- Неплохие ребята, - доложил он вечером монсеньору. – Хотя некоторые выглядят довольно-таки странно. Особенно эти – из Нового Света.

- Они – хорошие лучники, - усмехнулся монсеньор, наливая себе вина.

Мы сидели на террасе, глядя, как над рекой потихоньку гаснет день, и солнце скатывается в воду по верхушкам деревьев.

- Я успел заметить, - мрачно буркнул капитан. – За два дня перестреляли в окрестностях всех белок – охотнички почище Флер!

Собака лежала у ног хозяина, время от времени скалясь и прядая ушами – честное слово, иногда ее оскал напоминал самую настоящую человеческую улыбку. Непривычное обилие незнакомых людей в замке напрягало и настораживало ее, но, поскольку никто из этих людей не думал угрожать монсеньору, она быстро успокоилась.

Признаться, это вавилонское столпотворение нравилось мне еще меньше, чем Флер. Наши утренние купания и вечерние прогулки пришлось прекратить: я едва держал себя в руках, наблюдая изумленные, почти безумные взгляды, которыми при встрече провожали монсеньора и суровые мужи, и совсем еще юные воины из новоприбывших отрядов. Особенно неистовствовали дикари-лучники. Еще издали завидев графа, они бухались на колени и начинали, раскачиваясь из стороны в сторону и воздевая к небу руки, петь что-то ритмично-пронзительное, от чего напрочь закладывало уши.

Впрочем, арабы вели себя не лучше – их глаза сверкали страстью так же, как их мечи сверкали сталью, и их маленькому военачальнику по имени Муххамед-Али приходилось прилагать невероятные усилия для того, чтобы сдерживать их эмоции. Невооруженным глазом было видно, что эти люди при случае будут биться за монсеньора, как звери – не только против врага, но и против друг друга.

Наиболее сдержанно вели себя скифы. Эти светловолосые и светлоглазые симпатичные богатыри смущались, как дети, и с растерянной улыбкой, комичной до нелепости на их суровых обветренных лицах, каждый раз провожали графа бараньими глазами. Затем шумно вздыхали и, кто, почесав затылок, кто, подтерев нос, продолжали заниматься своим делом.

Зато их военачальник, Всеслав Ярославович, поначалу сильно меня насторожил.

В первые же дни своего пребывания в замке этот двухметровый детина, кулаки которого, наверное, были с голову подростка, отличился тем, что устраивал на площадке перед замком кулачные бои.

- Ну, кто следующий, господа рыцари? – уложив очередного противника, небрежно повторял он, глядя прищуренными голубыми глазами на примолкшую толпу.

Конечно, зрелище он являл собой довольно-таки устрашающее – обнаженный по пояс с мощным рельефом мускулов, он походил на светловолосого и светлокожего Геркулеса, правда, без палицы. Палицу ему с успехом заменяли все те же кулаки.

Рыцари хмурились и кусали губы – не уступить светлокожему богатырю было делом чести. Однако никто из рыцарей монсеньора, как ни старались они не ударить в грязь лицом, не мог выстоять против Ярославовича более пяти минут. Исключение составил лишь Виктор д*Обиньи – он выстоял целых пятнадцать!..

- Наших бьют, - усмехнулся граф Монсегюр, неожиданно появляясь среди зевак.

Послышался восторженный шепот, толпа расступилась.

Ярославович, уложивший как раз на лопатки очередного противника, поднял голову и, встретившись глазами с невозмутимо-ироничным взглядом графа, невольно покраснел.

Однако уже через мгновение взял себя в руки.

- Слабоваты ваши рыцари, сир! – с нарочитой наглостью заявил он – Может быть, мечом они владеют и неплохо, но в рукопашную я без труда уложу любого.

На губах моего друга появилась очаровательная улыбка.

- И даже меня? – невинно поинтересовался он

Скиф заметно растерялся. Рядом с ним граф выглядел, как Давид против Голиафа.

- Прошу прощения, сир, нерешительно начал он, - но вы слишком…как бы это сказать?.. Боюсь, что могу вас ненароком покалечить.

- А вы не бойтесь.

Граф сбросил камзол, быстрым движением снял рубашку и вступил в круг.

Над толпой снова повис бурный шепот сдержанного восторга. Тот, кому когда-нибудь посчастливилось увидеть полуобнаженного бога, во сне или в мечтах, тот меня поймет. Изумительное сочетание изящества и силы, мужественности и утонченности, совершенная форма удлиненных мышц и шелковая кожа, которую помимо воли хотелось трогать, ласкать и гладить – вот что открылось нашим глазам. И, хотя все это я уже видел и целовал тысячу раз, даже я почувствовал, как в груди у меня забилось, заухало, словно пьяный филин, мое бедное сердце.

- Во, какой! – растерянно протянул Ярославович, но тут же поспешил взять себя в руки. – Сходимся по счету «три». Только не взыщите, сир, если…Ну, если останутся синяки.

Граф тихонько рассмеялся.

- Я понял. Приступим.

- Один. Два. Три! – быстро скомандовал стоящий рядом Виктор д*Обиньи.

Оба противника рванулись к центру площадки, и…

Все произошло моментально. Увернувшись от медвежьих объятий Ярославовича, граф сделал легкий шажок в сторону, словно танцуя, обернулся на одной ноге, резко и быстро, почти незаметно выбросил вперед правую руку и – гигант, громко охнув, словно поверженный монолит, рухнул на землю.

Все замерли, все буквально обалдели – даже я, хотя, конечно, и ожидал чего-то подобного, не думал, что победа окажется такой быстрой и такой сокрушительной.

- Вставайте, - наклонившись над поверженным противником, граф с улыбкой, словно извиняясь, протянул ему руку. – Не волнуйтесь, синяков не останется.

- Как?.. Как вы это сделали? – скиф с изумлением смотрел на графа; он явно не верил, что сокрушительный удар, опрокинувший его на землю, нанес ему этот красавец с глазами, о которых слагают стихи и сказки.

Граф рывком, невозмутимо, помог ему подняться.

- Сила, она ведь, прежде всего, не здесь (он осторожно потрогал налитые бугры мышц под кожей гиганта), а – здесь! (легко, почти не касаясь, он скользнул пальцем по его лбу).

Ярославович с недоверием, сквозь которое явно проглядывало плохо скрытое восхищение, покосился на великого магистра.

- Это все ваши штучки-дрючки, вы вон и двигаетесь, как танцуете. А вы возьмите просто силу, голую силу без всяких там уловок, премудростей и выкрутасов… Здесь я кого хочешь положу – да я одной рукой корову поднимаю!..

Все вокруг рассмеялись – уж очень комичный был вид у скифа.

- Очень за вас рад, - граф насмешливо прищурился. – А от меня-то вы чего хотите?

- Давайте на руках, а?..

Ярославович просительно заглянул ему в глаза и с гордостью стиснул в кулак свою огромную, словно оглобля, ручищу.

Магистр невозмутимо пожал плечами.

- Ну что ж, развлекаться, так развлекаться! – пряча иронию, он деловито взглянул на скифа. – Залог? Что я получу в случае победы?

На мгновение Ярославович задумался, и в глазах у него промелькнуло сомнение. Однако он тут же махнул рукой – воистину его самоуверенность была просто изумительной!..

- Ну…если вы меня «уручкаете» (он с сомнением покосился на изящные запястья монсеньора), я отдам вам свой меч. Я его пять лет назад отобрал в бою у Крымского хана – говорят, у него какие-то там магические свойства, хотя я в это не верю.

- Дайте-ка посмотреть, - монсеньор быстро взял из рук богатыря короткий широкий меч; золотая рукоять его была сплошь испещрена какими-то знаками – не то рунами, не то просто древней вязью. – Да, действительно – клинок скифских колдунов. Должно быть, он хорошо защищал вас в бою. Что ж, залог хороший. Ну, а что вы хотите получить от меня в случае вашей победы? Могу предложить вам меч магистра – он тяжелее и длиннее, чем ваш, и я думаю, больше придется вам по руке.

Ярославович, мрачно набычившись, покачал головой.

- Мне не нужен ваш меч, - быстро, глухо и порывисто, будто очертя голову перед смертельной схваткой, сказал он. – Мне нужна ваша ночь.

- Что?! – граф даже вздрогнул от неожиданности – такой дерзости он явно не ожидал и не был к ней готов. – Что вы сказали?

- Я говорю, что в случае моей победы, вы проведете со мной ночь и разделите со мной ложе, - глядя в глаза магистру, решительно повторил скиф.