Советская власть стремилась локализовать слухи в границах источника их распространения и тем самым минимизировать их угрозу. Поскольку власть считала женщин и других маргинальных персонажей доверчивыми и примитивными, источником слухов должен был быть кто-то еще. Вполне предсказуемо ответственность за распространение слухов легла на кулака и сельского священника. Остается открытым вопрос, были ли кулаки инициаторами слухов или же крестьянам приписывали статус кулака за то, что они их распространяли. Однако, исходя из логики советской власти, только кулак мог высказывать столь опасные, контрреволюционные политические идеи, поэтому распространяющий их крестьянин оказывался кулаком в силу самого этого факта. Несколько десятков лет спустя Солженицын в книге «Архипелаг ГУЛаг» писал об отголоске той эпохи: слухи, ходившие в ГУЛаге, всегда назывались «кулацкими слухами»^{283}. Наряду с кулаком статус подстрекателя получил и сельский священник. Логично предположить, что священник действительно играл некоторую роль в распространении апокалиптических слухов, поскольку и для крестьян, и для служителей церкви коллективизация являлась апокалипсисом. Более того, священники были носителями апокалиптического языка и дискурса. Один активист из Пензенской области на Средней Волге докладывал: «Везде попы пустили легенду, что в Пензе на Девичьем монастыре на кресте горит свеча день и ночь, и надо сказать, что народа идет туда черт знает сколько смотреть эти чудеса. Мало этого, говорят, что скоро придет папа римский, власть падет и всех коммунистов и колхозников будут давить»^{284}.

В Ростове-на-Дону местный дьякон заявил: «Я вам глаголил, что приходит конец миру, нужно с помощью Бога вести борьбу против Антихриста и его сынов»^{285}. Священники Гельмязовского района Шевченковского округа на Украине предсказывали, что самые простые формы коллективного хозяйства «будут существовать 28 дней, артель 21 день и, начиная с 1 февраля, если перейдем в коммуны, то еще 42 дня будем жить, а потом наступит конец мира»^{286}. В других местах священники говорили пастве, что колхоз послан им в наказание за грехи^{287}.

Таким образом, распространение контрреволюционных слухов вменялось в вину официальным врагам государства. Теперь, установив источник этих слухов, советская власть могла обрушить на виновников весь механизм репрессий, не опасаясь нарушить свои собственные критерии, кого считать врагом. Граждане, распространяющие слухи, которые могли быть истолкованы как пропаганда или антигосударственная агитация, преследовались по зловещей 58-й (п. 10) статье Уголовного кодекса — контрреволюционные преступления. Их ожидали тюремное заключение на срок не менее шести месяцев, а в случае тех же действий при массовых волнениях или с использованием религиозных или национальных предрассудков масс — расстрел. Обвиненных в распространении слухов, не связанных с контрреволюционной деятельностью, судили по статье 123 Уголовного кодекса — совершение обманных действий с целью возбуждения суеверия в массах населения для извлечения таким путем каких-либо выгод, предполагавшей наказание в виде принудительных работ на срок до одного года с конфискацией части имущества или штрафа до пятисот рублей^{288}.[35] В любом случае советская власть могла выбирать, когда судить по этим статьям тех, кто якобы стремился использовать аполитичную и доверчивую «бабу» и ее друзей, и есть подозрение, что большинство распространителей слухов в отсутствие других нарушений избегали наказания. Более того, похоже, «бабы» и бродяги даже извлекли выгоду из того факта, что, по мнению партии, были недостаточно политически самостоятельны — благодаря этому они не несли и никакой ответственности за свои действия.

То, что отношение к слухам имели не только кулаки и священники или «бабы» и прочие маргиналы (даже если они и сыграли в их распространении центральную роль), становится очевидным, если посмотреть, какие разнообразные формы могли принимать слухи, извещающие о близком конце света. Часто это были частушки или божественные письма; иногда темы апокалиптических слухов затрагивались в выступлениях крестьян на собраниях. Частушки, основной элемент дореволюционной крестьянской народной культуры, постоянно отражали текущие события. Многие из частушек того периода посвящены голоду в колхозе и призывают крестьян не вступать в него. Вот одна из них:

Другие народные стихи предостерегали, что карой за вступление в колхоз будет печать Антихриста:

Апокалиптические настроения также нашли отражение в божественных письмах — строках, якобы написанных Богородицей или Христом. В одной деревне в Ойротии Бог написал: «Люди не стали верить в меня. Если так пойдет, то через два года будет светопреставление. Дальше я терпеть не могу»^{291}. В начале 1930 г. в одном из районов Астраханской области ходил слух, будто Богородица послала письмо, написанное золотыми буквами, в котором предостерегала, что на колхозы обрушатся болезни и наказания и они будут уничтожены отрядами всадников^{292}. В конце 1929 г. на Северном Кавказе странствующий паломник, утверждавший, что он — Христос, предрекал скорый Страшный суд и показывал письмо, посланное пресвятой Богородицей, в котором она призывала всех верующих покидать колхозы^{293}. На одном из писем, ходивших по рукам в Каменском округе Сибири, стоял штамп немецкого предпринимателя; как сообщали, он наделял письмо авторитетом в глазах крестьян^{294}. Божественные письма были популярной формой распространения слухов и в крестьянских обществах других стран^{295}.

Божественное происхождение слухов придавало им, и в частности содержащимся в них апокалиптическим верованиям и протесту легитимность, подобно тому как претенденты на трон в дореволюционной России придавали легитимность восстаниям крестьян[36]. У меня нет данных хотя бы об одном случае появления харизматичного пророка, предсказывавшего конец света, как это часто бывало в периоды накала апокалиптических настроений в других странах в прошлом, по всей видимости, в России в это время действовало множество мелких и скромных предсказателей, которые оглашали свои идеи и быстро перемещались на другое место, осознавая их опасность.

Слухи передавались также на крестьянских собраниях и в тайно распространяемых листовках. В 1929 г. на заре сплошной коллективизации вся деревня гудела, обсуждая свою дальнейшую судьбу. В эти тревожные времена крестьянские собрания по вопросу коллективизации проходили в каждой деревне, и власти всегда считали их «тайными встречами кулаков»^{296}. С началом сплошной коллективизации в деревнях также появились антиколхозные листовки[37]. Даже в таких отдаленных друг от друга уголках страны, как Ленинградская область и Западная Сибирь, распространялись листовки схожего содержания, угрожавшие смертью членам коммунистической партии и крестьянам, вступившим в колхозы^{297}. В одном из районов Сибири появились письма «от Господа Бога», запрещавшие вступать в колхозы^{298}. В других местах крестьяне получали письма от своих товарищей, покинувших деревню, где говорилось, что близится конец света и единственное спасение — выйти из колхоза^{299}.