- Иными словами, вы предлагаете мне роль предателя? – побледнел я.

- И кого же вы предадите, юноша? – усмехнулась Ванда.

- Себя, людей, свой мир, в котором я живу.

- Ну, если вы так считаете…

Улыбка Ванды сделалась грустной и в то же время ироничной: так, должно быть, усмехался судья, предлагая Сократу чашу с цикутой.

- Вам придется выбирать, что вам дороже: судьба человечества, или – вот он! (мадам тихонько кивнула на графа). Я понимаю, что выбор нелегкий, но, подумайте хорошенько, Горуа: судьба человечества – это слишком широко для вашего понимания, слишком абстрактно для ваших глаз и слишком далеко от вашего сердца. А он, тот, кто, не смотря на все запреты, стал вашим возлюбленным и отдал вам свою кровь – он здесь, рядом, перед вами. И, может быть, случится такое, что вы никогда более его не увидите.

- Но, - робко начал было я.

- Ваше согласие вовсе не обязательно, юноша (в ее вкрадчивом голосе отчетливо зазвучали стальные нотки). На крайний случай, у нас есть черный кристалл. Он действует мгновенно и беспощадно, но только выдержит ли ваш друг эту пытку?

Она смотрела на меня пристально, не мигая, своими бездонными, словно горный родник, глазами. У меня перестало биться сердце. Спасая его, моего г-на, друга и возлюбленного, я предавал себя, я предавал человечество, я предавал его самого в конце концов, ибо он считал себя неотъемлемой частью человечества.

- Мадам, - сказал я, почтительно склоняя голову, - я чрезвычайно ценю вашу заботу о графе Монсегюр. И я был бы рад вам помочь, но… Я – всего лишь воин, я принадлежу моему г-ну. Я присягал ему на верность, и я не могу, не имею права ничего сделать без его на то приказа.

На минуту мне показалось, что в черных глазах женщины мелькнуло что-то похожее на…уважение. Она покачала головой и как-то странно усмехнулась.

- А птенчик-то успел опериться, - тихо, как будто бы разговаривая сама с собою, прошептала она и тут же добавила:

- Ну, что ж, Горуа – никто вас не неволит. Все будет именно так, как будет. А теперь пора привести в чувство нашего красавца.

Она наклонилась над великим магистром и нежно, почти не касаясь, начертила в воздухе какой-то знак. В то же мгновение веки графа дернулись, а его плотно сомкнутые губы приоткрылись – одинокая капелька крови, словно зернышко граната, скатилась с них, тут же утонув в черном приливе его волос.

Он глубоко вздохнул и открыл глаза.

- Горуа, - увидев над собой мое взволнованное лицо, прошептал он, и в глазах его заискрились теплые огоньки улыбки. Но уже через секунду он понял, что мы не одни.

Улыбка мелькнула и погасла. Он посмотрел на Ванду, посмотрел на герцога и еще раз вздохнул.

- Ну вот, вся семья в сборе. Не хватает только г-на Дрие.

Ванда тихонько фыркнула.

- Я вижу, что тебе лучше. Это хорошо. Ты обязан быть в форме, дорогой – послезавтра твоя коронация.

- Моя коро…

И снова эта боль в глазах – боль разбиваемой космическим вихрем одинокой крошечной планеты, которая кричит, бьется и рассыпается на куски, поглощаемая жадной и жаждущей бездной. Но это длилось всего мгновение – глаза его тут же приобрели свою обычную леденяще-насмешливую невозмутимость.

- Кажется, я испортил ковер, - сказал он, глядя на бурые пятна на полу. – Ты могла бы прийти и пораньше, Ванда.

- Скажи еще, что ты соскучился, - снова фыркнула женщина; и тут же добавила спокойно и серьезно:

- Коронация состоится в полночь на руинах Храма Тысячи Солнц.

- Я знаю.

- Приготовься, Александр. И, пожалуйста – без шуток. Иначе сам знаешь – монастырь близко. Честь имею кланяться, господа! (она насмешливо кивнула мне и герцогу и снова посмотрела на монсеньора). Черт бы побрал твоего Шекспира, прекрасный граф Монсегюр!..

Она исчезла в зеркале.

========== Глава 18. ==========

Ванда исчезла в зеркале.

Мой друг сделал движение, пытаясь подняться – герцог быстро подал ему руку.

- Вам лучше?

- Да, - мгновение помедлив, граф оперся о его руку и встал.

Однако принц не спешил его отпускать.

- Г-н Монсегюр, я хочу вам сказать…

- Не нужно. Я все понял. Ванда умеет убеждать. Когда-то она убедила меня самого в том, что бог и вера должны приходить к человечеству извне, ниспускаться свыше. И я почти ей поверил. Почти.

- Послушайте, Александр!..

Быстрый, как молния, взгляд магистра – и его высочество осекся, однако не выпустил, а еще крепче сжал руку моего друга.

- Послушайте, г-н Монсегюр. Мне глубоко плевать на человечество и какого-то там распрекрасного Шекспира. Но мне не наплевать на вас. Так уж получилось, что то, что для вас бесконечно дорого, столь же бесконечно для вас опасно – настолько же опасно, как звезде – дыхание земли. Я не стану помогать вам в вашем самоубийстве.

- Самоубийстве? – усмехнулся мой друг.

- Вы же знаете, что потеряете, бросив вызов Великим и Всемогущим. А потому я… Потому я послезавтра в полночь присягну на верность и отдам свою кровь Александру Прекрасному, единому богу-императору всех стран и народов, который будет отныне править этим миром.

- И после этого вы посмеете добиваться моей любви? – губы графа болезненно сжались, словно произнесенные им слова были осколками стекла.

- Да. Посмею. Вы – моя судьба. А я – ваша. Так было задумано свыше, и так будет. Рано или поздно вы это поймете и примите. Я уверен.

- Ах, мне бы вашу уверенность, ваше высочество! – мой друг не грубо, но решительно выдернул свою руку из рук принца. – Я вижу, что те, кто создавал вас, не допустили ошибки, как в случае со мной. Я искренне рад за вас. А теперь, будьте так добры – покиньте мою спальню, я должен переодеться.

- Хорошо, - герцог сделал над собой усилие и отошел к двери. – Вы поужинаете со мной, г-н Монсегюр?

- Конечно, - невозмутимо пожал плечами граф. – Вы же мой гость.

Его высочество ушел. Мы наконец-то остались одни.

Мой друг посмотрел на меня, и в глазах его была такая усталость, будто ему пришлось нести на своих плечах всю вселенную.

- Спасибо вам, mon chere.

- За что же? – удивился я.

- Сами знаете, за что. Если бы вы меня предали, я, наверное, отказался бы от борьбы. Правду сказала Мари: сильные очень часто нуждаются в помощи тех, кто слабее.

Он прислонился лбом к оконному стеклу.

- Послезавтра меня объявят богом-императором. Начнется великая война.

- И ничего нельзя сделать?

- Можно попытаться еще раз разрушить одно из звеньев мозаики. Это поможет нам оттянуть время. Я должен спасти Мари.

- И какое звено вы хотите испытать на прочность в этот раз? - грустно улыбнулся я. – Его высочество слишком боится лишиться своей мечты о звезде для того, чтобы помогать вам.

- Глаза графа потемнели, как небо перед грозой, он крепко стиснул руку в кулак.

- Остается Дрие. За 10-ть лет я довольно-таки хорошо изучил его слабости.

- Нет, только не Дрие! – не смотря на всю мою выдержку, у меня потемнело в глазах. – Нет ничего гаже, чем распутный священник.

- Он не всегда был священником, Горуа. В свое время он был воином, каких мало: он сражался и с маврами, и с сарацинами, и со скандинавами. Его так и прозвали – Стефан Святое Копье. А потом он был призван Всемогущими и стал великим магистром. Да-да, до того, как мне исполнилось 20-ть лет, именно он возглавлял орден тамплиеров. Несколько раз он спасал меня от покушения папских наемников, когда я был совсем ребенком, и самоотверженно защищал замок от набегов врагов. Он упрям, отважен и фанатично предан делу создания новой веры. Лучшего пастыря для новой церкви единого бога просто не найти. Однако у него есть одна большая слабость – он слишком сластолюбив. Будучи не раз на Востоке, он в совершенстве овладел наукой любви.

- Ну да, и с успехом практиковал эту науку на вас! – со злостью перебил его я.

Щеки графа побледнели, как будто бы я дал ему пощечину.