========== Глава 1. ==========

Однажды душным летним вечером 12.. года мы сидели в стогу сена за деревней, мирно попивая украденное Филиппом вино доброй тетушки Агаты. Нас было трое, резвых щенков пусть не самой лучшей породы, но молодых, отчаянных, задиристых и голосистых: Филипп Круазон, сын гравюра и книжника Жана Круазона, Гийом Вернье, сын нашего воеводы из Наварры, и я, Вольдемар Горуа – сын обедневшего сеньора из Прованса, владельца лучших в этом крае виноградников.

А высоко-высоко на холме, за рекой и небольшим лесом высился старинный замок с четырьмя башнями, выложенными из серого камня крепостными стенами, рвом и черными глазницами бойниц. Этот замок, пере-живший не одну осаду и видавший на своем веку не один штурм, теперь принадлежал рыцарям ордена тамплиеров и назывался Монсегюр.

- Говорят, что в саду замка вишни величиной с грецкий орех и сладкие, словно мед, - мечтательно зажмурившись, говорит Гийом.

- Не мудрено, - со значительным видом прикладываясь к бутылке, отвечает Филипп. – В этом замке все сплошное колдовство. Ведь все тамплиеры – маги и безбожники.

- Почему? – с легким удивлением спрашиваю я.

Я приехал сюда всего три дня назад – погостить к отцу на виноградник, а вообще я живу и учусь в Монсе, в университете. Потому я не знаю ничего ни о замке, ни о тамплиерах, ни о вишнях.

Оба приятеля, смеясь, переглядываются.

- Да потому, что каков поп, таков и приход – знаешь поговорку? А всем известно, что глава ордена тамплиеров, великий магистр – маг, чародей, еретик и инкуб.

- А что такое инкуб? – тут же спрашиваю я, и оба молодых человека вновь заливаются смехом, удивляясь моей наивности.

- Да, видно в университете вы этого не проходили, - разбрызгивая вино и небрежно вытирая рукавом мокрый подбородок, говорит Гийом.

- Знаешь, Вольдемар, - с издевкой подхватывает Филипп, - маленьким мальчикам знать подобные вещи не полагается. Вырастешь – сам узнаешь.

- Да как ты смеешь! – выбив из рук приятеля полупустую бутылку, я готов полезть на него с кулаками, но нас вовремя разнимает сын воеводы.

- А вы знаете, - примирительно говорит он, расталкивая нас в разные концы стога, - я ведь его видел совсем недавно.

- Кого? – в один голос подхватили мы с Филиппом.

- Ну, этого… магистра. Как-то вечером он возвращался в замок через нашу деревню. С ним было человек 12-ть рыцарей. Все, как один, в белых плащах, на груди – алые кресты. И лошади у них бешеные – неслись так, что мебель в домах ходуном ходила.

- Ну – и? – Филипп с нетерпением и любопытством заглянул в глаза приятелю.

- Что – ну и?..

- Вот недотепа! Я спрашиваю, как он выглядел?

- Не знаю. Он скакал впереди, и я видел его только со спины. Одно могу сказать точно: ни рогов, ни копыт у него нет. Только длинные черные волосы и длинный белый плащ.

- Какая жалость, что ты его не разглядел! – вытаскивая из сена новую бутылку вина, задорно подмигнул сын гравюра. – Я слыхал, как наши девчонки перешептывались, будто он удивительно красив.

- Да-да. Я тоже что-то такое слышал. Говорят, что глаза у него, как звезды, а лицо – словно горный хрусталь. А еще говорят, что тот, кто на него хотя бы раз взглянет, потом уже не в силах его забыть.

Приятели по очереди отхлебывают из бутылки, вспоминая все новые и новые подробности.

- А еще говорят, будто он своим поцелуем отнимает жизнь.

- Как это?

Гийом делает «страшные» глаза.

- А вот как. Целует тебя в губы крепко- крепко. До слез, до боли, до потемнения в глазах. А затем приходит к тебе ночью – во сне или наяву – и пьет твою кровь, как вампир.

- Ага, – подтверждает Филипп; не смотря на опьянение, голос его звучит серьезно и даже как-то жутковато. – Говорят, что поцелуй вампира горек, как мед, и горяч, словно лед. Но за это удовольствие любой человек готов отдать жизнь – ничего приятнее и слаще этого просто нет на свете!

- Ну да! Скажи еще лучше, что и ты готов отдать жизнь! – смеясь, я подталкиваю его в бок локтем. – Что-то верится с трудом!

Однако приятель мой неожиданно смущается и опускает глаза.

- Да это я так, просто… Говорю, что слышал. А вот тетка Агата рассказывала, что ее сестрица видела его однажды. Она при монастыре жила, наши монашки белье вышивали и поручили ей отнести готовую работу в Монсегюр. Там она его и увидела.

- И что?!

- Через месяц умерла, бедняжка, от тоски – растаяла, как свечка. А перед смертью все повторяла сестре, что ни о чем не жалеет – только о том, что не довелось увидеть его еще раз. И что такой красоты просто не существует в этом мире: что и бог, и сатана по сравнению с ним – просто мальчики из хора.

Мы умолкаем и все трое, как по команде, поворачиваем головы к замку. За рекой садится солнце, одевая стены Монсегюра кровавым отблеском заката – древние стены кажутся розовыми и словно бы живыми – как румянец на щеках у девственницы.

Неожиданно к сердцу подкатывает тоска, такая сильная, что хочется выть. Видно, вино тетушки Агаты сыграло с нами злую шутку.

- А что, слабо попробовать вишни в саду у чародея? – неожиданно громко и весело, словно наперекор окутавшему нас грустному мареву заката, предлагает Филипп.

Мы переглядываемся: молодое вино бродит в наших головах, и нам до умопомрачения хочется попробовать чего-нибудь этакого необычного – не похожего ни на скачки по пыльным проселочным дорогам, ни на мальчишеские бои на мечах и палках, ни на стыдливые объятия сельских девушек. Нам хочется попробовать вишен из заколдованного сада некоего чародея, вампира, монаха, рыцаря или святого – не все ли равно?.. А еще нам хочется… Но – т-с-с-с. Об этом мы, все трое, предпочитаем помалкивать.

Щенячий юношеский задор охватил нас, и нам уже море по колено – вернее, река, которую нужно переплыть или перейти вброд, чтобы достигнуть розовых стен вечернего замка.

- Ура! – громко, не сговариваясь, кричим мы с Гийомом, мигом подхватывая свои задницы с соломы.- Айда за вишнями!

- Ну, а если вдруг столкнемся с магом? – хитро прищуривается Филипп.

Я хватаю меч и, воинственно потрясая им, как Геркулес палицей, грозно заявляю:

-А, если нам встретится ваш знаменитый маг, то, клянусь кровью Христовой, я вызову его на поединок и убью.

Друзья мои, переглянувшись, вновь прыснули со смеху.

- Да, напугал, Аника-воин. Ладно, раз решили – едем.

Они зря смеются: мечом я, не смотря на некоторую неприязнь к оружию, владею очень даже сносно. Еще, когда мне только-только исполнилось 11-ть лет, у нас в доме служил в охране некий сеньор Оливье, старый рыцарь, один из крестоносцев, которые в свое время воевали с маврами за обладание Гробом Господним. У Оливье не было пальцев на левой руке, он потерял их в бою. Однако, мечом и копьем он владел, как бог, и во всем Провансе не было лучшего наездника. Лошади его любили, хоть и побаивались. Люди реагировали почти так же.

Так вот этот самый Оливье с 11-ти лет учил меня верховой езде и обращению с оружием. И, хотя учеником я был, откровенно говоря, преотвратным, кое-каким приемам боя я все-таки научился. Так что при случае вполне мог за себя постоять. Не стоит далеко ходить за примером. В прошлом году, возвращаясь в конце августа в Монс, я столкнулся по дороге с разбойниками. Их было трое, и они, увидев меня, обрадовались было легкой наживе: еще бы – мальчишка один и на лошади с кошельком и оружием. Но не тут-то было! Одного я уложил на месте, второму отрубил ухо, а третий убежал сам.

Вот так-то, господа папенькины сынки!

Мы поймали разморенных вечерним сумраком лошадей на поляне и, не сразу попав в седло (Филипп, например, прыгая с ветки дуба, шлепнулся задом в кусты жасмина – ох, как чертыхался и проклинал он на чем свет стоит вторую бутылку вина!), понеслись, что было духу к реке. Легко миновав переправу и даже не замочив штанов, мы выбрались на другой берег.

- Со стороны леса стена ниже, легче будет перелезть, - осторожно оглядываясь по сторонам, сказал Филипп.