее только что в дерьме искупали. И опять стыдно. Вот зачем она последнюю фразу выпалила? Хотя, хуже о ней рогатый вряд ли думать начнет. Потому как некуда хуже-то.

К вечеру поднялся сильный, пронизывающий до костей ветер. Поземка мела по тротуару, забиваясь в ботинки. Порывы сдергивали с плеч плащ, задирали юбку. Улицы были хмурыми, глядящими злыми глазами тусклых фонарей. Волшебные светляки, вплетенные в венки омелы, напоминали болотные огоньки. И ни души кругом. Только ветер посвистывал в подворотнях.

Арха моментально замерзла. Хотелось скорее попасть домой, согреться. Но быстро идти не получалось. Передвигаться приходилось спиной вперед, одной рукой придерживая плащ, а другой — пытающуюся улететь юбку. Глаза слезились так, что девушка почти дороги не разбирала. Лицо горело, словно по нему плеть прошлась.

На две мужские фигуры, закутанные почти по самые глаза, внимание ведунья обратила не сразу. Они шли за Архой на расстоянии шагов двадцати, неспешно и несуетливо, словно прогуливались. Но, даже заметив их, она никакого трепета не испытала. Несмотря на пустынные улицы, время было еще не слишком позднее. Поэтому девушка и шла привычной дорогой, свернув в глухой переулок, чтобы срезать путь до дома. Да и ветер между стенами не так лютовал.

И как только Арха свернула, мужчины, идущие сзади, прибавили шагу. Вот тут лекарка забеспокоилась и ускорилась сама. Они тоже пошли быстрее. Думать долго ведунья не стала, а просто рванула вперед. И раздавшееся за спиной буханье тяжелых сапог уже не удивило. Собственно, ее ничто не удивляло. Единственным чувством, которое она испытывала, был дикий животный страх, от которого во рту мгновенно пересохло.