В наступившей тишине слышно было только, как курлыкали голуби, кружась над башнями замка – они тоже мечтали о любви.

Растерявшись не менее графа, я с невольным уважением покосился на Ярославовича – вот отчаянный малый!.. Да стоит только монсеньору прийти в ярость, от него только и останется, что кучка пепла.

Все, затаив дыхание, смотрели на графа. Скифский богатырь, может быть, и сам того не подозревая, простодушно выразил желание, не дающее покоя всем, кто имел несчастье хотя бы раз взглянуть на великого магистра. Но одно дело – смотреть и мечтать, и совсем другое – выразить все это словами.

На щеках графа выступил слабый румянец, он плотно сжал губы, но вдруг – улыбнулся.

- Хорошо, - сказал он. – Только как же вы потом, в случае вашей победы посмотрите в глаза Варваре Никитичне, супруге вашей, которую оставили с первенцем на руках и заверениями в вечной любви и верности?

- Варваре Никитичне? – лицо гиганта сделалось пунцовым, затем – серым.

Раскрыв глаза, он несколько секунд, молча, как безумный, смотрел на графа.

- Откуда вы знаете? – хрипло спросил он, наконец.

- Я много чего знаю, скиф. Знаю так же, как вы без малого две недели назад, еще не зная меня, похвалялись своим людям в таверне. Вы говорили, что все слухи о моих чарах – сущая, как вы изволили выразиться, «хрень», и что никакая «ядреня феня» не заставит вас пожелать мужчину, а тем паче самому об этом желании заговорить. Где же теперь эта ваша хваленая «ядреня феня», г-н Новосуздальский, сын Ярославович?..

Гигант несколько раз судорожно сглотнул – видимо, у него пересохло горло.

- Я снимаю свое требование, - тихо сказал он и еще тише добавил:

- Извините.

- За что? – усмехнулся граф.

Ярославович целую минуту, молча, переминался с ноги на ногу, а затем, не поднимая глаз, заговорил:

- Я был груб и дерзок, я потерял голову. Вы и вправду безбожно красивы – ну просто-таки, не по-человечески. На вас посмотришь минуту – и все мозги напрочь отшибает. С тех пор, как я вас увидел на поляне, ну, тогда, во время церемонии, я просто-таки места себе не находил, все о вас думал. Я и бои эти дурацкие затеял только для того, чтобы вас заинтересовать – знал, что рано или поздно вы вмешаетесь. Еще раз простите. Вы и вправду святой. Никто не имеет права прикасаться к богу, если только…

Молодой человек вновь покраснел и замялся.

- Если только он сам того не пожелает – это вы хотели сказать? – снова улыбнулся граф. – Да, боги часто жили среди смертных и любили смертных. Но ведь боги – они, как и люди, все разные. Одни швыряются своей страстью налево и направо, как горохом. Другие прячут ее глубоко в сердце, скрывая от посторонних глаз для того единственного или той единственной, кому они хотят отдать это самое сердце.

- И вы, конечно, относитесь ко вторым? – усмехнулся богатырь. – Значит, слухи верны, и ваше сердце занято?..

- К сожалению, - пожал плечами граф.

- А, - начал было богатырь и тут же смущенно осекся.

Граф рассмеялся – негромко и беззлобно, глядя на солнце расширенными черными зрачками, которые казались живущими и дышащими, независимо от их хозяина, маленькими существами.

- А все остальное, витязь, прилагается к сердцу!..

Он дружески и, на первый взгляд, несильно хлопнул его по плечу. Богатырь пошатнулся и едва устоял на ногах.

- Ну и хватка у вас, сир! Кто бы мог подумать, - с изумлением и еще чем-то, напоминающим мрачное уважение пробормотал Ярославович. – Эдак вы меня, пожалуй, и вправду «уручкаете»!.. Знаете, сир, - он лукаво подмигнул монсеньору (вот, чем мне нравился этот малый, так это своей бесшабашностью – ну, не выгорело провести ночь с монсеньором, ну что ж, значит, не судьба, жизнь-то, она все равно продолжается!). – Знаете, дорогой, сир, я, пожалуй беру свое предложение обратно: уж очень мне не хочется лишиться своего тесака – хоть и короткий, зараза, но, что поделать, привык я к нему. Не возражаете?

- Ничего не имею против, - великий магистр улыбнулся, поднял с земли свою рубашку и камзол. – Поскольку коров в замке, к сожалению, не водится, можете поупражняться на лошадях. Кстати, хочу вас обрадовать…

Он секунду помедлил, а затем бросил на скифа быстрый, как молния, взгляд.

- На днях вам передадут весточку от вашей жены – вы во второй раз стали отцом. Поздравляю!

И, оставив опешившего богатыря в радостном ступоре, граф Монсегюр сквозь расступившуюся толпу быстро зашагал к замку. Смеясь, я поспешил следом.

- Забавный малый, - заглядывая в глаза монсеньору, на ходу бросил я. – И, кажется, на него можно положиться.

Тот пожал плечами.

- Все они милые и забавные до тех пор, пока меня не видят. А, стоит разок посмотреть – и все, прощай “крыша”! («Сленг, должно быть», - подумал я, стараясь запомнить забавную фразу; мой друг обожал иногда вставлять в свою речь этакие словечки из другой эпохи.) Ну, да это, может быть, и к лучшему. По крайней мере, предательства с их стороны можно не опасаться.

Он посмотрел на розовые дорожки рассвета над рекой и вздохнул – солнечные лучи напоминали розовое вино, пролитое на зеркальном паркете.

========== Глава 25 ==========

Через два дня прибыли гонцы – один из Парижа, другой – из Рима.

- Что там? – спросил я, глядя на задумчивое лицо графа; он держал письма с таким видом, будто в руках у него было по ядовитой гадюке, которые выжидали момента, чтобы ужалить его.

- У нас новости, - невозмутимо постукивая по столу кончиком безымянного пальца, украшенного моим золотым кольцом, сказал монсеньор. – Святая церковь объявила против нас крестовый поход: с этого дня и отныне тамплиеры - вне закона.

- Твою мать! – протянул капитан, нахмурив брови.

- Этого следовало ожидать, - спокойно констатировал Домиан.

- Да, - граф взял второе письмо и сложил из него кораблик. - Добрейший король Филипп ставит меня в известность, что он, как добрый христианин, вынужден поддержать святую церковь, а потому незамедлительно отправит свои войска в Монс и предаст огню еретиков и слуг дьявола во главе со мной. Впрочем, здесь оговаривается, что, если я сдамся добровольно, мне будет гарантирована жизнь.

Все невольно усмехнулись.

- Все-таки он к вам не остыл, - фыркнул сквозь зубы д*Обиньи.

- Он и не остынет, - мой друг грустно покачал головой и пустил кораблик в чашу для умывания. – Даже, если убьет меня. Чары инкуба, понимаете ли…

- Не нужно так шутить! – я перехватил его руку. – Кто возглавит войска?

Граф посмотрел на меня, и в черных бриллиантах его зрачков промелькнуло что-то неуловимое.

- Герцог Лотарингский, - невозмутимо сказал он.

- Что?! – мы все трое, Домиан, Виктор и я, вскочили с места. – Этот Иуда?.. Он все-таки предал вас? Вот уже мерзавец!..

- Он не предавал меня, - тихо сказал граф, спокойно подув на кораблик. – Он с самого начала предупредил о том, что будет сражаться против меня. Это его право – он свой выбор сделал.

Я задумчиво почесал затылок и пытливо взглянул на графа.

- Не понимаю я этого вашего…апостола. Он ведь любит вас до безумия. Любит по-настоящему – я чувствую.

- Чувствуете?- улыбнулся монсеньор.

Я невольно покраснел.

- Такую любовь всегда чувствуешь. Она словно бы разлита в воздухе. И в то же время он помогает вашим врагам. Он не хочет вашей гибели, но выступает на стороне тех, кто мечтает вас погубить.

Граф рассмеялся – негромко и грустно, трогая пальцем свой кораблик.

- В том-то все и дело, Горуа, что меня никто не хочет погубить в прямом, физическом смысле – ни Ванда, ни король Филипп, ни герцог Лотарингский, ни даже папа. А тем более – Всемогущие. У них у всех совсем другое желание – что бы я был жив и служил их целям. Не будем более об этом говорить, mon chere – мне все это уже порядком надоело.

- Так значит, войну против вас будут вести люди? И компания против вас организована людьми? – нарушил молчание Домиан. – Как это отвратительно! Лучшей мести Всемогущие не могли придумать – уничтожить вас руками тех, ради кого вы их предали.