Когда погаснет солнце

И высохнет лоза,

Во тьме звезда зажжется –

Нет, ваши то глаза.

Нет, ваша то улыбка

Ведет меня сквозь тьму.

Подвешен мир на нитке –

Зачем и почему?

Мой друг на секунду задумался, а затем так же негромко, не сводя с меня любящих и печальных глаз, продолжил:

Один лишь взмах ресницы,

И ниточке конец.

И над убитой птицей

Заплачет бог-творец.

Заплачет и забудет

В предвечной чистой мгле

О том, что жили люди

Когда-то на Земле.

- Ну вот, нам с вами уже и стихи одинаковые в голову приходят! – грустно рассмеялся он. – Наверное, мы просто сошли с ума.

- Нет, - расчесывая пальцами падающие мне на грудь шелковые волны его волос, сказал я. – Это говорит о том, что мы теперь одно целое – вы и я.

В дверь тихонько постучали.

- Кто там? – воскликнул я.

- Монсеньор, приехал Дрие, - донесся из-за двери невозмутимый голос капитана д*Обиньи. – Что с ним делать? Прикажете спустить с лестницы?

- Нет-нет, Виктор, - легонько меня отстранив, магистр в одно мгновение оказался на ногах и подхватил брошенную на полу одежду. – Скажите ему, чтобы минут через десять поднялся сюда.

- Как скажете.

Капитан явно был озадачен. Я – тоже.

- Его послала Ванда присмотреть за мной, - усмехнулся граф, отвечая на мой невысказанный вопрос. – Боится, чтобы я не натворил глупостей. Да, не хмурьтесь вы так, Горуа! – он рассмеялся и обнял меня за плечи. – Я просто с ним поговорю.

- Мне уйти? – одеваясь, все так же мрачно спросил я.

- Ну, уж нет. Лучше спрячьтесь в алькове. Все равно ведь влезете на балкон.

- Влезу, - спокойно подтвердил я. – Не хватало еще, чтобы я оста-вил вас один на один с этим типом!..

По губам моего друга пробежала горькая улыбка.

- Вы забыли, mon chere, что теперь у них нет против меня оружия. Я свободен, и ни Ванда, ни тем более какой-то там Дрие мне больше не указ.

Сзади раздался сдержанный стук в дверь.

- Лезьте сюда, - граф затолкал меня в альков и задернул шторы. – Сидите тихо, как мышь. А, впрочем, вам не привыкать, правда? Входите, Стефан!

Он повернулся к дверям, а я жадно приник глазами к щели.

Отец Дрие вошел. Сейчас он ничем более не напоминал священника, он был в строгом, но изящном костюме для верховой езды и высоких, доходящих до середины бедра, ботфортах. Он словно бы помолодел, а его красивое породистое лицо напоминало лица рыцарей со старинных гобеленов, но глаза… Глядя в них, невольно хотелось поежиться. Холодные, жесткие, циничные и страстные. Глаза влюбленного убийцы.

- Здравствуй, Александр. Ты, кажется, обещал меня убить, если я еще раз появлюсь в твоем замке. Извини, но тебе придется потерпеть мое присутствие. Мне приказано сопровождать тебя и его высочество на коронацию.

- Охранять меня от его высочества? Или же – его высочество от меня? – усмехнулся мой друг. – Что ж: приказ есть приказ, я не возражаю. Когда мы отправляемся?

- За час до полуночи. Церемония состоится ровно в 12.

- Хорошо, я буду готов. Думаю, что и герцог тоже. У вас все ко мне? Тогда капитан проводит вас в комнату для гостей, вам принесут туда обед и вино. Или же, если вас мучает ностальгия, можете зайти в часовню. А сейчас – до свидания, не смею вас задерживать.

Граф подошел к двери, однако отец Стефан не двигался с места. Он явно был озадачен. Входя сюда, он четко знал, чего хочет, зачем явился и как должен себя вести, однако великий магистр, по всей видимости, своей странной покладистостью разрушил все его планы.

- И ты ничего не хочешь мне сказать более? – пристально глядя на графа с чем-то, похожим на надежду, спросил бывший священник.

Граф медленно покачал головой.

- Между нами, кажется, уже давным-давно все сказано, и мне не за чем повторяться. Надеюсь, вы еще помните, какие жесткие в башне ступеньки?..

- Черт! – растерянность в лице Дрие сменилась явным разочарованием. – Какая же дура эта мадам Петраш!

Мой друг негромко рассмеялся.

- Не боитесь, что она вас услышит? Ей это определение вряд ли придется по вкусу.

Дрие раздраженно махнул рукой.

- Мадам сейчас не до этого. Она занята коронацией. Арабы привели свои войска. И те, другие – тоже. А, если герцог не обманет, то завтра здесь должны быть войска из Лотарингии. Они присягнут вам на верность, монсеньор, и… Не сегодня-завтра начнется воина. Самая великая и самая страшная война в истории человечества.

- Я знаю, - просто сказал мой друг.

- И вы так спокойно об этом говорите?.. Вы, тот, кто всегда был против насилия над людьми?

- Я и сейчас против, - еще более спокойно и даже как будто со скукой сказал граф. – Но моего мнения никто не спрашивает.

-И вы решили покориться? – неуверенность в голосе Дрие смешалась с удивлением. – Против своей воли?

- Ну, покорялся же я против воли вам и вашей страсти. Против воли усваивал уроки Ванды. Против воли изображал и изображаю из себя демона-искусителя. Да, теперь уже, наверное, и буду изображать. Что поделать, Дрие – такова жизнь. Вы приперли меня к стене, и мне приходится покоряться.

Однако, вопреки его словам, в голосе монсеньора совершенно не чувствовалось покорности – только бесконечная ирония.

- Ничего не понимаю, - Дрие озадаченно потер рукой подбородок. – Ванда предупреждала, что вы будете пытаться перетянуть меня на свою сторону и даже попробуете соблазнить. Она и защиту поставила.

- И вы с радостью готовились поддаться моему соблазну, а тут… Что ж, понимаю, это действительно неприятно. Но ангелы иногда тоже ошибаются. Извините за неприятный облом.

- Что вы сказали? – не понял Дрие.

Мой друг улыбнулся еще шире.

- Это так называемый сленг, Стефан. Так будут когда-нибудь называть то, что я с вами сейчас сделал. Могу выразиться еще грубее, но я - юноша воспитанный. Да, и вообще, богу не к лицу употреблять такие слова. Фи!..

- Вы издеваетесь? – побледнел аббат.

- Ага, - по-прежнему стоя у двери, невинно подтвердил мой друг.

Наступила короткая пауза. В серых глазах Дрие удивление сменилось бессильной яростью, а ярость – отчаянием и страстью.

- Послушай, Александр, - он, по-видимому, на что-то решился и, порывисто шагнув к графу, оказался лицом к лицу с ним. – Я ведь ехал сюда для того, чтобы принять все твои условия.

- Вот как? А как же Ванда, а как же ваша клятва? Ведь вы же - посвященный.

Дрие торопливо и пренебрежительно передернул плечами.

- Плевать мне на Ванду. Никогда не позволял бабе командовать собой и впредь не позволю. А клятва?.. Что ж. Клятвопреступление во имя любви – не такой уж не допустимый грех.

- Любви или страсти?

- А какая разница? Я болен вами, Монсегюр.

Он сделал еще один почти не заметный шаг, так, что его дыхание жадно коснулось лица стоящего перед ним молодого человека.

- С тех пор, как вы меня выгнали, я брежу вами. Десять лет вы позволяли мне обладать вами. Вы можете мне не верить, но я помню все – я помню каждую нашу ночь, каждую линию вашего тела, я помню сиреневый аромат вашего дыхания, вкус ваших губ – смесь меда и диких лесных ягод, и прохладу ваших волос на моей груди… Признайтесь, вам ведь тоже было хорошо со мной, Монсегюр? Я же видел – вы получали удовольствие от наших встреч, вы наслаждались нашей близостью…

- Признаю, - легко согласился мой друг, невозмутимо глядя в горящие глаза Дрие. – Вы – великолепный любовник, Стефан. Но вы – подлый человек. Жестокий и подлый. Сегодня ради своей страсти вы предадите своих сторонников, а завтра, ради этой же безудержной страсти ко мне предадите и меня самого. Разве не так?

- Черт возьми! Завтра будет завтра. А я говорю о сегодняшнем дне. Ведь именно сегодня ночью будет поставлена точка в истории человечества.

- И что же вы хотите мне предложить? – усмехнулся мой друг.

- Я не явлюсь сегодня на коронацию. Я поддержу вас, что бы вы ни задумали. Если нужно будет я готов даже сражаться на вашей стороне. Вы же, Монсегюр, вы…