То же самое по очереди сделали и все остальные.

Последним был принц. Или мне показалось, или же он чуть замешкался – на мгновение в его глазах мелькнуло что-то вроде растерянности или сомнения, но…Но отступать было поздно. Он взмахнул кинжалом и через секунду смешал свою кровь с кровью своих собратьев.

Высоко держа чашу над головой, Ванда поднялась на алтарь вслед за монсеньором.

- Мать Вечность и отец Абсолют, - заговорила она, медленно и четко выговаривая каждое слово, так, словно намертво прибивая каждую букву к вратам вечности. – Вашей силой и вашей волей вручаю власть над этим миром избранному вами. Фрест тальма инфинити!

- Выпейте, монсеньор, и да свершится желаемое! – она протянула чашу моему другу.

Тот подчинился

- Прест инфинити. Да сбудется! – звенящим, как струна, голосом повторил он и приложил чашу к своим губам.

В тот же миг мечи стоящих вокруг алтаря черных воинов, покинув свои ножны, взметнулись к небу в торжественном приветствии тому, кто стоял на вершине алтаря. Свет от мечей яркими золотыми лучами словно бы вонзился в небо, а оттуда, тысячу раз преломляясь в таинственном сечении, упал в центр алтаря к ногам юного бога единым, звенящим и острым, как стрела, лучом.

Граф сделал еще глоток и медленно выплеснул остатки напитка в то место, куда упирался золотой луч.

Послышалось легкое шипение, камень дрогнул и раскололся, вместе с густой огненно-кровавой лавой выплеснув из своих недр венец.

Вокруг алтаря, словно ветер, пронесся шепот-молитва тысячи тысяч голосов – тех, кто жил, живет и будет когда-либо жить на этой планете.

- Венец Предвечного. Корона бога. Амине. Амине. Амине.

Венец представлял из себя тонкий голубой обруч, мерцающий так, словно это был кусочек лунного луча, или осколок погибшей звезды. Приглядевшись, можно было заметить, как по всей его сияющей окружности то и дело вспыхивают алые огоньки каких-то неведомых, незнакомых человеческому глазу знаков.

«Магические руны, - подумал я. – Знаки тех, кто послал его и вот теперь дает возможность и силу изменить этот мир».

- Приветствую тебя, Александр Прекрасный, бог-император, Единственный, Всезнающий и Всесильный. Будьте благословенны, сир!

Мой друг слегка наклонил голову, и Ванда возложила венец. Мгновение – и тот вспыхнул вокруг головы великого магистра, заставляя воздух сиять, мерцать и лучиться так, если бы над его головой вдруг взошло солнце.

«Вот, значит, откуда они – сказки о божественном нимбе!» - понял я, с восторгом, сквозь боль в глазах, глядя на прекрасного юного бога, чары которого разбивали сердца и заставляли дрожать планеты. Да, такого бога еще не знал этот мир!

Черное кольцо вокруг алтаря затрепетало и распалось – это свидетели, отсалютовав мечами, преклонили колени. Ванда, апостолы и Дрие сделали то же самое.

«Наверное, и я должен последовать их примеру», - опомнился я, но вдруг поймал глазами его взгляд – взгляд моего друга. Не бога-императора, нет, а того, кто каждую ночь засыпал и каждое утро просыпался в моих объятиях. В его глазах была просьба, и в его глазах был приказ.

Я вздрогнул, очнувшись от чар, и, опершись о меч, невозмутимо остался стоять на своем месте у алтаря.

Граф Монсегюр слегка кивнул и отвернулся.

- Ваша клятва, сир, - не поднимая головы, тихо сказала Ванда.

- Моя клятва?.. Мремор. Хорошо.

Что-то послышалось в его голосе… Словно тоненькая ниточка чуда в ткани реальности, крошечный огонек великого безумия в равнодушном зеркале холодного расчета. И я вдруг понял – всей кожей, всем сердцем, разумом, душой, плотью и кровью я понял, что именно сейчас произойдет.

И Ванда тоже поняла.

- Александр! – в ее глазах появился самый настоящий ужас. Но было слишком поздно. Разве кто-нибудь сможет остановить бога – избранного, истинного и коронованного?!

- Я, Александр Вестник, Ангел Первого Звена Предвечного, - в разлившейся над землей тишине его голос звучал с ужасающе надрывной певучестью сорванного со звонницы вихрем и летящего в бездну колокола, - я, избранный богом-императором этого мира, властью мне данной и жизнью мне дарованной, клянусь: все свои силы и всю свою власть использовать ради свободы, блага и процветания этого мира. Ради свободы и блага людей, населяющих этот мир. И ничто на свете никогда не заставит меня сделать что-либо, что нанесет Земле и ее жителям какой-либо вред или урон, что-либо, что ограничит свободу их выбора, станет поперек их доброй воли. Да будет моя клятва так же крепка и неизменна, как сила, давшая мне власть.

Одно движение руки – и он, сорвав венец, небрежно, не раздумывая и не сомневаясь, швырнул его в горящий у подножия алтаря костер.

На мгновение в воздухе разлилась тишина – странная, давящая, безумная тишина навсегда остановившегося гигантского космического пульса, а затем… Затем землю потряс такой силы удар, какого она, должно быть, уже не помнила со времен гибели Атлантиды.

Мгновенно погасли звезды, и землю накрыла ночь. Только костер, куда магистр бросил свой венец, вспыхнул до небес, словно исполинский цветок, простерши над землей свои жадные лепестки-руки.

- Цыганка, - дрогнувшим голосом прошептала Ванда. – Она сделала ЭТО. Я должна была догадаться.

Молния ударила в камень, но граф легко, словно сброшенный вечностью со своих плеч длинный желтый шарф, поймал ее в руку и метнул обратно к небу. Раздался новый ужасающей силы удар, над головами сверкнули сразу несколько вспышек, и полил сильный дождь.

– Берк, Ванда. Я свободен.

Великий магистр спустился с алтаря и взял из моих рук плащ и меч.

- Спасибо, Горуа.

А затем, повернувшись к все еще не опомнившейся от потрясения Ванде, произнес громко и отчетливо:

- Я, Александр Прекрасный, бог-император этого мира, вызываю тебя, Ванда Ясная, на поединок.

- Ты хочешь со мной драться? – казалось, она не поверила своим ушам.

- Я давно этого хочу, Ванда.

Она усмехнулась. Мало- помалу к ней стало возвращаться ее самообладание. Она кивнула на застывшие в напряженном ожидании вокруг алтаря черные фигуры свидетелей.

- А, если я прикажу схватить тебя?

- Не выйдет, спокойно улыбнулся мой друг. – Ты же знаешь, что я уничтожу всю эту бутафорию, даже не поднимая меча. – А эти, - он задумчиво кивнул на растерявшихся апостолов и Дрие, - эти пусть сами решают, с кем они и на чьей стороне. Останутся со мной, я приму их, нет – с радостью отпущу. Итак, Ванда, твой ответ. Ты принимаешь мой вызов?

- А, если я не хочу с тобой драться?

- Тога я просто тебя убью. Имею на то право.

- И тебя не смутит то, что я женщина? – она смотрела на него с легким удивлением, слегка сдвинув брови; дождевые капли на ее прекрасном лице напоминали рассыпавшийся на снегу жемчуг. – Ты, ведь, кажется, никогда в жизни не поднимал руки на женщину.

- Ничего, Ванда. Для тебя я сделаю исключение, милая.

В черных глазах мадам Петраш вспыхнули насмешливые огоньки. Однако, кроме насмешки, здесь было еще что-то. Может быть, сожаление?

- Хорошо, Александр. Я принимаю твой вызов.

Она сделала взмах рукой, и площадка перед алтарем вновь осветилась сиянием невидимых звезд. Дождь лил по-прежнему, но было светло – так светло, что каждая черточка, каждый огонек в глазах, каждый взмах ресниц на лицах стоящих друг против друга мужчины и женщины - ослепительно прекрасного мужчины и изумительно прекрасной женщины – были видны, как под увеличительным стеклом.

Все лишние – свидетели, апостолы, Дрие и я – отошли в сторону.

Ванда снова повела рукой в воздухе, и в руке ее появился меч, длинный и острый, словно желтая молния. Мой друг сделал то же самое. На секунду они замерли с поднятыми мечами по разные стороны площадки.

- Тебе все равно не победить в этой войне, Александр, - сказала Ванда, глядя на великого магистра сквозь сияние своего меча. – Даже если ты меня сейчас убьешь, на мое место придет другой, а затем еще другой. И так бесконечно.