"6 июля 198… года. Сегодня отец пришел с работы пьяным. Опять полез ко мне. Потом, после всего, сказал: "Скоро приедет мать. Смотри, никаких глупостей чтобы ты ей не плела! Не дай Бог, распустишь язык — бедная, доча, будешь!"… Интересно, как отец относится к самому себе? Уважает ли он себя, считает ли себя порядочным человеком? Наверное, у него и сомнений никаких нет — наверняка считает себя ангелом. Вот я — да, я — зараза, сволочь, проститутка, а он — весьма уважаемый гражданин… Мне так хочется увидеть его раскаяние, его хотя бы пьяные слезы, боже мой!..

Слава говорит, что если мы с ним поженимся, мы уедем в какую-нибудь дальнюю маленькую деревеньку, заведем свой дом, свое хозяйство, будем жить сами по себе, никого не трогая, работая сами на себя. Со временем, может быть, возьмем ребенка из детского дома на воспитание… И я первый раз спокойно и просто подумала: а почему бы в самом деле нам так не сделать? Я очень люблю природу, Слава тоже. Я вспоминаю, как жила в деревне у дедушки и бабушки на летних каникулах — какая это всегда была радость, какая красота! Я даже начала думать, что мы со Славой посадим в огороде — ну, картошку, овощи — само собой разумеется. Я бы еще хотела много-много цветов… Как у бабушки! Георгины, гладиолусы, незабудки, анютины глазки, золотые шары… Мечтаю, мечтаю, потом думаю: а кто же это почти четыре года в самых непотребных местах шлялся, кого любили вокзальные бичи?.. Может быть, всё это мне снится в каком-то долгом, затянувшемся сне, из которого я всё никак не могу вынырнуть! Скорее бы приезжала мама, окончился бы ужас моих отношений с отцом. Как он мне надоел! Едва приходит с работы — бегом раздевается, бежит в мою комнату… Потом сидит на кухне в одних трусах, свинья, и разглагольствует, пихая в рот всё подряд.

Как он мне надоел, как я его не-на-ви-жу!!!"

"12 июля 198… года. Приехала наконец-то мама домой. Очень хорошо отдохнула, подлечилась, посвежела. Первое, что мама сказала; зайдя в дом, это: "Ты странно как-то выглядишь, Анечка. Что-нибудь случилось? Вы ругались?". Я замотала головой. Вот еще чего не хватало — мать посвятить во все мерзости, что мы тут с папашей!.. Нет уж, пусть всё это поскорее забудется!"

Шли дни, недели, месяцы… Уже в конце августа до Ани наконец дошло, что она — беременна. Сначала она с робкой надеждой еще металась, ждала месячных — бывали у нее задержки и раньше, но, слава Богу, до сих пор не беременела, — всё надеялась, что "как-то само образуется". Нет, всё сходилось к тому, что у нее будет ребенок.

При одной мысли об этом ее начинала бить крупная дрожь. Она даже вообразить не могла себе объяснения с матерью, да еще — с помощью блокнотика! Ну, как ее рука выведет: "Я беременна от папы!"? Это невозможно даже на секунду представить! Господи, какая опять безысходность! Куда теперь опять бежать, к кому, где искать помощи и защиты?! Ужас, ужас, безысходность..

Каким-то звериным чутьем напакостившего самца и отец чувствовал что-то неладное. Утром, за столом, он искоса то и дело вглядывался в Анино лицо, хмурился, матери отвечал излишне резко, почти грубо — та тоже начала нервничать, не понимая, что в доме происходит.

А тут еще Славка… Повестки из военкомата сыпались на него, как из рога изобилия, И, наконец, Слава и его мать были официально извещены, что против Славы возбуждается уголовное дело за уклонение от обязательной действительной военной службы. Суд назначен был на начало сентября.

Слава похудел, помрачнел, но при Ане старался держаться молодцом, рассказывал армейские анекдоты и, вообще, всячески храбрился. И только Наталья Владимировна в полной мере понимала и чувствовала, что именно переживает сейчас ее сын. Она не спала несколько ночей подряд, всё размышляла, прикидывала… Наконец, пришла к окончательному выводу, что доводить дело до суда просто не имеет никакого права. И она сама поехала в военкомат к председателю медицинской комиссии и, краснея и бледнея, не умея найти нужных слов, рассказала человеку в белом халате правду о Славкином "отказничестве" от армии. Председатель медкомиссии был поражен. Выслушав эту историю до конца, он долго молчал, о чём-то думал, хмыкал… На-конец попросил: "Хорошо… Уговорите, пожалуйста, своего сына прийти завтра с вами сюда, в военкомат, к двенадцати часам. Мы посмотрим его вдвоем с моим коллегой — урологом. Если всё обстоит так, как вы рассказываете, естественно, ни о каком суде, ни о какой службе не может быть и речи… Да-а, странный, не-обычный вы мне случай рассказали! Признаться, в своей практике ни разу с таким не сталкивался".

Обнадеженная Наталья Владимировна поспешила домой. Сначала Слава и слышать не хотел о том, что ему придется показаться каким бы то ни было врачам. Он согласен был даже на тюрьму, но только — не унизительный осмотр, и не еще более унизительный разговор о случившемся…

И всё-таки Наталья Владимировна сумела убедить его, что визит к врачам военкомата — единственный способ выйти из этого щекотливого положения с наименьшими моральными потерями. И назавтра они уже шагали к зданию военкомата — Наталья Владимировна, решительная, почти уже спокойная, и Слава — ведь напряженный, готовый дать немедленный отпор кому угодно…

Однако всё произошло на удивление доброжелательно, спокойно и деликатно: сначала Славу осмотрели два врача — мужчины. О чём-то тихо посовещались, потом объяснили ему, что нужна будет на медицинском заключении подпись еще одного специалиста, спросили Славу, готов ли он за один раз перенести все эти неприятные процедуры осмотра, — что Славе оставалось делать? Он только согласно кивнул. И вот председатель медицинской комиссии заводит в кабинет… родного Славкиного дядю, специалиста-уролога, спасавшего его от смерти и позора в грязном подвале, где всё когда-то и произошло! Но ни дядя, ни племянник ничем не выдали не только своего родства — мало-мальского знакомства. Алексей Владимирович внимательно осмотрел этот жалкий кусочек плоти, что остался от предмета мужской гордости. Видно было, что Алексей Владимирович очень взволнован.

— Молодой человек, вам не говорили, что ваш орган после соответствующей пластической операции можно восстановить? — наконец тихо спросил он Славку.

Тот ошалело уставился на дядьку:

— Как — восстановить?

— Обыкновенно. Такие операции делаются уже давно.

— Вы… правду говорите?

— Безусловную.

Славка схватился за голову, застонал и… заплакал, перемежая слезы со смехом. Врачи понимающе отвели глаза в сторону…

…Надо сказать, что каких бы то ни было контактов с дядей Славка, как только появилась малейшая возможность обходиться без его помощи, всячески стал избегать. На неоднократные просьбы матери показаться дяде Леше Слава, во всем послушный и преданный ей, отвечал неизменным угрюмым: "Нет! И не проси, мама".

Ну и дядя, честно говоря, не очень-то стремился уговаривать, уламывать племянника, потому что Славкин случай — это слишком яркое доказательство его, Алексея Владимировича, человеческой и врачебной неразборчивости и нечистоплотности. Каждый раз, вспоминая эту историю четырехлетней давности, он, руководитель большого медицинского коллектива, уважаемый человек, брезгливо морщился и хватался за голову: стыд, стыд, что за история!..

И вот теперь, волею судеб столкнувшись нос к носу с племянником, Алексей Владимирович и растерялся, и обрадовался, и как будто чего-то испугался… Нет, нет, в своих медицинских познаниях он ни капли не сомневался, он и сейчас готов был с кем угодно поспорить, что в тех условиях, когда всё это случилось, он сделал для племянника всё возможное и невозможное. Он, можно сказать, буквально чудо сотворил. Теперь бы вот, так же мастерски, виртуозно, попробовать провести ему восстановительную, пусть пока, может быть, косметическую операцию… Ведь в их урологическом отделении уже сталкивались со случаями не менее сложными и тяжелыми, почему бы и здесь не попробовать?

Славка ушел домой, совершенно не чувствуя под собой ног, он словно несся по воздуху… "Боже мой, — лихорадочно думал он, смахивая с лица пот, — боже мой, неужели так вот можно разрешить мою страшную проблему?!"