Когда мы вернулись, замок еще спал. Нас встретила Флер. Мы завтракали на террасе свежеиспеченными булочками с маслом и медом, пирожками с яблоками, свежим виноградом и рахат-лукумом.

Граф кормил сладостями Флер, и та, жадно облизываясь, осторожно, стараясь не задеть зубами хрустальных пальцев хозяина, брала лакомства из его рук.

- У вас опять нет аппетита? – прикончив блюдо с пирожками, я вопросительно покосился на графа, который задумчиво пощипывал виноградную гроздь – да и то, виноград доставался больше собаке, чем ему.

Мой друг грустно улыбнулся и покачал головой.

- Ну, нет, так дело не пойдет!

Перегнувшись через стол, я протянул ему на ладони кусочек рахат-лукума.

- Берите пример с Флер. Помните: даже, когда вы ее выставили прочь из спальни, белок в саду это не спасло.

Великий магистр рассмеялся и, ласково глядя мне в глаза, аккуратно взял из моих рук рахат-лукум. Я наклонился было к его губам, чтобы разделить с ним лакомство, но тут сзади что-то резко загрохотало.

Это герцог, входя, бросил на пол свой меч вместе с ножнами.

- Приятного аппетита, господа. Не возражаете, если я к вам присоединюсь?.. Голоден, как волк!

- Конечно, - улыбнулся граф, наливая принцу бокал виноградного вина. – Вы все-таки вернулись?

- Ну, я же как-никак ваш гость, - усмехнулся в свою очередь герцог. И, чуть помедлив, добавил:

- Г-н Дрие куда-то ускакал. Остальные трое вернулись каждый в свой лагерь. Я не знаю, что они решат. Но, подозреваю, что вы настолько поразили их воображение, что кара Всемогущих их вряд ли испугает.

- А вас?

- Меня? – герцог залпом осушил бокал и придвинул к себе блюдо с пирожками. – Я уже давным-давно ничего не боюсь. Вернее, боюсь одного. Я не хочу, чтобы самая прекрасная из звезд сгорела над землей ради какого-то там Шекспира, который еще не родился.

- И потому вы…

- И потому я. Я не буду сражаться на вашей стороне, граф. Ради вас. Ради того, что должно случиться между нами в будущем. Я, как и Ванда, надеюсь, что вы остановитесь – остановитесь прежде, чем Те, Со Звезд решат вас остановить навсегда. А в остальном я – ваш покорный слуга, сир. Вы разочарованы?

Граф равнодушно пожал плечами.

- Я ожидал этого. Спасибо за откровенность.

- Может быть, вы не поняли, - синие глаза герцога с неожиданной нежностью (да-да, именно с нежностью! Никогда бы не подумал, что его высочество способен на такой взгляд!) скользнули по лицу магистра. – Я вам не враг. Напротив, я хочу…

- Я понял – вы просто хотите меня спасти. От меня самого. А для этого вам придется меня убить. Что ж – очень гуманно!

- Да нет же, черт возьми!.. Тысячу раз нет. Послушайте, сир, монсеньор, граф… Какая разница? Для меня вы были, есть и навсегда останетесь Александром. И мне вовсе не нужно ваше согласие для того, чтобы каждый раз мысленно называть вас по имени. Да, я жесток, самолюбив и равнодушен ко всему, кроме своих страстей. Я эгоист по характеру и от рождения. И, скажу вам честно: мне наплевать, куда катится этот мир и что будет с моими потомками через тысячу лет. Но… У каждого человека, да-да, у каждого человека, даже у самого отъявленного эгоиста есть в этой жизни нечто, бесконечно важное, то единственное, что заставляет палача однажды вздрогнуть от жалости к своей жертве, а садиста отрезать себе руку. Это как толчок крови под сердцем, который способен вернуть к жизни умирающего. Крошечный луч, который растопит льды и вырастит на их месте фиалки. Для меня – это вы. Мечта о вас. Мадлен говорила, что это не любовь, а жажда. Пусть так. Когда-нибудь вы поймете, что эта моя жажда в тысячу раз сильнее, чем все влюбленные нежности и вздохи ваших поклонниц и поклонников. А для этого мне нужно, чтобы вы остались живы. Чтобы эти Вездесущие палачи со звезд не потеряли терпение и не распылили ваше прекрасное тело между звездами и не отправили в иной мир вашу душу. Все это нужно мне самому. А потому я буду бороться за вас и против вас. Мне не нужна ваша смерть, Монсегюр. Мне нужна ваша любовь.

- Ах, если бы все наши желания исполнялись так же легко, как легко произносились, - мечтательно улыбнулся граф. – Завтракайте без нас, ваше высочество. Мы вас покидаем. Пойдемте к реке, Горуа.

Слегка поклонившись принцу, он вышел. Я догнал его на лестнице. Флер бежала следом, сыто облизываясь – она объелась сладкого и засыпала на ходу.

- У вас такой сосредоточенный вид, Горуа, как будто вы сейчас откроете теорему Ферма, - улыбнулся мой друг, оглядываясь на меня. – Я знаю, о чем вы все время думаете, глядя на герцога, но и точно знаю, что это неправда.

- Вот как? – я слегка покраснел. – И о чем же я думаю?

- О том, что по сравнению с его высочеством вы некрасивы. О том, что ваша внешность оставляет желать лучшего. О том, что нос у вас в папу, а голени – в дедушку. В общем, всех глупостей не перечесть.

Я смущенно опустил глаза и виновато улыбнулся.

- Это глупо, я знаю – совсем по-детски. Честное слово, мне всегда было плевать на свою внешность. Просто для вас – для вас бы мне хотелось быть красивым.

Он остановился и с искренним удивлением посмотрел на меня.

- Да кто вам сказал, что вы некрасивы?

- Ваше зеркало, - виновато развел руками я.

- Ах, мое зеркало. Ну, Вы, видимо, не совсем правильно его поняли. Пойдемте-ка со мной.

Он схватил меня за руку и потянул за собой в опочивальню.

- Раздевайтесь и идите сюда, - он стал перед зеркалом и протянул ко мне руку.

- Да чего я там не видел! – слабо отбрыкивался я. - Не хочу.

- А я вам говорю – идите сюда!

Граф буквально сорвал с меня рубашку и камзол и подтолкнул к зеркалу.

Я нехотя взглянул и - потерял дар речи!

Кто бы мог подумать, что за какие-то две недели человеческое тело может настолько измениться?.. Я больше не был гадким утенком, худосочным щенком – нет! То ли благодаря ежедневным упражнениям с мечами и брутами, физическим нагрузкам до седьмого пота, от которых тело сперва болело, как отбивная, а затем звенело, как струна, то ли благодаря ежедневному купанию в ледяной воде, а, может, и благодаря еженощным любовным забавам, во время которых страсть заставляла звенеть каждую мышцу, но тело мое отныне и навсегда утратило мальчишескую угловатость и стало…О, господи!..

Из зеркала на меня смотрел юный воин с загорелой, оливково-гладкой, словно отполированной водой, ветром и руками моего друга кожей, мускулистым и поджарым, как у молодого гончего пса, телом. Лицо на фоне отросших белокурых волос казалось совсем смуглым и, должно быть, из-за постоянного общения с магистром, приобрело аристократическую утонченность и едва заметный налет благородной грусти.

От удивления я сделал шаг вперед и потрогал отражение рукой: стоящий по ту сторону стекла стройный белокурый юноша с голубыми глазами сделал то же. Без всякого сомнения, это и вправду был я!

- Я не знаю, что сказать, - растерянно улыбнувшись, я посмотрел на друга, который стоя неподалеку, задумчиво наблюдал за мной своими удивительными черными глазами, так похожими и на бриллианты, и на черные лилии с капельками утренней росы в золотистой чаше зрачков. – Это просто чудо. Говорят, что, стоит кусочку железа полежать рядом с магнитом, как он намагничивается и сам начинает притягивать железо.

Граф тихонько рассмеялся.

- Ну, судя по вашему стремлению говорить притчами, вы правы… Вам нравится? – он кивнул на зеркало.

Я смущенно улыбнулся.

- Главное, чтобы нравилось вам.

- А разве по мне не видно?

Мой друг положил руки мне на плечи и слегка подтолкнул к постели…

В ту ночь он долго лежал у меня на груди, расплескав свои изумительные волосы по моим плечам. Он был нежен – душераздирающе, убийственно, до боли нежен. Он гладил мои волосы, легонько, кончиками пальцев касался моих ресниц, губ, бровей… Он смотрел на меня с такой любовью и такой тоской, будто бы заранее переживал близкую разлуку.

Мне вдруг сделалось страшно – будто бы ледяной ветер, ворвавшись в окно, опалил своим дыханием нежный вишневый цвет. Я задрожал всем телом, чувствуя, как под кожу вонзаются миллионы безжалостно -тревожных иголок.