– Я не об этом говорю. Честно, для того чтобы ушастого найти, сама сделаю что угодно. Но это дичь какая-то!

– Не дичь, ­– отозвался Шай непривычно резко. Кстати, от его вечной улыбки тоже ни следа не осталось. – Это как раз и есть «всё что угодно».

– Просто шаверы придерживаются начального канона, – пояснил Адин, искоса глянув на блондина и, кажется, послав ему какой-то только им двум понятный сигнал. – И именно благодаря своим традициям, они могут практически общаться с Тьмой.

– Но хаш-эды же тоже могут? – голос у ведуньи не только дрожал – она ещё и гласные жалобно тянула.

И ничего с этим поделать не могла. Хотя стоило бы и собраться. Ради Дана – точно стоило. Не хватало только чтобы он за неё переживал.

– Нет, не могут, – поморщился синеглазик, – она им даёт определённые силы и умения, но не ответы.

– Да какие каноны стоят того, чтобы мучить?! Неужели нельзя по-другому?

– Десять раз сказано, что нельзя! – рыкнул Шай, которого ведунья, кажется, всерьёз раздражала.

– Арха, такое поклонение Тьме, как у шаверов, требует жертв – крови и боли. Именно их и никак иначе.

– Ну, так давайте барана зарежем! – проскулила ведунья, глядя на голого по пояс Дана, с деловитым видом обсуждающего что-то со жрецом. – Будет и кровь, и боль. Да ещё мясо пожарить можно.

– Это не жертва, а откуп, – терпеливо пояснил Адин. – Тьма же требует именно жертвы. И для поиска нужен тот, кто сильнее всего связан с Иррашем. Почему это так, я сказать не могу, не жрец. Но условия именно таковы.

Шай открыл было рот, видимо, собираясь что-то возразить, но Адин его перебил.

– Я сказал «связан». То есть, связь должна работать в обе стороны! – рявкнул ивтор так, что ведунья даже шарахнулась от него.

Рявкающий синеглазик для и без того вибрирующих нервов был слишком болезненным впечатлением.

– Да заканчивай цыклиться, – рыкнул в ответ Шай. Лекарка заметила, что его ладони, сунутые подмышки, сжаты в кулаки. Оба демона выглядели готовыми вцепиться друг в друга, – я вообще этот вопрос трогать не собирался! Прекращайте воду толочь. Все так, а не иначе. И закроем тему. А Арху я серьёзно предлагаю просто вырубить и не устраивать пляски с бубнами.

– Понимаешь ли, девочка, – зашелестел над ухом какой-то потусторонний голос, – тут мы сталкиваемся с исконно демоническим понятием «моё».

Ведунья отпрянула, налетев на Адина.

– Не пугайся. Я тебе зла не причиню.

Говорящий оказался не призраком и не воплощением Тьмы, а всего лишь шавером. Наверное, одним из старейшин. Но выглядел он так, словно мог лично наблюдать Великий Исход.

Старик усмехнулся, продемонстрировав розовые и гладкие, без единого намёка на зубы, дёсны. Несмотря на его слова, испуг лекарки этому допотопному монстру явно пришёлся по душе. Арха, несколько резковато, выдернула плечо, за которое её придержал Адин, и выпрямилась.

– Я и не боюсь, – ответила ведунья, вытирая вспотевшие ладони о платье.

Хорошо, что под покрывалами это можно было сделать незаметно.

– Люблю смелых девочек, – мерзко хихикнул старикан. – Но мы говорили о том, что демоны вкладывают в понятие «моё». Поверь, для них это значит очень и очень многое. Они же жуткие собственники, демоны-то. Как дети с погремушками, честное слово. Никогда не пробовала у младенца его игрушку отобрать? Такую истерику учинит! Вот и эти так же. «Моя вещь», «мой друг», «моя женщина». Всё, что они называют «ближним кругом». А, по сути, это просто то, что они своим считают. То есть, принадлежащим лично им.

– Вы так говорите, как будто сами к демонам не принадлежите, – буркнула Арха, не найдя более подходящего ответа.

Ценности в этой лекции о демоническом понятии собственности она не видела. Особенно сейчас.

– Я настолько стар, дитя, что меня и к живым-то причислить сложно! – снова хихикнул старик. – Но обо мне неинтересно. Гораздо интереснее казус, который мы с тобой в данный момент наблюдаем. Хаш-эд считает, что наш господин принадлежит ему. Значит, он и отвечает за Ирраша. А тут – незадача какая! – недоглядел. Поэтому он костьми ляжет, сделает что угодно, но вернёт себе погремушку. Причём чем болезненнее будет возврат, тем лучше. Наказание такое за невнимательность. И никому он не позволит встать между собой, своей собственностью и этим самым наказанием.

– Странная какая-то логика…

Лекарка, сама того не замечая, придвинулась к Адину. И совсем не протестовала, когда он её за плечи приобнял.

– Так-то не у меня, а вот у этих вот юношей! – шавер снова продемонстрировал свои пустые дёсны. – Но всё ещё интереснее. Потому что вот эти двое светлоголовых полагают, будто и наш господин, и этот благородный хаш­эд также принадлежат им. Эдакая круговая принадлежность, сказал бы я. То есть, честь спасти Ирраша должна принадлежать этим благородным воинам, а не твоему мужчине. Но поскольку они подчиняются ему, то и мявкнуть не решаются. А с другой стороны, то, что он приносит себя в жертву, им как ножом по… уязвимому месту. Как же! Погремушку ломают! Вот и злимся, вот и шипим друг на друга. А Тьма-то наслаждается, глядючи, как они на сковородке жарятся. Тут не одна, а сразу четыре жертвы. Думаю, твои мучения ей тоже по вкусу придутся. Так что, ответит она, даже и не сомневайся.

– Не может быть Тьма такой жестокой, – пробормотала ведунья.

Нет, конечно, Та, Из Которой Вышли – не нянька любимая, булки с вареньем не подаст. Да и обижена она на детей своих за то, что Её покинули. Потому и встречает неласково. Но наслаждаться бессмысленными мучениями даже Она не способна.

– Так, а где ты тут, дитя моё, жестокость видишь? – удивился старикан, вздёрнув лохматые, похожие на гусениц брови едва не на морщинистую макушку. – Знаешь, в чём главная сложность, что Света, что Тьмы? Скука – бесконечная и такая же вечная, как и они сами. Одно и есть развлечение – играться своими созданиями, как ребятёнок куклами. И Тьма ещё по совести поступает. Она всегда выбор оставляет и цену озвучивает чётко. Хочешь – плати, не хочешь – не плати, никто тебя не неволит. Вот Свет, тот и вовсе не знает, что такое свобода выбора.

Арха промолчала, не зная, что и ответить. Да она уже всерьёз начала сомневаться, так ли ценны ответы. Хоть какие-нибудь.

***

Ритмичные звуки барабанов, на которых помощники жреца начали выстукивать ритм, странно походили на стук двух сердец. Одно большое, гулкое, бьющееся спокойно и размеренно. Второе – поменьше – напряжённое, нервное всё ускоряло свой ритм. Это биение действительно наполнило крохотное помещение, как горох коробку – плотно, до самых краёв, не оставляя пустого пространства. Звуки отдавались внутри, в костях, под черепом, заставляли вибрировать мышцы. И вынуждая собственное сердце стучать в унисон с маленьким барабаном. От этого начинала кружиться голова, зрение переставало фокусироваться, а дым от масляных светильников и зажжённых лампад с фимиамом принимал гротескные, пугающие формы.

Арху буквально колотило от озноба. Не помогал даже Адин, крепко почти до боли, обхвативший её плечи. И при этом снизу живота горячей волной поднималось дикое, безумное возбуждение. Лекарка едва сдерживалась, чтобы не оскалиться и не начать утробно рычать, угрожая кому-то. Как будто на неё надвигалась опасность и неведомого врага необходимо отпугнуть, отогнать. Мужчины, находившиеся в зале, себя не сдерживали. И гулкий, низкий, нутряной рык резонировал от стен и потолка: «Прочь! Не подходи!».

Спокойными, по крайней мере, внешне, остались только Адин, Шай и жрец. А ещё Дан.

Он подошёл к алтарю, улёгся на него, повозился, как будто устраиваясь поудобнее. Сам сунул растянутые крестом руки в оковы, что-то сказал служителю Тьмы. На Арху он не смотрел – их глаза даже не встретились ни разу. Но так остро ведунья его ещё никогда не чувствовала. Она словно раздвоилась: одна осталась стоять, трясясь, как будто на неё лихорадка напала. А вторая была близко-близко к Дану. Может, даже прильнула, прилипла к его слегка поблёскивающей от испарины коже.