Черт возьми! Я стрелой слетел с балкона. А ситуация-то становится все более катастрофической и, прямо скажем, выходит из-под контроля. Без сомнения, именно об этой «даме в зеленом» говорил мой друг Гастон Леру, и именно она хочет теперь – предать, проучить, наказать – какая разница? Она без зазрения совести, спокойно отдает великого магистра в руки инквизиции. Но ведь это же просто…

Часы на городской ратуши пробили 8-мь раз.

Я вздрогнул и стиснул кулаки до боли в кончиках пальцев. Восемь часов. У меня осталось три часа, всего три часа для того, чтобы добраться до Оленьей рощи и предупредить графа о засаде. Нужно спешить! Значит, нужна хорошая лошадь.

Я беспомощно огляделся по сторонам. Однако бог в тот вечер был на моей стороне: у постоялого двора как раз в эту минуту остановился рыцарь на прекрасном скакуне – дымчато-сером, с изящными сильными ногами. Рыцарь спешился и вошел в дом, а я, притаившись у ограды, тут же вскочил в седло.

Через несколько минут я уже был у городской заставы.

«Да, конокрадом я еще не был – а все благодаря вам, мой ангел!» - с нежностью подумал я и пришпорил лошадь – та понеслась стрелой.

========== Глава 3. ==========

Я летел так, что, наверное, сами черти бы меня не догнали.

Ветер свистел в ушах, а за спиной словно выросли крылья.

«Успеть, успеть, успеть», - как молитву, все повторяли и повторяли мои губы.

И я все-таки успел – на какие-то несколько минут мне удалось их опередить. Я знал, что дорога к Оленьему оврагу будет перекрыта, а потому понесся через рощу, ближе к реке. Ведь я вырос в этих местах и знал здесь каждую тропинку! Там, у самой развилки, над водою было плоскогорье, которое, уходя далеко в рощу, нависало над дорогой в виде небольшой скалы. И через несколько тревожно-отчаянных ударов моего сердца я был наверху – я остановился и замер, вслушиваясь и всматриваясь в ночь. Ждать мне пришлось недолго.

Послышался стук копыт, и на дороге показался всадник: в темноте отчетливо был виден его белый тамплиерский плащ. Надо ли говорить, что он был один!..

От отчаяния у меня перехватило дух. Подогнав лошадь к самому краю обрыва, я привстал в стременах и, что есть силы, закричал:

- Монсеньер! Монсеньер, это западня! Вас предали – уезжайте не-медленно!

В ту же секунду на дороге с двух разных концов показались рыцари. Они двигались неспешно, шагом, два отряда вооруженных до зубов крестоносцев, два безликих многоруких и многоголовых черных пятна с разных сторон ползли по дороге, словно две черные тучи пытались поглотить, уничтожит, закрыть собою одинокое зимнее солнце в белом плаще тамплиера.

Я почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног. Однако великий магистр… Он не стал делать резких движений. Он отпустил поводья и медленно, не торопясь, будто бы собираясь прогуляться по лесу, спешился и подошел к скале.

- Бросьте мне свой меч, юноша! – сказал он негромко, без всяких эмоций, будто спрашивая, который час. – Бросьте мне ваш меч – я свой по неосмотрительности забыл дома. И, что бы ни случилось, не вздумайте спускаться вниз!

- Но я…

- Я жду ваш меч.

В темноте и с высоты я не видел его лица, но я отлично помнил каждую его черточку. И этот голос – слова падали в теплый вечерний воздух, словно жемчужины, рассекая его и заставляя звенеть. Кровь прилила у меня к лицу; скажи он мне сейчас: вырви из груди сердце и брось его вниз, я бы без колебаний послушался.

Но он просил только мой меч. И я исполнил его просьбу. Отстегнув ремень, на котором крепились ножны, я подошел к самому краю скалы и бросил меч вниз.

Без труда поймав его так, если бы это была пушинка, граф отпустил лошадь и сбросил с себя белый плащ, оставшись в белой кружевной рубашке и мягких черных брюках. На ногах его были не громоздкие с пряжками башмаки и не тяжелые ботфорты, а тонкие кожаные сапоги в обтяжку - наверное, благодаря этому (но, скорее всего – нет) он двигался настолько легко и бесшумно, что ни одна травинка не осмеливалась шуршать под его ногами.

Положив руки на рукоять моего меча, он остановился посередине каменной площадки так, что позади его оказалась глухая стена, и со спокойствием взошедшей на небо луны наблюдал, как оба отряда, сомкнувшись, пытаются взять его в кольцо.

Черная туча наползала медленно, но неотвратимо, и когда ее темная тень коснулась, наконец, изящной бледно-золотистой тени замершего в центре каменной голгофы юного рыцаря, тот поднял меч.

Оружие зазвенело резко, пронзительно и обреченно, нарушив желтоглазую тишину теплой августовской ночи. От неожиданности я вздрогнул и стиснул на груди руки.

Да, он предупреждал меня, чтобы я оставался на скале, но я… Мне стыдно признаться, но в ту минуту мне даже в голову не пришло спуститься – я попросту забыл о том, что могу прийти ему на помощь, как забыл о том, кто я такой, где я, и все ли из того, что происходит сейчас перед моими изумленными глазами, происходит в действительности.

Зрелище захватило меня, как ураган захватывает пылинку, стиснуло в своих объятиях, оторвало от земли и закружило, оглушая и ослепляя своим жестоким великолепием.

Да, это опять мало походило на бой – ОН опять танцевал, завораживающе и дивно. Он скользил по паркету из трупов, как последний солнечный луч последнего на земле заката в первую и последнюю ночь Апокалипсиса.

Все его движения были одновременно стремительны и замедленно совершенны, словно рисунки в старинном восточном манускрипте. И каждое его движение имело начало , конец и паузу где-то в середине, когда, на секунду замерев, словно приветствуя и прощаясь в одночасье, лезвие меча вонзалось в живую плоть – резало, ранило, разило и благословляло.

Это был изумительный, ни с чем несравнимый по красоте и ужасу танец. Шаг – пауза. Поворот – пауза. Выпад, толчок, прыжок, удар и снова – пугающая, чеканно-звенящая пауза, когда он на мгновение, словно мраморное изваяние древнего бога, замирал с мечом в руке, выгнутым наподобие ветки сакуры, которую один влюбленный бросает другому. Только в данном случае каждый бросок означал смерть, а каждая пауза – передышку между ударами сердец идущих на смерть воинов.

Каждый его удар был рассчитан до миллиметра, растянут до секунды соприкосновения лезвия с плотью, и каждый разил наповал – быстро и безжалостно. Перед ним сейчас были не живые люди, а… Реагировало, действовало, думало сейчас лишь его тело, а душа… Я не знаю, где бродила в это время его душа – может быть, слушала колокола над речкой, а, может, плавала среди звезд на золотой каравелле.

Как долго продолжался бой? Скорее всего – несколько минут.

Мгновение – шаг, толчок, поворот, снова пауза – и он замер с мечом в руке, точно так же, как и в начале боя. Только теперь вместо тучи надвигающегося железа из мечей и доспехов вокруг него были трупы. Каменная площадка была усыпана мертвыми телами, и кровь при свете луны казалась черной и блестела, как смола. Да, он вышел из самого ада – незапятнанный, непорочный, пугающе беспощадный в своей неуязвимости. Его белая рубашка стала алой от пролитой им крови, но он не снял ее, а, только, брезгливо передернув плечами, поднял с земли брошенный плащ.

И тут я пришел в себя.

- Вы целы, слава богу! Александр, то есть, я хотел сказать, монсеньер, вы… вы… Это просто чудо!

Я спрыгнул со скалы и, прокатившись несколько шагов кубарем по мягкому речному песку, бросился к нему, когда внезапно…

Что-то внезапно вздернуло меня в воздух, сильно и крепко стиснуло, сжало, сдавило мне кости, и я почувствовал, как возле моего горла сверкнуло обнаженное лезвие.

- Вот и все, монсеньер, - прозвучал над ухом знакомый, тихий и четкий голос, тот самый голос, который три часа назад пытался вести спор с великим инквизитором в грязной комнатушке под чердаком. – Бросайте оружие, или я убью мальчишку.

Великий магистр ордена тамплиеров стоял в нескольких шагах от нас. Лунные блики, словно серебристые бабочки, играли в его длинных черных волосах, а лицо, совершенству которого завидовали звезды и поклонялись короли, было абсолютно бесстрастно, как будто бы не из жерла смертельного боя он только что вышел, а, вернувшись с вечерней прогулки, не спеша, шел на ужин.