Они вертели ее во все стороны, как куклу, разглядывая самые тайные, самые сокровенные места, и всё это происходило в жуткой тишине, слышались только Славкины команды, что сделать, как ее повернуть, куда…

Лица мальчишек были красны и напряженны и не только от стыда, надо сказать, что все они вошли во вкус этой странной и дикой забавы, и каждому из них страстно хотелось сделать с Анькой то, о чём они рассказывали друг другу в матершинных анекдотах, что снилось им жаркими ночами, когда просыпались они в поту, с бьющимся в глотке сердцем, с мокрыми трусами…

Наконец, насмотревшись, Славка скомандовал: «Раздеваемся!» И по очереди — одни держали Анку, другие раздевались, — они все разделись догола. Посмотрели друг на друга…

— Первым буду я, — спокойно сказал Славка и взгромоздился на Анку…

Она перестала сопротивляться, поняла, что всё бесполезно — бесполезно орать, дергаться, драться с ними… Она лежала под сопящим, как бык, Качком и давилась молчаливыми, злыми слезами. А стоящие вокруг голые, как в бане, пацаны горящими глазами наблюдали за происходящим.

Качка хватило на три захода подряд. Встав с Аньки, покачиваясь, он скомандовал: «Ну, дорога расчищена, давай, двигай в порядке живой очереди!» — и, довольный, по-жеребячьи заржал…

На Аню вскарабкался Витёк. Потом — Вовка. Потом — Серега и все остальные…

Полученного удовольствия показалось мало. Что бы такое придумать еще? И тут Славку осенило… Уже одетый, он подошел к лежащей на тахте с закрытыми глазами обессиленной Ане, расстегнул ширинку и скомандовал: «А теперь открой рот! Слышь, чё я тебе говорю?! — взъерепенился Славка. — Открой, говорю, рот, сука!».

Аня медленно открыла глаза, обвела взглядом всех жадно ожидающих следующего удовольствия пацанов, внимательно вгляделась в Славкино лицо, медленно-медленно приоткрыла рот…

Она безропотно позволила ему и это, а потом с наслаждением, с труднопередаваемой радостью изо всех сил сжала зубы…

Последнее, что она почувствовала, — дикая, нестерпимая боль в голове и какой-то нечеловеческий, дикий вопль, полный боли и ужаса…

…В сознание Аня начала приходить только, на пятые сутки. Она долго не могла понять, где она находится, что происходит, и вообще — что с ней…

Только много времени спустя она узнала о случившемся…

Когда она сомкнула челюсти на Славкином пенисе, тот дико взревел от нестерпимой боли и, изо всех сил ударив Анку по голове, сам потерял сознание.

Остолбеневшие от всего этого пацаны, наконец, сообразили, что «эта дура», кажется, откусила Славке член. Подскочив к лежавшей в беспамятстве Ане и лежащему на ней без сознания Славке, они ужаснулись: из почти напрочь откушенного члена струёй лилась кровь, разжать Анькины зубы было невозможно. Тогда Витек, схватив со стола какую-то железяку, стал колотить по Анькиным зубам, пытаясь разжать ей челюсти. Остолбеневшие пацаны стояли вокруг. Витек, обливаясь слезами, колотил железякой, и только слышался хруст ломаемых Анькиных зубов…

Освободив Славку, пацаны засуетились: он исходил кровью, что делать, куда бежать, кого звать на помощь? А стыд-то какой, ведь придется рассказать обо всем, что здесь случилось! Как ни странно, лучше всех в этой ситуации всё сообразил Серега: «Пацаны, у Славки мать — медсестра, а дядька у него, я знаю, он говорил, хирург. Бежим за его матерью!»

И пацаны ринулись за Натальей Владимировной, Славкиной матерью.

То, что и Славка и Аня остались живы — исключительно ее заслуга. Она поняла всё происшедшее с полуслова. Слезы и страдания она оставила на более удобные для этого времена, — нужно было спасать не только жизни ребят, но и кое-что поважнее. Предупредив пацанов, чтобы они никому ничего не вздумали рассказывать: «Иначе — всем вам тюрьма!», — она кинулась звонить своему брату, хирургу, заведующему урологическим отделением.

— Алексей, — сказала она ему по телефону, — бери хирургические инструменты, спирт, наркотики, приезжай немедленно! Ты слышишь? Немедленно!

— Господи, Наташа, что случилось?! — изумился Алексей Владимирович.

— Не задавай никаких вопросов, всё очень серьезно. Никому ничего не говори. И, пожалуйста, скорее, скорее, скорее!

Минут через пятнадцать, обалдевший, потный, но, тем не менее, успевший собрать всё необходимое, Алексей Владимирович был в подвале…

Долго рассказывать, как в тех нестерильных, безумных с медицинской точки зрения условиях он оперировал племянника, а потом — девочку, у которой оказались переломаны челюсти, и нужно было вытаскивать из них обломки зубных корней. А поздней ночью они перенесли детей в квартиру к Славкиным родителям, и Наталья Владимировна решила выхаживать их дома, сама, потому, что обращаться в больницу было просто невозможно. Ведь со стыда сгоришь, объясняя, откуда такая травма у пятнадцатилетнего подростка, или — откуда взялась изнасилованная и страшно изуродованная девочка…

Алексей Владимирович был прекрасным урологом, он сделал для племянника всё, что смог, но полноценным мужчиной Славке уже было стать не суждено. А как он намучился с Аниными травмами!..

У Натальи Владимировны состоялся тяжкий, трудный разговор с Аниными родителями. Она честно рассказала всё, что знала, не выгораживая и своего сына.

Анины родители вскочили с дружным воплем: «Да мы в милицию!..»

— Сядьте, послушайте! — досадливо поморщилась Наталья Владимировна. — Ну заявите вы в милицию, хорошо. Имя вашей дочери будет полоскать вся улица, весь город, и лучше ей от этого не станет. Ведь и Славка пострадал — не дай Бог никому… Давайте говорить по делу. Что бы вы хотели от нас за причиненный вам ущерб?

Анины мать с отцом переглянулись.

— Н-ну, эт-та… — волнуясь, запинаясь, попытался было что-то сказать отец, но мать остановила его движением руки.

— Машину. Вашу. У вас хорошая машина. И цвет мне нравится — синий, — спокойно произнесла она и неожиданно светло улыбнулась: — Всю жизнь я мечтала машину иметь. Да разве с моим благоверным когда купишь!

Наталья Владимировна потрясённо молчала. Нет, после всего, что произошло, не о машине она беспокоилась — об этой ли рухляди переживать, когда всё к чертям собачьим катится?! Просто… люди эти вот… Их дочь лежит еще в тяжелом состоянии. Здесь лежит, в соседней комнате. А они: о машине всю жизнь мечтали!.. Да…

…Аня, начавшая приходить в сознание, слышала этот разговор своих родителей со Славкиной матерью. Именно с того времени, считает она, у нее не стало родителей. Они ее продали, предали — за этот железный хлам на четырех колесах. Эх, вы, папочка-мамочка, чтоб вас!..

…Месяца два с лишком пролежала в доме у Славкиных родителей Аня. Ни с кем не разговаривая, никому не отвечая, только пытливо, внимательно, словно на всю жизнь запомнить хотела, всматривалась она в лица Славкиного отца, Натальи Владимировны и Алексея Владимировича и всё думала о чём-то, думала…

У Натальи Владимировны вошло в привычку приходить вечером в комнату, которая прежде служила спальней ей и мужу, и где теперь лежала Аня, и подолгу сидеть с искалеченной девочкой, рассказывая ей об уличных новостях, о том, что сегодня продавали в соседнем магазине, о погоде… Аня никогда ничего ей не отвечала, только долгим внимательным взглядом следила за каждым движением хозяйки дома, словно решала бесконечно непосильную для себя задачу: «Она-то сама, мать подонка, кто — человек? Или —…?»

Но вот наступил день — это произошло уже глубокой осенью, когда Алексей Владимирович, в очередной раз внимательно осмотрев Славку и Аню, произнес: «Ну, кажется, с Аннушкой всё в порядке, всё обошлось… Потом, со временем, можно будет поставить зубные протезы, ну а пока придется обходиться так…»

Услышав, что сказал о ней доктор, Аня с большим трудом привстала на постели и произнесла, обращаясь к Наталье Владимировне, что-то непонятное. Но та всё-таки догадалась: «Где мои вещи?» Молча прошла она в соседнюю комнату, где лежал Славка, порывшись в шифоньере, принесла и положила на стул около Ани всё новое — бельишко, нарядное платьице, сапожки, красивую шапочку..!