Бесшумно, почти приникнув к земле, чтобы не привлекать внимания часовых, мы обошли крепость и нашли место, где стена действительно казалась пониже. С лошади да друг другу на спину – вполне можно влезть. Мы уже было почти пошли на абордаж, когда вдруг…
Откуда-то сверху полилась музыка.
Мы застыли на месте, как громом пораженные. Мы забыли о том, кто мы, где мы, откуда и зачем сюда явились. Это не было похоже на музыку. С чем можно было сравнить эти пронзительно-щемящие, буквально вонзающиеся в душу звуки, так похожие на плач раненого ангела?.. Я в жизни своей не слыхал ничего подобного – было ощущение, что у меня живьем вырезают сердце.
- Это он, это он, - испуганным шепотом забормотал Гийом (куда только подевалась вся его бравада!). – Я слыхал, что он играет на каком-то дьявольском инструменте, изобретенном маврами. Кажется, лютней называется.
- Ты дурак, Гийом, - с раздражением говорю я. – Лютню действительно придумали мавры, но она никакой не дьявольский, а самый обычный инструмент – чем-то смахивает на женскую фигуру. Но это…это - не лютня. Я не знаю, что это. Это вообще не похоже на инструмент.
Пленительно-чарующие звуки над головой оборвались так же внезапно, как и появились – как будто бы кто-то решительно и резко захлопнул дверь в сказку перед самым нашим носом.
- Ну что, лезем? – нерешительно спросил Филипп.
- Лезем, - сказал я.
Не отступать было уже теперь делом принципа.
Мы без труда миновали стену и очутились в саду.
Да, правы были те, кто распускал слухи о чудесном вишневом саде – вишни здесь и вправду были необыкновенно вкусные, правда, не с грецкий орех, но крупнее обычных и необычайно сладкие. Набивая ими рты и карманы (а Филипп ухитрился даже засыпать их за пазуху), мы быстро передвигались по саду и спустились к реке.
Был поздний вечер, и солнце почти до половины ушло под воду.
- Посмотри, Вольдемар, - Филипп легонько тронул меня за руку, - вон там, у берега – инструмент, о котором ты говорил. Лежит у самой воды. Он и вправду похож на…
Он не договорил – потому что в одно мгновение лишился дара речи, застонал и затих.
- Господи, - задушено прошептал Гийом и поднял руку для того, чтобы перекреститься.
Я сделал глубокий вдох, а выдохнуть… Выдохнуть уже не сумел.
Из реки прямо на нас выходил ангел.
Я никогда раньше не видел ангелов, но точно знал, что это он.
Юный мужчина, чуть постарше нас, лет 25-ти, не больше.
Черные брюки из мягкой оленьей кожи были небрежно закатаны до колен, а белая шелковая рубашка, расстегнутая до пояса, трепетала на легком ветерке, словно лепесток белой розы.
Длинные черные волосы мокрыми волнами струились на плечи, грудь и спину: они были похожи одновременно на усыпанное бриллиантовыми огнями черное ночное небо и на черные воды бездонного океана, омывающего белоснежные берега страны вечных льдов.
Ну а глаза, глаза его и вправду напоминали звезды: изумительной формы, чуть вытянутые к вискам и чуть-чуть удлиненные по форме миндалин, они лучились, сверкали, сияли каким-то нездешним, не нашим земным светом – так посылают на землю свое таинственное сияние далекие светила далеких миров. Они словно разговаривали, смеялись и плакали, были удивительно красноречивы и столь же удивительно жестоко и жестко замкнуты. В них колыхались одновременно и юная нега с еще не познанными и не контролируемыми до конца порывами обжигающей страсти, и холодная, рвущая душу отстраненность тысячелетнего Сфинкса, познавшего тайну мира и эту же тайну равнодушно отвергнувшего. В них были ласка и пренебрежение, откровенность и цинизм, тяга к самопожертвованию и горечь самоуничтожения.
Эти глаза завораживали, очаровывали, пленяли и пугали. И в ту самую секунду, глядя в их сияющую бездну, я вдруг отчетливо понял, что погиб. Или, может быть – воскрес для новой жизни?..
Он не видел нас: откидывая рукой падающие ему на лицо мокрые волосы, он смотрел куда-то на реку. На берегу рядом с лютней лежали его белый плащ и меч.
- Ну-ну, Флер, моя девочка, где ты? – позвал он и тихонько посвистел. – Иди скорее ко мне, а то я буду думать, что ты утонула.
Его голос по красоте и пленительности не уступал глазам, и, казалось, еще более подчеркивал необычность его внешности: глубокий и звучный, словно раскачивающийся на ветру древний колокол, с вибрирующими нотками-огоньками – от мелодичной певучести легкого полушепота до звенящего жесткой медью приговора-приказа, от грудных и тягучих струн волшебной скрипки до низкой и вкрадчивой хрипотцы палача-инквизитора.
До наших ушей долетел громкий радостный лай, затем ласковое поскуливание, и через минуту огромная черная собака величиной с бычка-трехлетку, вынырнула из реки и, отряхивая на ходу длинную шерсть, радостно кинулась на грудь хозяину. От прыжка этакого чудовища не устоял бы на ногах ни один, даже очень сильный мужчина, но… Юный воин в реке даже не покачнулся – было ощущение, что на грудь ему запрыгнула птичка или бабочка.
- Ах ты, проказница, - приговаривал он, ласково убирая с плеч ее огромные, как у хорошего медведя, лапы, - ах ты, моя умница. Или, нет – не совсем умница. Ты слишком много внимания уделяешь своему хозяину и совсем не замечаешь наших гостей. Черт возьми, в конце концов, для воспитанной дамы это просто невежливо!..
Мгновение – и он смотрел прямо на нас. Было ощущение, будто земля разверзлась под ногами или небо вот-вот упадет нам на головы. Мы были готовы ко всему, только не к встрече с его странным обжигающе ледяным взглядом.
Собака, опомнившись, громко и грозно зарычала. Она выскочила из реки и сделала несколько устрашающих шагов в нашу сторону – ее огромная голова с горящими черными глазами мгновенно закрыла собой небо.
В ту же секунду мои отважные друзья, завизжав, словно перепуганные щенки, падая, и отталкивая друг друга, кинулись наутек. И я их вполне понимаю. Я и сам не убежал, наверное, только потому, что бросившаяся к нам собака стремительно-мощной волной своего гигантского тела легонько задела меня, и я, как мяч, отлетел в сторону. Может быть, поэтому, а, может, и нет – это уже не имело значения. Собака с низким и грозным лаем, что-то типа «Ну, охотнички, берегитесь – теперь охотиться буду я!», кинулась следом.
- Аккуратно, Флер! Не калечить! – негромко и жестко приказал ей хозяин.
И подошел ко мне.
Он стоял надо мной – прямой и прекрасный, словно лезвие древнего меча. Честное слово, если бы он сейчас всадил мне в грудь стрелу или нож, я бы даже не уклонился.
- Ну а вы - то почему не убежали? – глядя на меня, грустно и как бы слегка озадаченно спросил он. – Вон у ваших приятелей какая скорость – не хуже, чем у газелей…
- Не нужно было травить людей собакой! – обретя наконец-то дар речи, я попытался подняться, но запутался в плаще и снова упал.
Ситуация становилась все более и более комичной, и это меня злило.
Он слегка пожал плечами.
- Флер – умная девочка. Без моего приказа она не откусит от ваших друзей ни кусочка. Так почему же вы все-таки не убежали?.. Ах да, я же совсем забыл (по его губам цвета спелого граната пробежала странная улыбка): вы же обещали вызвать меня на поединок. И убить. Да еще поклялись кровью Христовой. Ведь так?
Я обомлел. Моей пьяной клятвы не слышал никто, кроме Гийома и Филиппа, но те были далеко. Значит…
- Откуда вы узнали? Кто вы? – с замиранием сердца предчувствуя его ответ, спросил я.
Он снова улыбнулся. Удивительные у него были губы: их яркой и словно бы откровенной чувственности противоречила горькая, почти трагическая складочка – словно отблеск лезвия в бутоне розы. И это придавало какую-то трогательную неповторимость его улыбке.
- Я вправе то же самое спросить у вас. Но вы задали вопрос первым, и я отвечу. Я – магистр ордена тамплиеров и хозяин сада, где вы в данный момент прилегли отдохнуть.
Я в очередной раз онемел. Нет, ну надо же случиться такому казусу! Судя по рассказам приятелей, магистр представлялся мне зрелым мужчиной лет этак-то 40-ка, не меньше, пусть с красивой, но демонической наружностью. А этот, словно мгновение назад сошедший со звезды юный красавец…
