Хлеб стал центральным вопросом, вызывавшим больше всего разногласий в союзе рабочих и бедных крестьян. Ленин признал этот факт еще в мае 1918 г., сказав, что независимо от своего социального статуса «все владельцы хлеба, имеющие излишки хлеба и не вывозящие их на станции и в места сбора и ссыпки, объявляются врагами народа»{38}. Здесь нет речи о традиционном ленинском разделении крестьянства на бедняков, середняков и кулаков. Ведь провинились не только кулаки, которые теоретически являлись классовыми врагами и контрреволюционерами. Поэтому политический статус определялся действиями, и Ленин провозгласил «беспощадную, террористическую борьбу и войну против крестьянской и иной буржуазии, удерживающей у себя излишки хлеба»{39}. Любой крестьянин мог стать врагом народа, если его действия противоречили политике партии. Ленин объяснял это кажущееся противоречие с точки зрения классовой теории тем, что «крестьянская среда настроена по-кулацки»{40}. А кулаки для него были нечистью, нелюдями. Он называл их «жадным, обожравшимся, зверским кулачьем», «самыми зверскими, самыми грубыми, самыми дикими эксплуататорами», «пауками», «пиявками», «вампирами», объявлял «беспощадную войну против кулаков» и восклицал: «Смерть им!»{41}
Комбеды были в основном упразднены еще до конца 1918 г. Провал этой классовой политики вынудил Ленина, по крайней мере формально, перенести внимание с бедняков на середняков, но он продолжал считать кулаков главными врагами партии и поддерживать принудительную реквизицию хлеба. В своем выступлении в марте 1919 г. Ленин заявил: «Кулак непримиримый наш враг. И тут не на что надеяться, кроме как на подавление его. Другое дело средний крестьянин, это не наш враг». В то же время, проводя такие социальные различия между крестьянами, Ленин по-прежнему рассматривал крестьянскую политическую активность, противоречащую интересам советской власти, как кулацкую. Например, бунты против продразверстки он упорно называл не крестьянскими, а кулацкими{42}.
Середняков, которые после революции составляли большинство крестьян, обозначали как «колеблющийся» слой{43}. По социальному типу середняк, с одной стороны, был мелким хозяином, с другой работником. Поэтому его социально-экономические интересы не слишком вписывались в рамки коммунистической классовой теории. Проблему разрешили, приписав середняку двойственную политическую природу, которая соответствовала бы его двойственной социально-экономической природе. Середняк, в зависимости от своих интересов и обстоятельств, мог либо объединить силы с кулаком и контрреволюцией, либо принять сторону бедняка и революции. Стало быть, задача партии заключалась в том, чтобы помочь середняку осознать его подлинные интересы. Крестьян, неспособных сделать это самостоятельно, так же как и рабочих, следовало воспитывать. По словам Ленина, «всякий крестьянин, который сколько-нибудь развит и из первобытной мужицкой темноты вышел, согласится, что другого выхода нет» (кроме как отдать хлеб советской власти){44}. Он полагал, что «все сознательные, разумные крестьяне, все, кроме мошенников и спекулянтов, согласятся, что надо отдать в ссуду рабочему государству все излишки хлеба полностью»{45}. Из подобных заявлений вытекало, что несознательный крестьянин мог и не отдать свой хлеб. В данном случае политические действия крестьянина определяли его социально-экономический статус, т. е. сознание определяло бытие.
Благодаря субъективному определению класса и представлению о колеблющемся середняке Ленин нашел способ, с помощью которого большевистские классовые категории могли фактически преодолеть культурное препятствие. Такое понимание класса было абстракцией, конструктом, созданным партией, но оно позволяло коммунистам на теоретическом уровне примирить свои действия со своими идеями. Это искажение теории перенесло некоторые аспекты «тайного протокола» в «официальный», дав партии право открыто привлекать на свою сторону бедняков, когда представлялось возможным, и основания обращаться с середняками — т. е. с большинством крестьян — как с врагами, если те выступали против ее политики.
Данный подход стал одной из теоретических основ будущей сталинской войны против крестьянства. Между тем Ленин видел окончательный выход из положения и решение крестьянского вопроса в исчезновении крестьянства: «Чтобы уничтожить классы, надо… уничтожить разницу между рабочим и крестьянином, сделать всех работниками». Однако, в отличие от Сталина, даже в эпоху Гражданской войны он был вынужден добавить, что переделка крестьянства будет «чрезвычайно длительной»{46}.
В полной мере последствия культурного разрыва с крестьянством и пагубной политики времен Гражданской войны проявились в конце 1920 — начале 1921 г., когда партия обнаружила, что оказалась в изоляции от крестьян и рабочих, а Советское государство, похоже, балансирует на краю пропасти. В городах повсеместно вспыхивали волнения среди рабочих; в деревне угрожающие масштабы принимали крестьянские восстания на Тамбовщине, в Сибири и на Украине. Последний и символичный удар нанесло режиму в начале 1921 г. восстание моряков военно-морской базы в Кронштадте, долгое время служившей бастионом и опорой большевиков. Ленину пришлось отступить и отказаться от политики эпохи Гражданской войны.
На X съезде партии в марте 1921 г. Ленин представил свою новую экономическую политику (НЭП). НЭП был отступлением от прежнего курса, и прежде всего уступкой крестьянству. Ненавистная продразверстка отменялась, вместо нее вводился натуральный, а позже денежный налог. Легализовалась частная торговля, проводилась обширная денационализация, не затронувшая только важнейшие отрасли промышленности, банки и внешнюю торговлю. В итоге НЭП принял форму своего рода смешанной экономики, рыночного социализма. На X съезде Ленин признал, что «интересы этих двух классов [рабочих и крестьян] различны, мелкий земледелец не хочет того, чего хочет рабочий»{47}. Он также предостерег, что «только соглашение с крестьянством может спасти социалистическую революцию в России, пока не наступила революция в других странах»{48}. Ленин извлек важный урок из Гражданской войны: чтобы сохранить свою власть, партия нуждалась в поддержке со стороны крестьянства, составлявшего большинство населения. Такую поддержку предоставляла смычка, т. е. союз рабочих и крестьян. По Ленину, советская власть могла продержаться до начала мировой революции только при условии сохранения смычки, пока в стране идет «строительство» социализма, т. е. проводится индустриализация. До конца своей жизни Ленин продолжал настаивать, что смычка — обязательное условие для выживания Советского государства.
В 1922 г. на XI съезде партии Ленин заявил, что необходимо «доказать, что мы ему [крестьянину] умеем помочь, что коммунисты в момент тяжелого положения разоренного, обнищалого, мучительно голодающего мелкого крестьянина ему сейчас помогают на деле. Либо мы это докажем, либо он нас пошлет ко всем чертям. Это совершенно неминуемо»{49}. Ленин придерживался умеренной тактики в отношении крестьянства после Гражданской войны не ради блага самих крестьян, а стремясь обеспечить выживание советской власти. Он оставался приверженцем социализма как в городе, так и в деревне, и преобразования крестьянской России, однако уверился в том, что единственный способ изменить крестьянина — действовать убеждением: «Дело переработки мелкого земледельца, переработки всей его психологии и навыков есть дело, требующее поколений»{50}. В своих последних статьях Ленин доказывал, что необходимая предпосылка преобразования крестьянства — культурная революция, прежде всего всеобщая грамотность. Затем, утверждал он, сельскохозяйственная кооперация, которая удовлетворит материальные интересы крестьянина, прививая ему коллективизм, предоставит базу для развития социализма в деревне{51}.
